Диктатор

      — Протего!       — Протего!       Согласно рекомендациям большинства дуэльных наставлений поединок мы оба решили начать от обороны. Помимо этого Бейтс трансфигурировал меч в широкий и высокий, но тонкий металлический щит. Как я и думал, мой враг к бою с магом крови оказался подготовлен неплохо, так что совсем не следует надеяться на легкую победу.       — Ступефай! — полетел в меня лучик первого боевого проклятья, попал в магический щит и взаимно уничтожился вместе с ним.       — Протего, — выставил я следующий.       — Бомбарда! — прокричал Бейтс. От этого луча я просто отклонился. — Ступефай! Диффиндо!       — Протего!       — Экспеллиармус!       Пора бы уже чего-нибудь делать. Дуэль, совсем не атакуя, не выиграть. Правда, арсенал у меня куцый, хоть и отработанный за последний месяц так, что от зубов отскакивает, так что с ним можно и поиграть. В конце концов, если придется побеждать не глядя ни на какие правила, есть натренированная в Тайной комнате авада. Но это уж совсем на самый крайний случай, если выбор будет стоять между смертью или Азкабаном. Как говорится, "лучше пусть трое судят, чем четверо несут". Ладно, пора начинать.       — Акваменти, — атаковал я Бейтса простой струей воды из волшебной палочки. Поставленное протего защищает от магии, но не защищает от физических предметов. Что может сделать простая вода? Сама по себе ничего. Вон Эгберт даже не поморщился и, надо отдать ему должное, ни слова вслух не сказал о таком "детском нападении". Собранный и серьезный, обновил свое протего. Видимо, ему тоже зачитали краткий ликбез о том, когда можно презрительно относиться к противнику. То есть только тогда, когда враг уже труп.       — Глациус! — бросил я второе заклинание из разработанной связки.       Приятно, что протего, вне зависимости от своей формы, плоскость ли, полу- или полноценная сфера, защищает только от магии и только весьма небольшое пространство. А вот лучику заклинания заморозки воды достаточно коснуться всего лишь краешка лужи, чтобы заморозить весь связанный объем воды. Если он, конечно, вменяемого относительно силы мага размера: Черное озеро таким образом не заморозишь.       Повинуясь моему заклинанию, обыкновенная и абсолютно безопасная вода мгновенно превратилась в твердую прозрачную ловушку. Бейтс дернулся и от неожиданности почти потерял равновесие. К сожалению, только почти. Да и толщина ледяной корки оказалась не настолько большой, чтобы задержать в плену здоровенного жлоба. Резко рванувшись, противник вырвался из объятий льда, разорвал дистанцию и обновил щиты, так что мои последующие, рассчитанные на неподвижную мишень проклятья пропали втуне.       Придется использовать вариант "б". Жаль, что задумка обездвижить немагически, ошеломить магией и заколоть броском ритуального кинжала оказалась несостоятельной. Ну хоть померзнет. Страшного в этом, конечно, ничего нет, но и приятного, прямо так скажем, мало, особенно для не привыкшего к холоду мага. Вряд ли Бейтс отважится на что-то типа эванеско. Палочку придется направить на себя, то есть временно убрать меня из фокуса и таким образом освободить от опасности, передав инициативу в поединке мне. Вряд ли он на такое пойдет, подумал я и не ошибся.       "…да Мак…" — прочитал я по губам Бейтса, и метнулся в сторону. Усиленный вариант взрывного заклинания моему протего не выдержать. — Экспульсо! Бомбарда! — Бейтс продолжал посылать в меня одно за другим серьезные боевые заклинания.       — Серпенсортиа! — выскочившая из моей палочки сотворенная ядовитая змея была достаточно ловко отбита подставленным металлическим щитом. А потом последовало:       — Випера Эванеско, — и змея превращается в невесомый прах.       "Фига себе! Он знает весьма и весьма нераспространенное из-за своей спорной полезности заклинание? Однако! И до Поттера, что ли, кто-то баловался призывами змей? Или это истинно рейвенкловская жажда знаний? Но важно не это. Важно то, что он совершил стратегическую ошибку. Ведь у заклинания Випера Эванеско есть очень серьезный минус. Оно длиннее, чем призыв! А поэтому…"       — Серпенсортиа! Серпенсортиа! Серпенсортиа! — стал я непрерывно засыпать Бейтса потоком призванных ядовитых змей, и тому ничего не оставалось делать, как забыть про атаку и сосредоточиться на своей защите. Вряд ли мой враг носит с собой безоар…       — Випера Эванеско. Випера Эванеско. Диффиндо! — сообразил наконец что к чему Бейтс, однако темп им был утрачен.       Я продолжил крутиться по отсеченному защитной полусферой куску дуэльного зала Малфой-мэнора и бросать в противника призванных змей. Наконец произошло то, чего я так долго добивался. Во-первых, Бейтс еще больше увеличил свой трансфигурированный щит, полностью закрывшись им от моих змей, а во-вторых, встал ногами на слегка подтаявший ледок.       А дальше в ход пошла одна из моих отрабатываемых в Выручай-комнате задумок. Вообще-то, я ее готовил на всякий случай против Крауча, еще до того, как тот получил Долг Жизни, но ничто не мешало мне применить свою заготовку здесь и сейчас против Бейтса. В конце концов, если меня убьют, зачем рабу-призраку какие-то наработанные в секрете серии приемов?       — Депульсо! — заклинание полетело в высунувшийся из-под протего край металлического щита. А дальше все за меня сделала магия. Получив мощный магический импульс, в противоположную от меня сторону полетел не только кусок металла, но и крепко держащийся за него мужчина. Естественно, об опасностях, которые обуславливает для владельца носимый на руке щит, и я, и Бейтс могли только читать, так как средневековым фехтованием не занимались. Я — точно, он — скорее всего, иначе бы заемный клинок в его руке остался бы именно клинком, а не принял форму щита. Но для понимания некоторой опасности от таскания с собой куска железа мне достаточно прочитанных книг и простого здравого смысла, а также замедленной реакции, похоже, уже начавшего уставать наследника рода. Вот только сейчас, получив легкое сотрясение и ошеломленно тряся головой, пытающийся подняться противник представлял из себя невероятно легкую и удобную мишень. А значит, наступил тот самый момент…       — НА! — метнул я свой любимый нож.       Каким чудом Бейтс смог извернуться так, что нож всего лишь прочертил ему по лицу глубокую царапину, я так и не понял, но факт остается фактом. Вместо того чтобы вонзиться тому в глазницу или в шею, нож теперь бездарно валялся за спиной у моего врага, скрытый от возможности призвать магическими щитами Бейтса. Серьезная неудача!       "Похоже, придется пускать в ход следующий план. А есть ли он у меня?"       Паузу на планирование я взял зря. Прямо из положения полулежа, с заливаемым кровью лицом Бейтс крикнул:       — Тэдиум! — и провел палочкой широкую дугу… И ничего видимого не произошло.       "Черт! Ублюдочная магия разума! Только у нее принципиально нет луча-„маркера“!" — успел подумать я, как на меня всей своей неподъемной массой упало полное безразличие.       Апатия. Крайняя апатия. То самое сумеречное состояние, в котором люди делают совершенно невозможные для себя-нормальных вещи: выходят из окна на улицу, режут вены, пускают пулю в висок, устраивают кровавые и бессмысленные убийства с постной и скучной рожей. Рука с волшебной палочкой сама собой опустилась. "Зачем мне защищаться? Убьют? Ну и что?" — мне было абсолютно безразлично.       "Расскажите, мистер Крауч, а как оно там, ну… в Азкабане? И как вы выжили? Разве дементоры не выпивают все до дна?"       "Как там в Азкабане? Хе, — грустно и очень криво усмехнулся Крауч. — Очень, как говорил Долохов, hooevo, там. Я поклялся Магией, что лучше смерть, чем попасть туда снова. Холод. Сырость. Питание далеко не от Фортескью или со стола министра. И дементоры… Дементоры… Они быстро выпивают из тебя все самое лучшее, стоит только дать слабину. Хоть чуть-чуть! Нельзя! Нельзя опускаться там! Постоянная Бдительность! Только начнешь себя жалеть, если опустишь руки, вдруг не справишься с апатией и безнадежностью, то все. Совсем все. Быстро превратишься в пустой, выпитый boordjuk. Без магии, без мыслей, без памяти, без чувств, без души… Без всего! Пустая оболочка! Даже судьба призрака не так страшна, как Поцелуй. Кстати, несмотря на такое количество насильственных смертей, призраков в Азкабане нет, не было и никогда не будет. Дементоры выпивают все без остатка!       Охранники там, те еще скоты. Никто в здравом уме туда даже на двойную-тройную ставку работать не пойдет, ибо дементорам все равно кого подсасывать. Поэтому служат там те из авроров или добровольцев, для которых деньги в жизни далеко не самое важное. А вот покуражиться над беззащитными или медленно жестоко мстить своим кровникам — очень даже да. Плюс, воруют… С питанием такие чудеса случаются! Министерство отпускает на каждого заключенного, это я уже после побега от отца узнал, полгалеона в сутки. Полгалеона! Это очень немало! Прожить можно и на меньшую сумму… Можно было бы, если бы все средства не разворовывались охранниками и кем повыше. Остается только на миску похлебки и черствый кусок хлеба грубого помола, купленный на первой попавшейся ближайшей свиноферме из рациона тамошних хрюшек.       Но и этой едой стражи заключенных не балуют. Есть, например, следующее развлечение. "День полукниззла", как они его называют. Плошка жидкой похлебки, единственная пища за день, выливается в канавку у решетки, и приходится, изгибаясь и расплющивая лицо о прутья, вылизывать эту варенную из помоев похлебку буквально по капельке… Бывают еще "голубиные дни", когда похлебку не дают, а положенный по нормам содержания сухарь крошат мелкими крошками на пол. "Клюйте!"       И при этом еще непрерывно издеваются! "Как ты можешь есть такое? Ты же чистокровный аристократишка! Не ешь эту гадость! Фу! Что бы сказали твои батюшка и матушка, если бы увидели тебя здесь…" Твари! А ведь если не преломить свою гордость и брезгливость, если ничего не есть, то силы и воля к сопротивлению медленно подтачиваются, и вскоре ты становишься легкой добычей дементоров. Так многие, кто не смог стать выше себя… ушли. Те же, кто борется, те едят все, включая тараканов и очень редко заползающих в камеру крыс. Крысы тоже не любят дементоров…       …Когда приходят дементоры, все разговоры замолкают, и остаются только стоны и крики. Да, сидящие в камерах не молчат. У тех, кто прошел Азкабан, нет больше никаких тайн. Ты расскажешь там все, начиная от того, как первым магическим выбросом разбросал по всей комнате свои детские какашки, и заканчивая оттенком крови из горла последней твоей жертвы. Соседям все интересно. Соседям наплевать на тебя. Соседи и сами не молчат. Плачут, смеются или проклинают, не важна форма чувства, важно, чтобы они были. И, главное, чтобы ты чувствовал, что не один. Одиночная, без видимых или слышимых соседей, камера Азкабана — отсроченный на пару месяцев медленный смертный приговор...       Дементоры… Спастись можно и без патронуса. Нужно иметь в душе чистое и яркое чувство, чтобы сохранить самое дорогое.       — Светлое и чистое? А разве дементоры не питаются ими?       — Ха. Кто говорит про светлое? Светлые чувства могут быть пусть яркими, и сильными, но недостаточно для того, чтобы хоть чем-то помочь их владельцу. Да и трудно там долго удержать их. Дементоры выпивают их первыми, чтобы заключенные не смогли вызвать Патронуса… Другое. Другое чувство нужно. Яркое. Чистое. Горячее. Ненасытное. Вечное. Ненависть! Ненависть — вот единственное достаточно сильное чувство, способное хоть немного защитить от дементоров в Азкабане. Попадешь если туда, то научишься быстро мгновенно разжигать в себе самую лютейшую ненависть. Или умрешь…       — Но разве такое количество ненависти не сводит с ума? Не сушит душу?       — Это так. Но лучше уж душа выжженная, чем душа выпитая…"       Сейчас я вспомнил этот разговор и на остатках разума, потому что воля была полностью раздавлена магией, решил попробовать бороться. Дементоры — магия, заклинание — магия. Переломить сходное сходным — академически любопытная идея. И вот на этом самом любопытстве я и стал разжигать всепожирающий пожар ненависти.       Сломанный в детском саду первоклассником совочек и разрушенный песочный замок, на который я потратил полдня. Украденная во втором классе подаренная двоюродным дядькой модная иностранная ручка. Жвачка на стуле в кинозале, навсегда испортившая дорогие брюки. Стыд поставленного при всех в классе учительницей в угол… Насмешливый отказ той Первой Большой Любви. Смерть родителей. Моя смерть в том мире… Прочие обиды, мелкие и крупные неприятности, сотворенное мне окружающим миром зло, беды и горе, оставшиеся безответными из-за принципиальной невозможности отомстить или спрятавшегося в тени анонимности врага… У любого человека таких случаев в жизни, если поискать, пусть не море, но озеро как минимум. И все эти неприятности в силу своей безответности и чувства собственной беспомощности порождают злобу, которая естественным по Гегелю переходом количества в качество может рано или поздно переродиться в лютую ненависть. Хотя что тут далеко ходить? Я не забыл, что наговорил Бейтс несколько минут назад?       "Ненавижу, — читая как мантру, я взахлеб упивался этой тьмой злобы. — Детей. Взрослых. Мужчин. Женщин. Магов. Магглов. Ненавижу их всех!" — и эффект медленно, но все же стал постепенно проявляться. Я смог пошевелить рукой, и приподнять немножко волшебную палочку. И чем сильнее разгоралось пламя безумия ненависти, тем меньше и меньше оставалось сковывающих меня цепей. Я прямо как наяву видел, как в озере раскаленной добела лютой ненависти медленно истаивает апатия, пока не исходит легким темным дымком, не оставив на кипящей поверхности даже пятнышка.       Вот только, борясь с самим собой, не следует забывать об окружающем мире. Одержав победу в мире внутреннем, я чуть-чуть не успел среагировать во внешнем. Вставший на ноги Бейтс сделал быстрый, но сложный жест волшебной палочкой и сопроводил его вербальной формой "Раот!". От этого неизвестного мне заклинания я увернуться не сумел. Мне не хватило буквально каких-то мгновений и миллиметров, но факт есть факт. Мерзкий, зелено-коричнево-серый луч легко, совершенно не заметив протего, чиркнул по моему левому плечу. Касательное ранение — не страшно… в мире магглов. А вот в мире магов в том и удобство, и беда местной заклинательной школы, что для эффекта не обязательно заклинанию попасть строго в точку целевого воздействия — сгодится вообще любая на поверхности объекта-цели. Так, например, заклинанию отрубания головы, чтобы сработать как должно, достаточно попасть всего лишь в мизинец на ноге. Про аваду я уже и не вспоминаю, и так все с ней понятно.       Сначала слабая, но постепенно нарастающая боль намекала, что попавшее в меня заклинание было отнюдь не риктусемпрой. Разорвав дистанцию, я наощупь, не спуская глаз с противника, ослабил ворот рубахи и, выбрав момент, бросил быстрый взгляд на плечо.       Увиденное меня не порадовало. От плеча по поверхности тела расползалась зона зеленоватого, трупного цвета. Рука, бок и нога медленно немели. Что случится, если эта дрянь доберется до сердца…       Времени на раздумья у меня резко не осталось. "Придется рисковать… Хотя какой это риск? Что терять, если я уже почти мертв?! И «почти» исчезнет, если я буду и дальше считать ворон. Но, в крайнем случае, — нашептала мне бушующая в крови ненависть, — я заберу его с собой! В крови? Хм! Да! Теперь уже терять нечего!"       И я рванул вперед и влево. Дождался, как Бейтс поймает меня "на мушку", и резко, с растяжением связок, сменил направление.       "Акцио кинжал!" — невербально крикнул-взмолился я, указывая волшебной палочкой в сторону своего ножа. И, к моему счастью, тот вроде бы дернулся в мою сторону. Бейтс что-то почуял и моментально перекрыл мне обзор, но, если заклинание призыва подействовало, это уже было совершенно не важно. Конечно, как только траектория притягивающего заклинания пересеклась с магическим щитом Бейта, акцио перестало действовать, ну да и ладно. Ведь дальше уже не нужно было никакой магии, достаточно одной лишь простейшей физики. Защищающая только от чистой магии полусфера протего не могла даже в принципе прикрыть спину Бейтса от уже набравшего скорость ритуального кинжала. Тем более, это был материальный предмет, а не заклинание. А чтобы не дать врагу мгновения на реакцию, я махнул палочкой:       — Вербейра Сангвинум.       Что-то возможное за спиной, слабое и невербальное, было Бейтсом посчитано меньшей угрозой, чем приближающийся маг, вооруженный плетью крови. Он закономерно повернулся лицом ко мне, бросил и даже попал в мой щит каким-то заклинанием, однако в это мгновение сзади его ударил разогнанный акцио кинжал. Скорость там была небольшая, но, чтобы войти в мягкий, ничем не защищенный бок, многого и не нужно. Бейтс закричал от боли, рефлекторно повернул голову и выдернул кинжал из раны. Повернулся обратно в мою сторону, но спасительная для него дистанция между нами уже закончилась.       С разбега врезавшись в его щит левым, проклятым и поэтому уже практически ничего не чувствующим плечом, я опрокинул Бейтса на пол.       — Авада Ке… — начал было произносить Непростительное лежащий на спине враг, но в клинче руки и ноги играют ничуть не меньше, чем магия.       — Хрен тебе! — удар ноги выбивает палочку из руки Бейтса. — Акцио! — Клинок прыгает мне в свободную, вялую левую ладонь. Но она еще может сжиматься и достаточно плотно охватывает рукоять кинжала, особенно если придержать ее правой, сжимающей палочку.       Я прыгаю коленями на живот подвывающему от боли Бейтсу. Тот рефлекторно приподнимает вертикально верхнюю половину тела… И именно в нее, усиливая удар инерцией своего и его тела, я сверху вниз и бью ножом, пытаясь разрезать-разрубить острейшим кинжалом грудь своего врага. Из последних сил Бейтс вцепляется обеими руками в одну мою и умудряется отжать ее в сторону, тем самым не давая мне пронзить кинжалом его сердце. Но и не надо!       Я резко расслабляюсь и позволяю отвести зажатый в левой руке кинжал в сторону. А в ничем теперь не прикрытую рану на груди Бейтса в сторону сердца вонзается с правой позабытая моим противником нить плети крови.       Это было… невероятно. Наслаждение! Немыслимое и неописуемое наслаждение. Пронзившая чужое сердце нить из моей крови неведомым мне магическим образом связала наши жизни воедино. Но не так. Не единение. Не братство. Не дружба. Подчинение и паразитирование — вот более точные по смыслу определения. На мое тело сейчас работали сразу два сердца, две крови, две жизни!       От взбурлившей в венах насыщенной энергии я на несколько мгновений опьянел. Наверное, так себя чувствуют пресловутые вампиры, когда пьют кровь своей жертвы после длительной Жажды. Казалось, я пальцем сейчас могу пробить стену, а если взмахну руками, то поднимусь ввысь как птица, вообще без всякой магии. Внезапно резко заболела на миг, и сразу же прошла, левая половина моего пораженного проклятием тела. Брошенный быстрый взгляд вниз помог убедиться в мгновенной догадке. Действительно, теперь мое плечо выглядело абсолютно здоровым.       Но если мне было сейчас очень хорошо, то о Бейтсе такого сказать нельзя. Дряблая, посеревшая, в крупных каплях пота кожа. Тяжелые синяки под провалами глаз. Пробивающаяся седина… Жить ему, если я не отменю испивающую жизнь магию, оставалось совсем недолго. И она убьет его гораздо быстрее и вернее той серьезной раны в груди.       По глазам Бейтса я увидел, что тот все понял. И сломался. Страх осознания приближающейся смерти кардинально изменил поведение моего врага. Куда делся гордый и надменный наследник чистокровного рода?       — Пожалуйста… — одними губами прошептал лежащий на полу совсем молодой еще парень, который совсем не хотел умирать. Из глаза тонкой ниточкой к виску побежала прозрачная влажная дорожка. — Пощади…       — Ты еще можешь шипеть? — все еще во власти всепоглощающей сладкой ненависти с злобным удивлением спросил я. — Э-э-э, нет! Так не пойдет! — Я поудобнее перехватил левой рукой свой ритуальный клинок, как рычагом лезвием раздвинул челюсти Бейтса, чуть наклонил и с силой двинул его вниз, калеча язык и горло. — Никто тебя за твой поганый язык не тянул! — объяснил я захлебывающемуся кровью врагу. — Ты сам все выбрал!       Встав на ноги, я еще раз полюбовался на бьющегося в агонии врага и произнес:       — Ладно. Я сегодня добрый, ибо встретил Ее. Так что я пощажу тебя. Не буду больше мучить, — и, увидев облегчение в глазах Бейтса, растянул губы в максимально мерзкой ухмылке. Тот, кто не верит классическому голливудскому штампу, когда Главный Враг над телом Главного Героя рассказывает все-все-все, тот никогда не ненавидел по-настоящему. Это такое наслаждение, раздавить не только физически, но и морально. Ощутить, как сила и надежда твоего врага уступают место отчаянью и безнадежности, наркотически привлекательно! И вот сейчас, во власти этого чувства я закончил фразу:       — …и убью быстро! Я слишком много в детстве читал сказок, чтобы оставить такого, как ты, врага в живых! Ха-ха-ха! Умри, тварь!       Откуда-то я знал, что именно сейчас мне нужно сделать. Мое желание напряжением передалось по связывающей нас в единое целое кровяной нити. И, выполнив мой приказ, чужое, но подчиненное мне сердце взорвалось из раны фонтаном жизни и крови, который окатил меня с ног до головы, забрав с собой ненависть и оставив спокойствие здоровой силы.       Умиротворенный, я развеял непроизвольно трепещущую в поисках следующей добычи многохвостую плеть крови и опустил волшебную палочку. Наклонился и вытащил из ошметков тела свой клинок. Вытер и убрал его в ножны.       Тем временем дуэльный щит рассеялся, и я обратил внимание на то, что в зале царило потрясенное молчание. Внезапно тишину разорвали шаги за моей спиной. Я обернулся и уперся взглядом в четыре направленные на меня волшебные палочки, которые держали в руках люди в красном. Авроры.       — Винсент Логан Крэбб, лорд Крэбб, — заговорил тот, что стоял прямо передо мной. — Вы арестованы за применение темномагического ритуала жертвоприношения. Сдайте палочку и не оказывайте сопротивления, иначе мы вынуждены будем бить на поражение!