Антон

– Ан-ттон… Просторная светлая гостиная, залитая закатным солнцем, наполненная уютом и приятной прохладой. На улице – душно. В доме – нет этой липкой и вязкой жары. – Ан… – голос прерывается, но через секунду продолжает, – …ттон… Дальше – тишина. Только тихое жжужание ноутбука и звук клавиш, на которые нажимают тонкие пальцы. – Ан… – Тебе не надоело? Еще и с акцентом таким сильным. – Я люблю твое имя. Оно необычное. Джаред чуть вскидывает брови, мол, неужели непонятно? – В нем нет ничего необычного, – голос будто отрешенный: парня явно волнует то, что на экране ноутбука, а не звучание его собственного имени. Зедд закусывает нижнюю губу, хмурясь, продолжая водить пальцем по сенсору ноутбука, глядя на совершенно не понятные простому обывателю полосы и какие-то цифры перед ним – то всплывающие, то падающие, то вновь резко поднимающиеся. – Это тебе так кажется, – как ни в чем не бывало продолжает Джаред, вертя меж пальцев подвеску на шнурке, – только зануду не включай, это вообще не твое. Парень все же оборачивается. И его губы трогает улыбка. Нет, без доли усмешки или чего-то подобного – тепло и как-то нежно, свойственно ему. Он пристально смотрит на мужчину, сидящего на диване и закинувшего руку на его спинку, так увлеченного этой своей подвеской, смотрит молча и, кажется, дольше, чем нужно. – Иди сюда. Вот этот бит тебе нравится? Лето шумно выдыхает и поднимается, оправляя завернувшийся край черной рубашки, доходит до стола и опирается руками о него, встав справа от парня. Ритм четкий, резкий, заставляющий тело хотеть двигаться. – Шикарно, – кивает в такт Джей, улыбаясь краем губ. Его музыка… Она всегда мотивировала. То, что он создавал, было потрясающим – такого мнения о нем Джаред с самого первого момента, именно с того, когда они только познакомились. Словно его улыбка, такое же: яркое, запоминающееся, остающееся в памяти. Толкающее на безумные поступки, на которые только полнейший идиот может пойти. И это поистине прекрасно. – Рад, что тебе нравится, – Зедд улыбается так, словно услышать слова одобрения от стоящего рядом человека – было для него мечтой, самой большой мечтой, – мне, если честно, безумно интересно, как твой голос будет звучать под это, – с ноткой задумчивости и озадаченности, – ты ведь совершенно не такую музыку всю жизнь делал. – А ты что, сомневаешься во мне? А-а, ты меня недооцениваешь, – Джаред смеется, хлопнув того по плечу ладонью, – я что, старик, по-твоему? Для такой музыки. – Идиот, – почти шепчет парень, чуть смущенно, совершенно не ясно, от чего. – Вот спасибо, теперь я старый идиот, – ладонь мужчины поднимается, он хочет было поворошить эти и так разлохмаченные волосы, но вовремя осекается, просто положив руку на чужое плечо снова, – очень грубо, мальчик мой, – вновь смешок, и он бы продолжил, но рингтон айфона прерывает его, – извини, – Лето показывает палец, мол, «одну минуту», и направляется к двери, после вовсе выходя из дома. «Мальчик мой». Эта фраза эхом отдается в голове юноши. Джаред любил так называть его, просто прижилось, приелось, просто полюбилось. Хотел и называл. Наверное, ему звонит кто-то важный, иначе он бы остался в доме, не вышел бы. Хотя… Это же Джаред Лето, у него самые простые вещи преобразовываются в сложные, самые непосильные – в легкие, делающиеся на раз-два. Пара минут проходит, в которые Антон бесцельно смотрит в стеклянную дверь, за которой мужчина говорит по телефону, то улыбаясь, даже смехом закатываясь, то чуть хмурясь, вслушиваясь. Легкий слишком теплый ветер выбивает одну маленькую прядь уложенных лаком волос, но тот сразу же вновь заправляет ее за ухо. Он только после интервью. Весь как с иголочки. В этих обтягивающих черных брюках и рубашке, расстегнутой до середины груди. Верно, женская часть падает от одного вида. Впрочем, не только женская. Слишком много не тех мыслей. Истинное безумие. – Эн… – зовет Лето, заходя обратно, блокируя телефон и закрывая за собой дверь, – Терри звонил. Поедешь в Нью-Йорк? – Что, прямо сейчас? – немного удивленно, отчего и без того большие глаза округляются еще больше. – А что? У тебя сейчас есть просто катастрофически неотложные дела? Отдохни ты уже, наконец, от своей беспрестанной работы. – И это говоришь мне ты? – скептически усмехается Антон, морщась, – ты сам-то когда последний раз отдыхал, помнишь? – Нет, – сразу отвечает тот, – потому и лечу. Пофотаемся, сходим куда-нибудь, давай, – тепло улыбнувшись, Джаред с трудом запихивает телефон в карман брюк, пристально смотря на юношу. Пристально. Его отличительная черта – всегда смотреть в глаза собеседнику, независимо от того, какой разговор идет. Порой это посылало холодок по телу, иногда – дикий жар. Но взгляд был постоянно и неизменно сканирующим. Вряд ли это нельзя назвать феноменальным. Несколько секунд молчания – и парень уверенно кивает. – Сколько вещей-то брать? – так, словно он вообще никуда в своей жизни не ездил. – Да мы на сутки всего. На сутки и бери. Поскидай все в рюкзак быстро. На сборы они тратят минут пять, до дома Джареда – от силы десять. По дороге слушая записанные треки, даже до конца еще не законченные, под которые первый пытается поставить правильный тон голоса, второй – вместе с ним. «Твой голос – замечательный. Зря ты не поешь везде сам», - так говорил мужчина, но Антон только отмахивался, забывал, а когда вспоминал вновь – улыбался от осознания, от какого-то приятного чувства внутри. Сам Джаред собирается быстро, взяв только самое необходимое, а точнее только одежду и зубную щетку. Больше ничего в буквальном смысле. Со спокойной душой бронирует два билета по телефону. Самолет в 21:40 по Нью-Йоркскому времени.

***

Нью-Йорк встречает темнотой и яркими огнями, встречает контрастом, который всегда тут присутствовал. Если тут и есть сон, то только в спальних районах, пожалуй, но точно не в аэропорту и точно не в центре. Здесь жизнь кипит, и здесь хочется жить, наслаждаться каждым моментом, дарованным тебе откуда-то свыше. Здесь куда прохладнее, чем в Калифорнии, здесь хоть и сбито, хоть и толпа людей, но в воздухе – какая-то свобода, что-то подобное. Никакой усталости после самолета. Принято считать, что перелеты – изнурительны. Но не в этот день. Не в эту ночь. Перевалило уже за два, но никакого желания спать. Возможно, вместо усталости – умиротворение, которое даже приятным покалыванием в пальцах отдается. И это до одури потрясающе. – Терри в клубе каком-то, отрывается как может. Он у нас теперь примерный семьянин, им всегда тяжело, – выдыхает Джаред, расслабленно плюхаясь на постель, одну из двух в номере, вытягивая руки вверх, потягиваясь и что-то невнятно мыча. – Ты-то откуда знаешь? – хмыкает Зедд, бросая рюкзак рядом с кроватью, – тоже мне семьянин нашелся, куда деваться. – Я предположил, – тот поднимает указательный палец вверх, помолчав еще с несколько секунд, – да все куда проще, он сам мне это сказал. Парень смеется, подходя к панорамному окну и выключая свет; теперь в номере лишь свет от торшеров в углах, тусклый и уютный. Вид шикарный. Здания горят неонами, разбавляя этим кромешную темноту. Это вдохновляет. Заставляет чувствовать. Как же здесь свободно. – Мы тоже можем пойти и напиться в хлам, – продолжает Джей, поворачивая голову на юношу. – Ты серьезно? – вновь смех, Антон стягивает легкую куртку и беззаботно бросает ее на мягкий ворс бежевого ковра, куда-то вправо. – Почему нет? Опять в тебе зануда просыпается, ну что ты будешь делать. А как же молодость? Она пройдет, не успеешь оглянуться. Когда бухать? Когда в конце концов с девочками развлекаться? – Я сюда приехал не для того, чтобы с девочками развлекаться, – серьезно и тихо отвечает парень, так и смотря в окно, совершенно безотрывно. Наступает тишина. Она… Нет, не неловкая. Скорее тяжелая. Болезненно тяжелая для них обоих, и причин этому – слишком много. Это неприятно. – Эн… – тихо зовет Лето, стеклянным взглядом глядя в потолок, – иди сюда. Тот медлит с полминуты, стоит неподвижно, думая о чем-то своем, темном, но точно не о том, подходить к постели или нет. И он подходит. Сперва садится, а после устало откидывается, только не параллельно Джареду, наоборот. – Заварить тебе кофе? – спрашивает мужчина и вдруг ощущает на своей груди вес чужой ладони; он чуть ли не вздрагивает, когда она, прохладная, касается его кожи в вырезе рубашки. – Чтобы не спать совсем? – усмехается Зедд, не двигая руки, просто оставляя ее покоиться на чужом теле: так удобно, так – приятно, – с таким же успехом мы в клуб можем все-таки пойти. – Так ты все-таки хочешь? Если да, я пойду с тобой, не волнуйся. – А чего мне волноваться? – голос тянущийся и все же немного уставший, а может – сонный, – я тебе не маленький мальчик. Или что, думаешь, я не справлюсь, если на мне с десяток повиснет? – вызов в интонации, совершенно не свойственный парню. Джаред молчит. Ему не нравится то, что говорит Антон. Совсем и никак. Он чуть хмурится, но выражение лица не меняется. – Меня не особо волнуют твои похождения. Выходит очень грубо, очень резко, и юноша на мгновение сводит брови, не понимая, за что заслужил такой тон. Но все догадки тут ни к чему, все попытки узнать – тоже. Джаред просто захотел так сказать. Он всегда делает то, что хочет. – Как и меня твои, впрочем. Так что можем закрыть тему, – ответно бросает парень и замолкает. Лето касается чужой ладони своей, сжимает, но только лишь для того, чтобы снять ее со своей груди и подняться. Молча уйти на кухню, взять со стола пачку дорогого молотого кофе и потратить время на его варку. Он помнит, что Антон пьет с сахаром и молоком. А откуда он это помнит – черт знает. Выйдя с двумя глубокими чашками обратно в гостиную, мужчина садится на кровать, молча протягивая одну юноше. Тот берет, отпивает немного, и вновь эта тишина. И Джаред смотрит на него как завороженный. Когда это взяло начало? Это чертово безумие, просто сумасшествие. В какой момент его детские глаза стали целой Вселенной? В какой момент его улыбка превратилась в чистого рода отдушину, спасающую от этих грязи, лжи, похоти и внутренних демонов? Джей не знает. Ничего не знает. – Ты устал, – констатирует факт Зедд, держа обеими ладонями кружку, стоящую на собственной груди, грея прохладные руки, – мне до ужаса хорошо сейчас, – тема переводится резко и неожиданно, – с этим вот кофе, приготовленным тобой, с самим тобой. Злым и неприступным. Уставшим. Красивым. И Джареда чуть ли не трясет. Дыхание перекрывает. Словно ком в горле, больно и туго, сглотнуть невозможно. – А еще мне на самом деле не плевать на твои похождения, знаешь. Хотя их нет сейчас. Просто если западешь на кого-нибудь, знай, что я буду изводиться. Слишком лично и честно, до того честно, что аж противно. – Помнишь, как ты удержал меня, когда я чуть не упал с горы? – губы парня трогает легкая улыбка, хотя уместна ли она сейчас? – я тогда смотрел на тебя и думал, насколько ты сильный. Да, физически тоже, – он усмехается куда-то в кружку, но даже не касаясь губами горячего кофе, – меня тогда всего колотило, а ты улыбался мне и повторял, что все хорошо. Что со мной ничего не случится, ты ведь рядом. Ты ведь рядом, – задумчиво повторяет он, беря недолгую паузу, но продолжая после, – прости, что язвлю иногда тебе. Хамлю даже. Оба тихо смеются, и Джаред чувствует, как сердце пропускает удары, стучит через один, а может, два. Ему хочется то ли стену кулаком пробить, то ли рывками стянуть одежду с лежащего рядом. Но ни того, ни того он не делает и не сделает ни за что. – Мне плевать, знаешь, – почти шепчет Лето, расстегивая пуговицы на рубашке, наконец, намереваясь снять ее уже, – просто потому, что я знаю, какой ты на самом деле. Ты мое личное солнце. Я хочу улыбаться рядом с тобой, и это странее для меня, чем что бы то ни было. Парень знает, что это так, знает, что это правда. Ему хочется дать себе волю. Черт, как же хочется этого. Этот человек для него стал большим, чем просто все. И это нарастало с каждым днем. – Мне нужно в душ… – Стой, – резко останавливает Антон, приподнимаясь на локте и хватая обнаженное предплечье мужчины, а второй рукой отставляя эту чертову кружку прямо на пол, – блять, не уходи. Не уходи от меня ни в этот гребаный душ, ни даже на шаг от меня. Прошу, – он смотрит в голубые глаза умоляюще, действительно умоляюще, – пожалуйста, Джаред. Уже теплая, нагретая от горячего фарфора ладонь поднимается выше, к шее, и накрывает ее всей своей поверхностью. Джея чудом не трясет, он держится на последнем, просто изо всех сил. Но внутренний рычаг, сдерживающий его, весь его контроль, все запреты, замки, засовы – все это в миг рушится, в одну долю секунды, в которую он резко перехватывает чужую тонкую ладонь на своей шее и опускается вниз, упираясь руками по бокам от висков парня. Губы сладкие и со вкусом кофе, такие, которые хочется вечно целовать, не отрываясь, до крови. Джаред рычит в них, когда Антон лихорадочно начинает стягивать с его плеч рубашку, подаваясь вперед, не позволяя остановиться, даже чтобы вдохнуть. И в этой страсти куда больше смысла, их собственного, так важного для них. Куда больше дозволенности и свободы. Это – свобода. Это – наслаждение, в погоне за которым они всю жизнь были, один – меньше, второй – слишком долго. И вряд ли мир вообще остался существовать. Как художник проводит ластиком – так исчезает все вокруг. Как он оставляет нужные штрихи – так остаются они одни в этой спальне, в этом номере, городе, целой Вселенной. И плевать на то, что они переступают через себя. Может, предают.

***

Утро в Нью-Йорке такое же полное энергии, как и другое время суток, только, когда ты лежишь в теплой постели просторного светлого номера фешенебельного отеля, утро скорее делается умиротворенным, приторным. А особенно, если ты лежишь с тем, кто беспрестанно дарует тебе ощущение счастья. – Ан-ттон, – раздается тихий-тихий шепот, прямо в ухо еще спящему, который, уткнувшись в шею перед собой, сонно и шумно сопит. На губах Джареда – легкая улыбка, что уже вошла в привычку, когда он рядом; он. – Всю молодость проспишь, сколько можно спать, – продолжает шептать Лето, слабо и заботливо перебирая каштановые волосы пальцами, второй ладонью непривычно ласково для него поглаживая поясницу парня. – Что-то ты задолбал меня с этой молодостью… – еле-еле бурчит Зедд и только крепче вжимается в горячее тело мужчины, не желая пока что встречаться лицом к лицу с окружающим миром; да что там с миром – со спальней, – у тебя это проблемный вопрос?.. – Ты огребешь сейчас, Заславский, – смеется Джей, вдруг сгребая Антона в охапку, выбивая из того хрип, а следом – тоже смех, прерываемый поцелуем: нежным, утренним; поистине утренним, – …Анттон… Черт, божественное имя, не могу перестать… – шепчет он в мягкие губы парня, не открывая глаз. Просто наслаждаясь этим теплом, спокойствием, которое, вернись они обратно, начни работать – пройдет, испарится, до следующего раза. И до него еще далеко. – А теперь без акцента, давай, как ты умеешь, – хрипло шепчет тот, зарываясь ладонью в волосы Джареда, обнимая за поясницу ногами. Мужчина усмехается, улыбаясь широко и как-то… счастливо? Он не знает до конца, может ли быть таким. Может, наверное. Если захочет. Если этот ребенок будет рядом. – Прицепился же ты ко мне с этим акцентом, как репей к одежде… – Да все, забей, господи. Забей и целуй, вечно теб… Договорить ему уже не дают.

***

– Прежде всего – это просто шедеврально, – брюнетка, берущая интервью у этого своеобразного «дуэта», поднимает ладонь и улыбается сидящим перед ним, – Джаред, вопрос к тебе сначала. Каково это было – влиться в совершенно другую музыку, работать с мировым диджеем, продюсером? Много ли нового ты вынес из этой работы? Он молчит пару секунд, видя прекрасно, как сидящий рядом пытается скрыть улыбку, хотя выходит лево. И не выйдет. – Это, безусловно, был потрясающий опыт, – в своей манере отвечает Лето, – очень много нового я вынес, узнал, попробовал себя в том, до чего раньше даже не доходил. И этого всего не было бы, если бы не этот человек, – он перекидывает руку через плечо парня, и тот не сдерживается: улыбается широко, но с громадным смущением, – так что все пальмы первенства – ему. Тот, кто дал мне совершенно новый взгляд на этот мир – Антон. Он сделал для меня очень многое, и я безумно благодарен ему за это. Так, как еще никогда не был.