AHS: MurderHouse, Asylum, Coven, FreakShow, Hotel, Apocalypse.

[Клаус - первородный, но не бессмертный] Хоуп в последний раз звонила ему из отеля Кортез. Это было две недели назад, затем — молчание. Отключенный мобильник, заброшенные соцсети — это было на нее совсем не похоже. Клаус не представлял свою дочь без инстаграма —, но вереница ее бесконечных фотопубликаций обрывалась четырнадцать дней назад: на фотографии большого, мрачного ретро-холла в красных тонах, с подписью «зависаю в Кортезе». — Хоуп Майклсон? — переспросила грузная женщина с неопрятными волосами и в очках с толстыми линзами, выполняющая роль портье. - Нет, не припоминаю. — Вам стоит проверить свои записи, — Клаус Майклсон нетерпеливо побарабанил пальцами по стойке ресепшен, и женщина изобразила вежливую улыбку: — Ах, да. Конечно. Она сняла с полки за своей спиной пухлую регистрационную книгу и долго листала исписанные страницы, но никаких результатов ее поиск не дал. — Сожалею, мистер Майклсон. У нас нет записи о пребывании в нашем отеле мисс Хоуп Майклсон. — Взгляните еще раз, хорошенько, — велел первородный, медленно вскипая. Медлительность и явное скудоумие этого человеческого мешка с кровью раздражали его. Он мог бы убить ее за долю секунды, мог бы внушить ей что угодно, но… Хоуп любила людей. Любила настолько, что требовала от своего отца если не полюбить их тоже, то хотя бы проявлять к ним уважение. Он старался сдерживать себя, находясь рядом с дочерью. Если она где-то в этом отеле, то не простит ему ни убийства, ни грубости. Старой, обрюзгшей каракатице просто повезло. — Я уже глядела, — женщина взглянула на него с упрямым блеском в глазах. — У нас нет записи о пребывании… Клаус подумал, что, может быть, стоит слегка придушить ее, но ему помешал лифт. Звякнул колокольчик, двери лифта плавно разошлись в стороны и из просторной кабины в вестибюль шагнула женщина. Это была роскошная блондинка в строгом белоснежном платье, ее волосы были собраны в замысловатый пучок на затылке, а агрессивный макияж глаз и ярко-алые губы выдавали в ней хищницу. И было еще что-то. Походка, поворот головы, взгляд… Она — не просто богатая кокетка, не утомленная жизнью старлетка, превратившаяся в породистую, но потасканную шлюху средних лет. Нет, она была кем-то гораздо большим. — Айрис, — мелодичный, но властный голос мгновенно заставил женщину-портье вытянуться в струнку. — Наш постоялец чем-то недоволен? — Это не совсем постоялец, Графиня, — пролепетала портье, опуская взгляд. — Мистер Майклсон, он… — Я разыскиваю свою дочь, Хоуп, — решительно вклинился в беседу Клаус и шагнул навстречу женщине. — Она останавливалась в отеле Кортез две недели назад. Она сделала мне звонок отсюда, а затем исчезла. Так же, ее пребывание здесь подтверждает снимок, который она опубликовала все те же две недели назад… — О, я помню Хоуп, — в улыбке Графини было нечто мечтательное, и в то же время от нее веяло арктическим холодом. — Такая талантливая девочка… Подающая большие надежды. — Значит, вы знакомы с моей дочерью, — Майклсон не счел нужным скрывать нетерпеливые нотки в своем голосе. — Она все еще здесь? — Несомненно, — заверила его Графиня. — Хотите ее увидеть, мистер Майклсон? Она много рассказывала о вас. — Оставим светские беседы на потом, — прервал женщину первородный. — Я хочу видеть Хоуп. Прямо сейчас. Графиня сдержанно и понимающе улыбнулась, а затем повела его по коридорам и переходам, в глубь отеля. В белой комнате под белой простыней на столе, напоминающем прозекторский, покоилось тело. Одна рука безвольно повисла, соскользнув с поверхности стола, и на мертвенно-бледной коже виднелись следы от укусов — с посиневшими уже краями. — Что это значит? — Клаус стоял в дверях, не сводя напряженного взгляда с ран на этой руке — тонкой, девчоночьей руке, черт побери. — Это Хоуп, — спокойно отозвалась Графиня. — Она скоро проснется. — Хоуп могущественная ведьма, она никогда бы не позволила… — О, нет, я вовсе не убивала ее насильно. — снисходительно улыбнулась ему Графиня. — Она сама так решила. К тому же, это даже не смерть, а перерождение. Милая Хоуп просто любит детей так же сильно, как и я. Она понимает, что им нужны силы. Которых у вас, мой милый Клаус, предостаточно. Маленькие, цепкие руки внезапно вцепились в него с нескольких сторон сразу. Детей было четверо — очень бледные, такие же белокурые, как Графиня, и с совершенно безумными глазами. Клаус не слышал биения их сердец, но зато почти физически ощущал их ужасающий, всепоглощающий голод. Он стряхнул с себя одного, второго ребенка, но маленькие безумцы бросались на него снова и снова, а Графиня следила за этой борьбой с мягкой улыбкой поощрения, предназначенной для своих малышей. — Не сопротивляйся, папа, — раздался неживой, глухой голос, в котором он с трудом узнал голос Хоуп. — Ради меня. Ты же обещал, что никогда меня не огорчишь. Они просто хотят есть. Тело на столе шевельнулось и сбросило простыню на пол. Хоуп заманила его в ловушку. Спасения не было, дети уже вгрызались в его плоть, разорвав зубами одежду. — Тебе просто нужно было согласиться самому обратить ее в вампира, — пожурила его Графиня, прежде чем вскрыть ему глотку острыми когтями, которыми увенчались ее перчатки.