Выпускной

«Потому, что я люблю тебя. Очень», — эти слова крутятся в голове омеги, как ветер в пустыне. Сейчас, сидя в машине Чонгука, когда рядом сидит сам Чонгук, на душе становится как-то спокойно, тепло и уютно, будто дома на мягком диванчике сидишь под пледом с горячей чашкой чая и наслаждаешься домашним уютом. Сколько бы Чимин не злился на альфу, он всё равно любит его больше жизни, а особенно когда у него под сердцем их маленький. Чимина радует то, что Чонгук решительно настроен и думает, что именно теперь он по-настоящему счастлив. — Ты голоден? Мы можем заехать куда-нибудь поесть? — Чонгук спрашивает задумавшегося омегу и посматривает за дорогой. — Н-нет, лучше домой, — Пак смущенно бубнит и смотрит в окно за мелькающими домами. Чонгук безумно рад, ведь Чимин никуда не хочет идти. Только домой, в их собственный дом, в котором будут жить только они вдвоём и их маленький сынишка будет бегать босиком по полу. Паркуясь у дома, у Чимина всплывают сразу картинки их первой ночи. Омеге приятно и одновременно тошно, ведь именно в этом доме они так глупо расстались. С этим домом связано слишком много воспоминаний, некоторые хочется стереть, а некоторые — сохранить глубоко в сердце. Омега сидит в машине и всматривается в окна на втором этаже, из которых раньше выглядывал на море. Чонгук, собрав все вещи, открыл дверь Паку и протянул руку. — Пошли домой, — Чон стоит и ждёт, пока омега не решится подать руку, и хочет её опустить, как тот сразу хватает и встаёт, кряхтя. Чон помогает Паку встать и разворачивает свою ладонь в руке омеги, переплетая пальцы, тащит Чимина в дом. Омеге смущён и счастлив, но пока боится это показать Чону, и ловко держит в себе. Только ненадолго его хватило. — Заходи, раздевайся, а я пока чайник поставлю, — Чон спехом снимает обувь, ставит вещи омеги на тумбочку в прихожей и ретируется на кухню. Чимин не знает, что сказать, поэтому просто молчит. Он медленно раздевается и шагает к Чонгуку на кухню, где посвистывает чайник. — Ох, ты здесь? Идём лучше в гостиную, там тебе удобней будет, — Чон проходит вперед, ставит кружки на журнальный столик, стелит плед на диване, садится на него и хлопает ладошкой, призывая омегу сесть рядом. Чимин долго мешкает, но всё-таки садится, только поодаль альфы. Чона напрягает немного то, что Чим сторонится его и злится. — Иди сюда, — Чон хлопает рукой по дивану возле себя, но тот мотает головой и тихо бубнит: «Мне и тут хорошо». Только Чонгук как захочет, так и должно быть, в особенности то, что касается Чимина. Чонгук устраивается на диване поудобней, хватает омегу за руку и тянет на себя, устраивая его меж своих ног спиной к груди. Чимин пыхтит и бубнит что-то неразборчиво, как бы показывая, что против такого рода действий, но тело предательски дрожит, жмется к крепкой груди. — Что ты делаешь? Отпусти меня, — Чим тихо пищит и пытается высвободиться, но Чон сжал бока омеги ногами и не отпускает. — Тише. Я пытаюсь согреть тебя, — Чон накрывает себя и Пака пледом, шепча тому тихо на ухо, опаляя горячим дыханием. — Прости меня, дурака. Я был абсолютно не прав. Я был самым первым идиотом на Земле, который бросил своего любимого человека, истинного, с малышом в животе. Я самый пугливый трус, который испугался ответственности. Пойми, я сам ещё студент, да и ты тоже, поэтому меня охватил страх, не за себя, тебя, или нас, а за маленького, что будет расти у подростков, — Чимин сидит меж ног Чонгука, упираясь в крепкую грудь, и всё слушает. — Я не устану просить у тебя прощения, Чимина. Я буду бороться до конца. Я уверен, что ребёнок мой, и я всё сделаю, чтобы вы были счастливы, и если ты меня не простишь, я всё пойму. Я оставлю тебе и малышу дом и всё, что у меня есть, только, пожалуйста, позволь мне видеться с… — Я… Я тоже тебя люблю, Чонгуки… Очень сильно, — Чимин всхлипывает и глотает слёзы. Он настолько сильно расчувствовался словами альфы, что сидит сейчас спиной к груди Чона и слушает томное дыхание в затылок, чувствует, как крепкие руки сжимаются на его боках, и от таких прикосновений в штанах теснеет и разум отключается. Чимин хнычет, держась за животик, и гладит его, чтобы успокоить радостного малыша. Дитё тоже чувствует, как у папы меняется настроение, причём резко, и сейчас оно тоже радуется вместе с ним, легонько пиная со стороны. Чонгук сидит в шоке, с открытым ртом, и чувствует пинки малыша. Он не понимает, что сейчас было, но точно знает, что Чимин сидит прямо перед ним, и его нужно брать. Чон ловко разворачивает Пака и сгребает в объятия. Альфа прижимает к себе омегу, положа голову на плечо, целуя в ушко. — Ох, Чимина… Ты не представляешь, что сейчас сделал, — Чон берет в руки опухшее личико омеги и чмокает каждый миллиметр. — И… что… я… сделал… — Чим морщится и улыбается от поцелуев. — Ты сделал меня самым счастливым человеком в мире. И позволь мне сделать это, — Чон отстраняется от Пака и быстренько бежит в спальню, возвращаясь через минуту обратно с маленькой коробочкой в руках. — Ч-что? — Минни, прости, что раньше не сделал этого. Прости меня за всё, малыш, ты выйдешь за меня? — Чон становится возле сидящего на диване омеги на колени и открывает бархатную коробочку, откуда блестят два одинаковых, с гравировкой имен, обручальные кольца. Чимин смотрит, не моргая, и заходится в немом вздохе. Слов вообще нет, только эмоции выплескиваются наружу. Слезы катятся ручьём, всхлипы слышно на улице, а дрожащие пальчики тянутся к лицу альфы. — Ч-Чонг-гуккиии… Я… — омега и сказать не может, только смотрит в темные глаза, держится пухлыми пальчиками за лицо младшего и много раз кивает в знак согласия. Чон подрывается с места, осторожно налетая прямо на любимого. Альфа сминает такие родные, сладкие и пухлые губы, посасывая каждую. Чимин плавится от поцелуев, ведь он так давно хотел ощутить на вкус вишнёвые губы Чона, что иногда ему снились. Чимин обвивает шею руками, притягивает того ближе, насколько животик позволяет, и целует грубо, страстно. Чимин скучал безумно. Чонгук скучал безумно. Они соскучились друг по другу. Чон укладывает Пака на диван, осторожно нависая сверху, не отрываясь от желанных губ, и, только когда не хватает воздуха, оба отстраняются друг от друга, жадно глотая кислород, притом смотря прямо в глаза. — Прости меня ещё раз, я постараюсь исправиться. Я сделаю всё для тебя и малыша. Я очень сильно люблю вас, больше, чем жизнь, и очень боюсь потерять. Поэтому не бросай меня, пожалуйста, — Чон смотрит в карие глазки, где виднеется влага, поглаживая большим пальцем пухленькую щеку. — И ты меня прости за то, что не вернулся раньше. И я тоже люблю тебя, Чонгука, больше жизни, и готов бороться за нашу любовь со всеми трудностями. И помни, я всегда буду рядом и никогда тебя не брошу, — Чимин хнычет, вглядываясь в родные черты лица, запоминая их навсегда и неожиданно попискивает. — Ой… охгапх… малыш тоже «за», — омега берет руку Чона и ставит её на живот в то место, где маленький пинается. Чон не выдерживает. Он так мечтал это сделать, и теперь, когда есть возможность, он тихо поднимает свитер Пака и целует горячими губами выпуклый живот, где через кожу видно, как маленький бушует. Альфе крышу сносит. Это те ощущения, которые он хотел испытать больше всего. — Ох… Боже… Я люблю тебя! — И я тебя люблю!