Львиное сердце

Ох уж эти женщины! Если вам нужно, чтобы самая из них простодушная научилась лукавить, — заприте ее. Бомарше, «Севильский цирюльник».

      Десятилетия спустя Адриен могла лишь изумляться тому, насколько ясно помнит зиму с 1805 на 1806 год.       Она была ошеломлена, когда узнала, что император решил праздновать Новый год в Мюнхене. Должно быть, он хотел еще больше унизить союзников, недавно наголову разбитых под Аустерлицем; ничего лучше, чем балы в самом центре Европы, было не выдумать. Однако его затея казалась плохо взвешенной, и не одной Адриен.       В Париже вся жизнь была подчинена блестящему потоку важных гостей, народных и придворных праздников, парадов и церемоний, поэтому в преддверии больших событий не составляло труда найти уютный особняк, ловкого портного, оригинального ювелира и хорошего повара. В Мюнхене требования богатых и, главное, избалованных парижан удовлетворить не хватало возможностей. Адриен с мужем приехала в четвертое воскресенье Адвента, не в числе первых, но отнюдь не последняя, — и сумела снять только меблированную квартиру: дома в центре Мюнхена давно были заняты. То, что хозяин обставил квартиру очень элегантно, мало ее успокоило — цена оглушала даже в сравнении с парижскими.       — Не завидую тем, кто прибудет под Рождество, — кисло протянул Луи, складывая оплаченный счет, и Адриен в кои-то веки согласилась с ним.       Квартирой неприятности не ограничились. Едва устроившись на новом месте, Адриен принялась разъезжать по городу в поисках маскарадных костюмов для себя и для Луи. Муж ненавидел ателье, примерки и разговоры о фасонах и тканях, но на третий день ему пришлось сдаться и присоединиться к ней. Адриен не говорила по-немецки, а большинство баварцев — по-французски, к тому же, попав впервые за границу, она боялась незнакомого города. С Луи было надежнее, пусть он и упрекал ее за то, что она его тревожит. Адриен привыкла молча сносить его дурное настроение, он слишком часто сердился, срывая раздражение на ней или на любом, кто ему попадался.       После недели мучений наряды были подшиты и куплены. Вопреки желанию Луи, выбравшего костюм тореадора и убеждавшего Адриен явиться на бал в цыганском платье, она без особых раздумий приобрела изящный костюм цветочницы. Образы в восточном вкусе ей приелись, вдобавок она чувствовала себя неловко в ярких вещах, приковывавших к ней взгляды мужчин. Адриен радовалась наивному чепцу с оборками, переднику и кружевной косынке: под ними нелегко будет до снятия масок различить ее красоту. Она предвкушала ни с чем не сравнимое удовольствие кавалеров, чьи чаяния превзойдет, их восторги и комплименты. Луи все равно не подозревал, что Адриен берет то, чего ей не достает, на стороне.       Перед балом, назначенным на двадцать седьмое число, он сильно ее обидел. Успех маскарадного костюма таится в пустячных деталях. Луи об этом правиле не забыл и, определившись с нарядом, заказал к нему короткую шпагу в усыпанных драгоценной крошкой ножнах. Они стоили около четырех тысяч франков; Адриен не посчитала это излишеством, хотя в Париже взяли бы в худшем случае три. Ей самой нужны были цветы, голубые или синие, — несколько маленьких букетов для корзинки, прикрепленной к пояску передника. Зайдя за ними в оранжерейный магазин, Адриен едва наклонилась к незабудкам — муж вывел ее за руку, как ребенка, обратно к карете.       — Рени, не будь дурой, — нахмурился он тому, что она отдернулась. — Пучок за пятнадцать франков! Шесть пучков за пятнадцать каждый — это немыслимое транжирство. Ты их раздаришь, я тебя знаю, а не раздаришь — все равно завянут. Какой в этом прок?       Адриен стояла перед ним, опустив глаза и кусая губы, чтобы не заплакать. Да, цветы зимой дороги, да, она раздарила бы букетики партнерам по танцам, так принято, — но неужели на единственный бал в году, на котором она посетит свет, нельзя разрешить незабудок? Ей стало так больно от пренебрежительного тона, от брошенной будто вскользь «дуры», от несправедливости, в конце концов, — что Адриен растерялась и не настаивала. Вместо этого она очень тихо попросила:       — Тогда дайте мне тридцать франков на ленты и шпильки.       Луи расщедрился на пятьдесят, и Адриен, позволив себе на двадцать франков мелкого речного жемчуга, посвятила вечер созданию искусственных цветов. У нее получились вполне славные не то звездочки сирени, не то фиалки, всего шесть букетов по пять шпилек, — и спать она легла немного утешенная, но все-таки с горечью унижения на душе. Ленточки и шпильки живо вызвали в ней воспоминания о ранней юности в пансионе, где она жила по милости родни и не имела права потратить лишний франк, унаследовав от матери годовую ренту в сто семьдесят тысяч. Рядом со свежими цветами, возведенными императрицей в культ, шелковые вовсе смотрелись дешево, и Адриен готовилась мириться со смешками над своим мещанским видом.       Впрочем, едва она рассталась с мужем и очутилась в толпе разряженных людей, невеселые думы сами собой вылетели у нее из головы. Адриен любила маскарады не за одни сюрпризы — ей нравилось сбрасывать с себя титул маркизы де Канизи и представляться по имени, как и подобает беззаботной двадцатилетней девушке. На костюмированном балу никто не указывал ей, с кем идти танцевать, с кем шутить и над чем хохотать, какими фразами обмениваться с незнакомцами. Луи был ревнив, как Отелло, но он так же, как Адриен, растворился в шуме и свечном свете и ничем не мог ей помешать. Она вдохнула густой воздух залы, суливший свободу, поправила выбившиеся из-под чепчика кудри и ринулась в бой.       В первом, слегка сумбурном полонезе Адриен увидела фрейлин императрицы и свиту императора. Фрейлины были в одинаковых, белых с розовым, нарядах пастушек. Среди всех сложно было не заметить Клер де Ремюза, локоны которой, присыпанные золотистой пудрой, делали ее похожей на сказочную принцессу. Свита императора, в противоположность нежной незатейливости дам Жозефины, поражала роскошью и разнообразием костюмов: кавалеры и их спутницы на одну ночь перевоплотились в итальянцев. Бертье и маркиза Висконти изображали дожа и догарессу; Мюрат и Ожеро привычно пестрели в полосатой форме швейцарских гвардейцев Папы; Ланн с супругой ворковали друг с другом, словно Паоло и Франческа; наконец, Талейран, чья трость выдавала его от Лондона до Петербурга, лениво притворялся кардиналом. Мелькали сардинские жакеты, венецианские шляпы, вышитые рубахи à la Rome. Фетровые черные полумаски скрывали лица, и Адриен не разбирала, кто есть кто, в вихре кружащихся пар. Кто-то подцепил ее под локоть, в одну секунду увлек в линию под первые ноты моцартовского менуэта, и она безропотно покорилась.       В полночь, после восьми туров лирических танцев, музыка стихла, установился краткий перерыв. Пробравшись к стене залы, Адриен отдыхала, перекусывая сладкой тартинкой и продолжая разглядывать остальных гостей. Луи будто испарился, однако и без него она не скучала в одиночестве: князь Эстерхази, ее партнер по вальсу, был неотлучно с ней, смеша меткими остротами и надоедая приглашениями на следующий тур. Адриен сбежала от него под предлогом духоты; ей действительно хотелось освежиться, но не у ближайшего к князю окна. Удалившись на порядочное расстояние — в толчее хватило тридцати шагов, — Адриен присела на край банкетки, стянула перчатки и расслабленно откинулась на подоконник. Танцевальный павильон находился в центре зимнего сада, так что застудиться опасности не было.       — Не желаете шампанского? — вдруг зазвучал рядом мужской голос.       Сначала Адриен вздрогнула от неожиданности, но быстро нашлась:       — Не откажусь, — и прибрала свою юбку, чтобы дать незнакомцу место.       — Впервые за время бала мне повезло угадать, на каком языке обратиться к даме, — фыркнув, он опустился на банкетку и вложил в пальцы Адриен ножку бокала, которую она тут же сжала. — Как вы думаете, это благоприятный знак?       — Благоприятный знак — мой третий контрданс, — лаконично ответила Адриен и отпила шампанского. — На первый и второй меня ангажировали.       — Смелости вам не занимать, — произнес ее собеседник удивленным тоном. — Итак, перед третьим туром здесь же?       — Как вам будет угодно, — кивнула Адриен.       Коротко поклонившись, незнакомец вернулся в залу. Когда он вышел из сумрака колоннады, Адриен нахмурилась. Он был одет флорентинцем, то есть наверняка принадлежал к высшему французскому обществу, однако она понятия не имела, кто он такой. Адриен прекрасно запоминала голоса людей, лучше, чем внешность, и голос этого человека — негромкий и чуть тягучий — прежде не слышала. Теперь она пожалела, что Луи затерялся меж сотен приглашенных — его знания были бы очень кстати, ведь до снятия масок оставалось около двух часов, а в Адриен проснулось нетерпеливое любопытство.       Допив шампанское и перевязав ленты, чтобы маска ни в коем случае не соскочила до времени, она поспешила обратно к князю: оркестр заиграл вновь, и церемонийместеры уже постукивали жезлами по лакированному полу.       Эстерхази, даром что прихрамывающий, вальс танцевал превосходно, но для контрданса ему недоставало резвости. Разумеется, Адриен не сообщила ему об этом. Расстраиваться было нечего — на второй тур ее пригласил какой-то польский юноша, хрупкий, как поздняя сосулька, и Адриен знала, что закрутиться она успеет. Прикалывая князю букетик на портупею, она даже не отчитала его в шутку за наглый поцелуй в висок — пусть.       — Цветы ваши! — воскликнул он, дотронувшись до лент. — Так вы — дева-весна.       Зардевшись, Адриен книксеном выразила ему почтение и смешалась с толпой.       К середине второго контрданса, более затейливого, чем первый, Адриен поняла, что жестоко ошиблась. Юноша от близости с ней нервничал, его па были чересчур порывистыми, объятия — вялыми, словно она его пугала. Еле доведя с ним фигуру, Адриен мягко улыбнулась, чтобы он не отчаивался, и только — никакого букета. Ей было странно, что он скопил удальства для приглашения, но на сам танец его не приберег. Адриен полагала, что мужчины учатся этому искусству в своих коллежах, как женщины учатся искусству снисхождения в пансионах.       Она чувствовала себя разочарованной, пока незнакомец в флорентийском плаще не подал ей руку под объявление третьего тура. Он держался прямо и твердо, как если бы давно освоил предстоящий танец, а не собирался повторять прихотливые движения главной пары. Адриен сама, будто заразившись от юного поляка, стушевалась под впечатлением от его уверенности, — а потом просто вступила в круг вслед за ним и растворилась в музыке.       Адриен, несомненно, еще не встречала его, но после контрданса могла описать с точностью до предела черной маски. Это был мужчина ненамного старше нее, высокий, стройный почти до худобы; под шапочкой с пером вились темные с рыжиной волосы; серые глаза смотрели ясно и показались Адриен лукавыми. Она не назвала бы его пленительно красивым, как Жюно или Сен-Жюста, которого в детстве видела не раз, — ей шло на ум другое слово: аристократичный. В нем, как в отце Адриен, была порода — в горделивой осанке, плавных жестах. Адриен без имени узнала бы его позже по манерам и неторопливым интонациям. То, что они столкнулись лишь сейчас, по воле ряда совпадений, на костюмированном балу, поразило ее: круг старого дворянства, присягнувшего императору, сузился до нескольких семей, и маркизы де Канизи дружили с ними всеми.       — Кто вы? — спросила Адриен, когда они остановились.       — Не скажу, — невозмутимо отрезал он. — А вы?       — Дева-весна, — съязвила Адриен, вынимая из своей корзинки букетик. — Стойте, иначе я вас не найду.       — Я отыскался бы сам, но извольте. — Он повернулся, и Адриен приколола цветы на полу его короткого бархатного плаща.       На четвертый тур Адриен никто не ангажировал, чему она втайне порадовалась, ибо к ней подкралась усталость. Впрочем, она была не одна: гости в основном разбрелись по нишам, беседуя или украдкой растирая ноющие мышцы, многие дамы устроили разболевшиеся головы на плечах своих спутников. Буря улеглась и на возвышении, где стояли кресла для императорской семьи. Императрица вяло обмахивала веером себя и приникшую к ней принцессу Гортензию; блистательные сестры, Каролина и Полина, окруженные поклонниками, сонливо выслушивали дифирамбы; из принцев танцевал один Люсьен, избрав в пару супругу Ланна, другие же о чем-то спорили с императором и австрийскими дипломатами, почетными визитерами маскарада. Адриен с начала бала хотела подойти к милой де Ремюза, которая до сих пор не бывала у нее на мюнхенской квартире, но ей не удавалось найти Клер в рядах публики — она всегда отличалась летучестью. Чтобы скоротать час до конца бала, Адриен взяла второй бокал пришедшегося ей по вкусу шампанского вина и неохотно принялась искать Луи.       — Вот и ты, — раздосадованно проговорил он, когда она подошла к нему. Адриен поморщилась: она зря робко надеялась, что муж обойдется без ревнивых комедий. Его покоробила ее веселость. — Моя жена, маркиза Рени, — бросил Луи пожилому кавалеру, с которым она его застала, — барон Местрингер.       — Счастлива быть представленной, — добавила Адриен и грациозно поклонилась.       Старого австрийца привлек ее наряд в духе прошлого столетия; он вспомнил дни своего расцвета, царствование Иосифа II, брата Марии-Антуанетты, венские приемы, — и все из-за полупрозрачных рукавов платья Адриен и ее туфель в стиле рококо. Она была растрогана восклицаниями Местрингера, Луи же, кажется, скрипел зубами. В нем метался, как запертый в сосуде призрак, вспыльчивый собственник; восхищение, которое неизменно вызывала Адриен, жгло его и терзало. Она не выезжала в свет, в общество, доступное ей по статусу, потому что Луи запрещал ей. Его мания оградить Адриен от соблазнов простиралась до того, что он не звал в их дом своих друзей и сослуживцев. Но, как он ни трудился, она сияла от каждого луча — каждого мига соприкосновения с людьми.       — Я танцевала с одной маской и желаю знать ее в лицо, — безмятежно объявила Адриен после ухода барона. — Не сопроводите ли меня?       — Ты… — Луи запнулся, чем она бессовестно воспользовалась:       — Значит, да, — и направилась к группе мнимых итальянцев, собравшихся перед общим разоблачением.       Луи, помедлив, кинулся за ней. Его стоическое безмолвие обещало Адриен ссору до хрипоты и слез, но она отложила ее на недалекое будущее.       Клер угадала задержавшуюся на ступеньках Адриен под маской и чуть не сбила ее с ног. Сама она, подобно всем фрейлинам, уже открылась; расцеловав ее, Адриен сдернула маску и без обиняков (они с Клер были что близнецы) выпалила:       — Где флорентинец с синими цветами на плаще?       — Флорентинец! — Клер стиснула ее запястье. — Так это ты грация, укравшая у меня третий тур! Ну, тебя я ему прощу. А вы разве не знакомы?..       — Нет, — Адриен умоляюще взглянула на нее.       — Ба! ба! ба!— рассыпалась смехом Клер. — Ох, и я подхватила «ба» императора, а ведь крепилась дольше всех. Пойдем, наш флорентинец здесь.       Дорогой, прокладывая тропинку к противоположному краю возвышения, она чутко прошептала:       — На твоем лбу горит валтасарова надпись «Мой муж — скупец».       — Поделом! Он выбил себе этот орден.       — Ты храбра, как львица, и шелковые цветы делаешь прелестные, я бы и бутона… Арман!       В имя она вместила столько возмущения, сколько был способен породить ее чудесный, беззлобный нрав.       — Арман, сегодня ты не в себе! Сперва я теряю свой законный третий контрданс из-за некоей особы. Потом особа вызывает в тебе умопомрачительный отклик, так что я теряю четвертый контрданс. Наконец, я привожу горемычную особу к тебе, ибо ты ждешь, пока полетит поросенок…       — Седьмой контрданс твой, — вступился за себя Арман, и Клер, хмыкнув, затихла. Он перешел к Адриен: — Извините за фамильярность, мадам, как ваше имя? Клер утомлена своими подвигами, не будем будить уснувшего рыцаря.       — Адриен де Канизи, — она дала руку для поцелуя, стараясь, чтобы не было заметно подергивание пальцев — сердце стучало так сильно, что Адриен дрожала. Из-за чего — ей было не совсем понятно.       — Ваш муж, если вы супруга маркиза Луи де Канизи, из моего выездного штата. Граф де Коленкур к вашим услугам.       — Так вы — господин обер-шталмейстер! — Адриен покачала головой. — Да, я жена маркиза Луи. Ах, если бы он был радушнее и разрешал принимать гостей! На этом балу одна я выглядела нелепо, будто слепая. Мне известны лишь те, чьи портреты печатает «Монитер» и кто прославлен за пределами салонов.       — Полно, госпожа маркиза, — он заговорил с улыбкой, означавшей, что мнения насчет Луи у них совпадают, — вы, наверное, единственная, для кого маскарад — в самом деле маскарад, а это немало. К тому же ваше появление заинтриговало не одного меня… Клер, кого еще наградила дева-весна?       Клер прищурилась:       — Сент-Илера на первом вальсе, Бессьера на втором, что ли, менуэте… И немощного Эстерхази, вообразить нельзя, как она с ним танцевала!       — Князь вполне бодр, не лукавь. Особенно в увиливании от венгерского вопроса. Талейран гонялся за ним дней восемь.       — Пошутить про палочку будет очень невежливо? — невинно поинтересовалась Клер, и все трое прыснули. — Ладно, я люблю господина Мориса, он мне простит. Но верно — Эстерхази надышаться не мог на Адриен.       — Сент-Илер тоже был сражен, что немудрено. Госпожа маркиза, — граф, как и в колоннаде, коротко поклонился, — укрывать вас от света — преступление. В ваших глазах находишь ту приветливость и отзывчивость, которой всегда не хватает.       Адриен почувствовала, что краснеет. За нее ответила Клер:       — Это точно, что женщины душевнее Адриен в Париже нет, иначе я не любила бы ее так крепко… Мой муж в шутку зовет нас «день» и «ночь». Да, кстати, вот и он — с маркизом, словно чертенята, честное слово!       Господин де Ремюза дружески поздоровался с Адриен и расспросил ее об Эмме и Эрнесте; он обожал детей и был отличным отцом, поэтому иногда Адриен колола зависть к Клер — Луи относился к дочери и сыну с прохладцей. Пригласив чету де Ремюза на обед на двадцать девятое, Адриен попрощалась с ними и с графом де Коленкуром и приблизилась к мужу, ждавшему ее на ступеньках.       — Мы уезжаем, — категорично заявил он, смерив ее тяжелым взглядом.       Адриен пожала плечами и последовала за ним в фойе. Она грезила об удобном пеньюаре, постели и других приятных вещах, и попытка пригрозить ей домом была довольно жалкой.       В карете, стоило лакею захлопнуть дверцу, Луи выругался и грозно обратился к Адриен:       — Кем оказалась твоя маска?       — Господином обер-шталмейстером, — задумчиво сказала она, рассеянно гладя вышивку на юбке. — Он из нашего круга, почему вы не приглашаете его хотя бы изредка?       — Я размышлял над этим, — неожиданно смягчил тон Луи.       — Это пошло бы на пользу вашей карьере, — убежденно произнесла Адриен, — и было бы ничуть не стыдно.       — Рени, много болтовни!       «Он поддастся, обязательно поддастся», — мелькнула мысль у Адриен, и ей стало радостно, как после контрданса. О печальных шелковых букетах она уже забыла.