Насмешка судьбы

*** Холодно. При выдохе изо рта выходят белесые, словно облака, шары. Такие выдувает Снеп — постоянный клиент матери, затягиваясь кубинскими сигарами. У меня остались метки от бычков — этот чёртов мудак использовал меня в качестве пепельницы. Они горьковаты на вкус: с неприятным запахом и дымом, от которого слезятся глаза. Та папироса была моей первой и надеюсь, что единственной - отвратное ощущение на языке все ещё чувствуется. Я сижу под каменным мостом, протягивая руки к костру, в кругу других беспризорников и бомжей, одетых в лохмотья. Сегодня ночь была безлунной, по крайне мере, этот круглый диск с кратерами я не видел, так же как и слепящих, блестящих точек — звезд. Люди загадывают желания на падающую звезду, но не знают, что она давно погасла, прежде чем упасть. О да, я немного разбирался в этом дерьме. Это несвойственно таким как я — отбросам общества, но мне всегда было любопытно. Читать я научился здесь - под ночным небом с нулевым освещением. И среди бездомных есть образованные - они тут не от легкой жизни. У каждого своя причина и история, я не расспрашивал об этом. Похоже, сегодня я перекантуюсь на свежем воздухе, потому что отец вновь притащит своих дружков, прочно сидящих на порошке. Мне не хотелось стать частью их развлечений: они никогда не притрагивались ко мне, но откуда я могу знать, что им взбредет в голову, затуманенную этим варевом. — Давно ты здесь? — спросил Тревис, плюхнувшись рядом. Потрёпанный рюкзак с заплатами он поставил между колен, а руки расположил позади спины, перенеся весь вес на них. — Минут 20. А ты чего тут? — повернулся я всем корпусом в его сторону. Он запустил одну руку в спутанные светлые волосы, ещё больше взъерошив их, и прикусил пухлую нижнюю губу, задумчиво уставившись в огонь, который манил, притягивая своей первобытной красотой. Я сдержал неуместное прикосновение к огню, чтобы не обжечься - у меня и так достаточно шрамов, ещё парочка мне не к чему. — Мне было скучно, вот и все. Осточертело ходить в эту школу и смотреть на их приторные лица. Лицемеры. Белый зажравшийся мальчик, которому не достаточно адреналина и контроля от родителей. У меня появилось острое желание выть и кричать - ты получаешь все то, чего хотят другие, твоё бы место занял любой ребёнок отсюда, а ты не ценишь, ты бросаешь все на ветер, лишь бы получить свою долю риска. Он был зависим от этого, ходил по бесконечно протянутому канату с названием грань, над пропастью реальности. Рано или поздно верёвка оборвётся, либо ты устанешь, возможно, отступишься. Но это не вечно. Ни что не вечно, каждый имеет свой срок годности. Тем не менее, не мне его судить, да и привык я к нему. То, что отличало меня от него, так это то, что я занимался воровством для того чтобы поесть и не сдохнуть в сточной канаве с крысами, грызущими мой исхудалый труп. А он получал от этого удовольствие. "Мне трудно что-то почувствовать. Пойми, Стен, я пуст, я вакуум, мне нужно это чем-то заполнить. Ты же понимаешь меня? Скажи, что понимаешь!" — Я бы поменялся с тобой местами, — мечтательно протянул я, ложась на толстовку, заранее постеленную мной на практически лысой земле с едва заметной проседью — зеленью, травой. — Ты не понимаешь о чем говоришь, — с несвойственной ему грустью хмыкнул Тревис, устраиваясь рядом. Нет, чувак, все просто, не зачем усугублять ситуацию своим поведением и юношеским максимализмом. Блять, и откуда берутся эти словечки? Прозвище ботана вряд ли поможет мне в будущем, интересно, а какое оно будет? Засыпая, я услышал невнятное бормотание друга: — Я люблю тебя, совестливый ниггер. Но следующий день изменил многое, тогда я написал свою первую цифру, продав душу дьяволу Энтони, и встал на скользкую дорожку вместе с Тревисом, который и втянул меня в игры со смертью. *** Голова раскалывалась на части, будто кто-то невидимый колотит её булавой, пытаясь раскрошить, превратить в кашицу. Тупая, ноющая боль в затылке заставила меня выгнуться и застонать. Я слышал голоса: вначале не очень отчётливо, а потом так громко, что казалось, лопнут перепонки, и я оглохну. Они жужжали надо мной, перебрасываясь фразами между собой. Я не понимал их: этот язык он был странным, мелодичным, словно они поют, а не говорят. Я хотел разлепить глаза, но не смог, как будто в них насыпали не меньше фунта песка или же склеили чем-то вязким и жидким. Что, черт подери, происходит? Я не мог выжить - пуля встретилась с моим сердцем, и это свидание было последним. Но одно я знал точно - я выбрался из той чёрной дыры, и это лучше… Спазм, меня душили, я задыхался, захлебывался собственными слюнями, но в этот раз я не проронил, не издал ни звука. Затем что-то тонкое и ледяное скользнуло по моей шее крепко её обхватывая, и я вновь привалился во тьму. *** — Вылечим его и отправим на рынок. Такой диковинки они ни где не найдут или думаешь лучше торги? — Ты с ума сошёл от жадности, Ральф? От него нужно избавиться. Чувствую, он нам принесет ещё бед. Тем более, с нас спросят, откуда мы достали его. А говорить о том, что мы выкрали с государственной казны книгу с пиктограммами — не доведёт до добра. Ральф нахмурил кустистые брови, почесав свой объёмный пивной живот, и хлопнул по спине любовника: — Нет. Сделаем, как я сказал.