Насмешка судьбы

      Небо было затянуто свинцовыми тучами, погружающими город во тьму. Дождь барабанил по крышам домов, просачиваясь сквозь щели, либо попадая через разбитые окна. Я знаю, что это такое, когда у тебя ничего нет, и ты сидишь в этой долбанной коробке. Твоя мать — шлюха, а отец постоянно на травке, марихуане или коксе. Это все мелочи, детка, а вот как достать чёртов героин 10-летнему парню с долларом, сжатым в кулаке? Никак. Либо имеешь ты, либо тебя. Этот урок я усвоил тогда, когда приятель матери приставил к моему анусу свой гребеный отросток. Я терпел, ведь под кроватью лежал мой брат, а такой участи я ему никогда не желал. Но кому интересны мои желания? Позже я отрезал член этого уебка и просунул ему в глотку, наблюдая за тем, как он давиться этой дрянью. Но это не вернёт мне брата, ведь за все в этом мире приходиться платить. Я прекрасно помню тот день. Адское пекло. Тогда я перестал верить во чтобы то не было, но все ещё оставался нормальным, в каком-то смысле этого слова. Сейчас я шёл по тротуару, разрисованному граффити, проходя мимо развалин обветшалых домов. На них была изображена зелёная, выгибающаяся дугой, змея; её длинный раздвоенный язык обвивал буквы, нарисованные в виде DG. Эта его территория, а я зашёл на нее, но не просто так. Мне нужно убить этого ублюдка - он не заплатил за прошлую дозу, а Энтони не любит должников. Я же тот, кто избавляется от них. Не выбиваю деньги, нет, этим занимается кто-то другой, я просто убиваю. Мне нравится это ощущение власти, когда нож погружается в плоть, а глаза жертв закатываются в предсмертных судорогах, и они умоляют не разрушать их уродливые судьбы. Он окружил себя охраной, спрятался глубоко в здании с узи и парочкой двухстволок, но я все равно зашёл - это моя работа, и я всегда её выполняю. Его грузное, покрытое татуировками тело, кулем свалилось возле моих ног, и я брезгливо перевернул его, вглядываясь в мертвые карие глаза. В них я видел отражение испуганной девушки, которую крепко держал на мушке. Вчера вечером она раздвигала передо мной ноги, стонала и выкрикивала моё имя; её черные курчавые волосы разметались по плечам, а несколько выбившихся прядок прилипли к шее и вискам. Я мял её ещё не сформировавшуюся грудь, осыпал пошлыми словами и трахал так, что ее глаза стали опухшими из-за слез. Она была под кайфом, Тревис - он умел подсунуть эту гадость любому - кто-то вроде демона-искусителя. От бреда пришедшего мне в голову я расхохотался. Сколько же ей лет? Одиннадцать-двенадцать? Она не знала, чем он занимался, жила в приемной семье, правда он навещал её как дядя или друг семьи. Но кое-что он забыл, забыл, что гетто не отпускает. Её хрупкие плечики, выступающие тонкие косточки, впалый животик и крепкие полные бёдра - латино-американские корни оставили свой след. Но я все ещё держал МР-5К А1, как тот несчастный бакс, и это был не единственный выход, но обнадеживающий, особенно когда на тебя направлены кольты 1911. — Пропустите меня, и я её отпущу, — басом произнес я, преподнося дуло к её башке, а другой рукой придерживая за талию. На их лицах была злость и решимость, они бы выстрелили в меня, и они это сделают, если я повернусь к ним спиной, а это значит, что мне нужно выйти вместе с ними. — Слушай сюда, ниггер, если ты не сдержишь обещания - я лично вырву твои яйца и подвешу их на люстре, — прокричал Шон, стискивая кольт. На нем была обычная майка, широкие штаны цвета хаки, причем не те, что валяются на свалке, и бандана, прикрывающая лысую голову. Цацки, много цацек, они все были увешаны ими, как елка в ночь перед Рождеством. Чертовы гирлянды, их было так трудно найти, особенно те, что мигали, а не были обычной кучей стеклышек. Но я не отмечал Рождество, как и другие праздники, с тех пор как его убили, ведь праздники отмечают с близкими и любимыми, но в гетто… это совершенно иной мир, попав сюда, вы убежите обратно к мамочке под юбку или же вас пристрелят по дороге к ней. Она вновь начала плакать: слезы струились по её впалым щекам, а всхлипы резали слух, и я захотел выпустить пулю ей в лоб, но это подождёт. — Договорились, Шон. И не угрожай мне, ты знаешь, почему я это сделал. Шутить с парнями Энтони, не самый удачный вариант самоубийства. Прислонившись к холодной стене, я аккуратными шагами прокладывал себе путь к выходу, внимательно следя за Шоном. Он псих, но не глупец. Машину я оставил в пару кварталах отсюда, но её вряд ли угонят. По моим губам расползлась, должно быть, жуткая улыбка, но им её не было видно за объемной копной волос этой девчонки. Выйдя из этой мрачной опостылевшей дыры и наступая на лужи в мягкую землю, комки которой, скорее всего, прилипли к моим потертым джинсам, я громко сказал: — Стойте здесь, через пару кварталов я её отпущу. Среди толпы чёрных послышался гул, но Шон оставил шум, подняв руку. — Хорошо, пару кварталов. Я кивнул и, дойдя до своей машины, пристрелил её, положив тело прямо на знак змеи. Из её виска текла алая кровь, окунув туда пальцы, я размазал её по асфальту, коряво написав: 74. Это моя 74 жертва. Я ничего не почувствовал, ведь я не знал какого это – умирать. Думаю, этого никто не знает, ибо второй раз мы не живём, у нас всего один шанс и я его просрал, утонув в этом дерьме по уши. Тревис — завистливая сука, но я улыбался, должно быть, я попаду туда куда заслуживаю, надеюсь, мы не встретимся с братцем. Он заслуживает рай, если он вообще существует. Но ничего этого не было. Я проваливался в бездну, падал, пытался цепляться за что-то, но время шло и ничего не происходило, будто я застрял в каком-то пространстве, в сосуде, оставаясь с самим собой. Со своими грехами. Но я ни в чем не каюсь, я любил это. Но неожиданно в голове вспыхнул свет, яркая сфера и оттуда донесся металлический голос, разбивший мои мечты и надежды на покой и тишину. — Я помогу тебе, ты ещё не достаточно сгнил, поэтому и спрашиваю, если бы мы тебя вернули обратно, чтобы ты сделал? — Убивал, насиловал и издевался. — Что ж, я приняла решение.