Выпускной

Если кому-то и везёт, так это не Пак Чимину. Ну кто ж так летает? Хотя, на таких радостях и полетать можно. Он смог поступить, даже несмотря на свой статус — «слегка неудачник» или «низший сорт». Чимин рад, что хоть что-то в этой серой жизни хорошо, и обещает себе не унывать по пустякам и опускать руки. *** Солнце греет лицо не так сильно, будто садится, и последними теплыми лучами догревает сей день, ветер проскальзывает сквозь открытое окно, забираясь под одеяло, приятно щекоча, что заставляет разлепить глаза. Но лучше бы не разлеплял. Чимину кажется, что он ещё спит с открытыми глазами, или перенесся во времени назад, ибо до дрожи в пальцах очень знакомое помещение: та самая хрус­таль­ная люс­тра на потолке, которая прозрачнее воды и дороже самого дома — знакома; чис­то-бе­жевый потолок, что ма­нит сво­им цветом, слов­но ка­пучи­но — знакомый; на сте­нах так же кра­су­ют­ся боль­шие кар­ти­ны вы­соко­го ис­кусс­тва, что так знакомы; ок­но с ви­дом в чистое не­пороч­ное не­бо тоже знакомо. Всё до боли знакомо, и это пугает. Резко подпрыгнув на кровати, омега вскрикнул от боли. Ногу свело судорогой и тупой болью, что бьёт в мозг. Отдёрнув одеяло, Пак уставился на белый бинт, что плотно облягал ногу, по всей лодыжке. В голову сразу прилетела картинка падения, и после… Чонгук? Чимин, ещё раз осмотрев комнату, теперь понял, почему так всё знакомо. «Такое чувство, что я здесь навечно». Из мыслей Пака вырывает звук открывающейся двери. Именно этого он больше всего боялся. — Привет, — альфа подошел к кровати и стал разглядывать больную ногу, отчего омега тихо шипел сквозь зубы и смотрел на него ошарашенным взглядом. — Как нога? Мин не знает, что сказать, потому что обида сразу возвращается. Снова вся та боль, которая чуть утихла, возрождается, те чувства, которые он пытался похоронить, оживают и приносят снова боль. И так по кругу. — Вставай, я отвезу тебя к врачу, наверное, у тебя перелом, — Чон протянул руку Паку, на что тот только отвернулся. — Не надо к врачу, мне уже лучше, — Чимин глянул на альфу и прищурился. — Ты мне вот что скажи, что ты в колледже делал? Следишь за мной, что ли? И зачем меня опять сюда притащил? — Пф… Учиться там буду, а почему притащил сюда — не знаю, не хотел, чтобы люди подумали, что я во всем виноват, поэтому, — альфа присел неподалеку в кресло и перекинул ногу на ногу. Разговор обещает быть долгим, хоть Чону это не нравится, таки придется всё обсудить, ибо сколько можно уже? Чимин не верит ушам. Во-первых, как? Как богатенький сынок высшего общества может учиться в зачуханном колледже, в который и дурак с улицы попасть может? — Как учиться? Ты же… — Не хочу, — Чон понял суть вопроса сразу. — Не хочу зависеть от родителей. Я сам решил поступить туда, без их согласия. Я знал, что будут упрёки и «лишения наследства». Мне плевать, надоело слушать их. Хочу делать то, что действительно нравится, чего душа желает, и идти к мечте, — Чонгук так разговорился, что Чимин не заметил, как тот пересел к нему на кровать. — И теперь что? — омега приподнялся чуть выше, упершись спиной в спинку кровати. — Теперь учиться буду, я поступил на вокальный, поэтому пересекаться не должны, — и снова слова, что больно ранят, как и тогда. — Мне всё равно, — выпалит Пак, отчего вызвал смешок у альфы. — Ха… А я-то думаю, что у тебя так щёки покраснели, — Чон захохотал, чуть не падая на больную ногу, а Чимин сразу приложил ладошки к лицу, прикрывая смущение. И почему? — Хи… Такой милый… Последняя фраза застала Чимина врасплох. — Что? — И почему мне кажется, что ты не раз ещё тут будешь, — альфа потянулся выше по кровати и наклонился к лицу Пака. — Тебе так не кажется? — выдыхает почти в губы омеги, сверкая глазами и улыбаясь во все тридцать два. Тот отрешенно моргает, не дыша. «Что он делает?», — Пак ловит себя на мысли и, не зная, что творится в его голове и что теперь он (омега) делает, подается вперёд, накрывая пухлыми губами губы Чона. Нежный, трепетный поцелуй, дарит наслаждение и бабочек в животе. Чон моргает глазами и удивляется смелости омеги. Он видит перед носом закрытые глаза, подрагивающие шёлковые ресницы, спадающие рыжие пряди волос, чуть розоватые пухленькие щёчки и еле уловимую влагу под глазами. До чего же чувственно. Чон принимает поцелуй и берет инициативу сам. Он посасывает то нижнюю, то верхнюю губу, то покусывает и затягивает. Чимин томно дышит в поцелуй и хочет отстраниться, чтоб глотнуть воздух, но его не отпускают. Чон берёт в свои руки лицо омеги и снова целует, углубляя поцелуй. Языки сплелись в страстном танго и танцуют, как в последний раз, руки омеги держатся за футболку Чона мёртвой хваткой, и голова теряет рассудок. После долгой нехватки воздуха Чон всё же отстраняется, чтобы дать отдышаться. Оба столкнулись лбами и тяжело дышат, будто марафон пробежали, сердце бешено колотит, обещая выпрыгнуть, руки трясутся, а разум чечётку пляшет. Сейчас не до него, ибо так хорошо, тепло, приятно, уютно ещё не было. — Извини, — извиняется омега за свою глупость и теперь будет думать, как снова забыть и утопить в себе то желание быть рядом с альфой, то хотение снова поцеловать… — Глупый, — Чон потрепал Мина по волосах. — Одевайся, я отвезу тебя домой, сам не доберёшься, — кинув взгляд на омегу, Чон скрылся за дверью, крича на лестнице «Жду тебя внизу». Чимин не знает, что сейчас сказать и что думать. Но он точно знает, что определенно ещё не раз окажется в этих стенах, в этой кровати и, возможно, в чонгуковых объятиях.