***
На кладбище Лафайет тихо — так тихо, как может быть лишь в обители смерти. Эллисон слышит чужие шаги — осторожные, но твердые, уверенные, отчего-то пугающие, но в то же время манящие. Она уже и не понимает — преследует ли сама она эти шаги, или это они преследуют ее. Как она вообще попала сюда, что привело ее на кладбище, чего ради она кружится в этом лабиринте надгробий уже который час? Где Айзек, отчего она совсем не помнит, как уходила от него, что сказала ему перед уходом?.. Последнее, что она помнит — это завтрак, который приготовил для них Винсент. Винсент, приятный, располагающий к себе темнокожий мужчина, муж покойной тетки Айзека по линии отца — человек, который забрал Айзека к себе и заботился о нем, как о собственном сыне. Эллисон нравился Винсент — он в самом деле кажется хорошим, а еще он варит изумительный кофе. Кажется, она выпила целых три чашки этим утром?.. Мужчина в укороченном пальто поджидает ее за большим памятником в виде ангела, он стоит в полоборота и на его губах играет непонятная улыбка, от которой в груди Эллисон сердце принимается выводить тревожную дробь. Она видит мужчину так четко, гораздо четче, чем все, что происходит и находится вокруг — видит намек на ямочки на его покрытых легкой щетиной щеках, видит мимические морщинки в уголках глаз… «Я тебя знаю?» — хочется спросить ей, но мужчина с загадочным видом прикладывает палец к губам в немом призыве смолчать и ей. Эллисон покоряется, отчего-то покоряется ему: ей хочется покориться первому встречному, и все это как-то глупо и даже страшно. Он уходит, то и дело оглядываясь, жестом приглашая за собой, и Эллисон следует за ним, очарованная и отстраненная: во всем мире существует лишь она и звук шагов мужчины, который ведет ее в неизвестность.***
Айзек берет ее след у кладбища Лафайет. — Мне жаль, — сказал ему Винсент, когда он очнулся вечером со стойким привкусом желчи во рту и с затуманенной головой. — Мне жаль, Айзек, но мне пришлось. Майклсоны слишком сильны, мне приходится идти у них на поводу, чтобы уберечь своих людей, чтобы уберечь и тебя в том числе. Ему было жаль, а Айзек ничего не понимал, кроме того, что произошло что-то ужасное. Эллисон исчезла. Кто-то забрал ее, кто-то причинил ей зло. — Ты уже ничем не поможешь ей, — пытался увещевать его Винсент. — Никто не поможет ей, понимаешь? Мне пришлось, пойми. Ему тоже пришлось: пришлось сделать Винсенту больно, чтобы выяснить, где нужно искать — сделать очень больно, но он выживет. Или нет — все будет зависеть от того, найдет ли Айзек Эллисон, и в каком она окажется состоянии. Наркотический туман в его голове уже не такой плотный, но все еще не рассеялся. Сердце стучит где-то в горле, звериные когти, венчающие его пальцы, ощущаются такими чужеродными… — Эллисон?.. — зовет он, неразборчиво: клыки во рту мешают говорить. — Элли?.. След приводит его на задворки кладбища — наверное, когда-то сторож хранил здесь различный инвентарь, но теперь это просто полуразвалившийся сарай, который лишь чудом еще не рухнул. Все вокруг пахнет Эллисон. И кровью. И расплавленным воском. Ее безжизненное тело распластано на земляном полу посреди начертанной пентаграммы, увенчанной погасшими огарками свечей. Она мертва — Айзек знает это еще до того, как прощупает пульс. Он не слышит ее сердцебиения. Он потерял ее — и на этот раз это правда. Где-то поблизости протяжно воет в небо волк. Никлаус Майклсон тычется волчьей мордой в ладонь Фрейи и подставляет под ее ласку серебристый загривок. Заклинания, требующие человеческих жертвоприношений, неизменно истощают ее, но она будет в порядке. Как и плачущий над телом охотницы мальчик-оборотень: он тоже будет в порядке, пусть недолго, но будет. Ровно до того момента, когда придет мстить — вот тогда придет и его черед тоже.