Поддаться мужчине.

Он не знал ее имени. Тянул ее за собой по коридорам отеля в тишине, они шли, держась за руки, и ничего не могло быть тогда таким же важным, как и его желание поцеловать ее. Даже ее имя. Солнце уже давно ушло за горизонт. Теперь в темноте его номера, освещенного только тусклым светом Луны и фонарей за окном, он мог, наконец, прикоснуться к ее молочной щеке костяшками пальцев, провести кончиками пальцев по линии скул и оставить легкий поцелуй за ухом. Она была такой хрупкой и нежной в его руках. Авила откинула голову, давая Малику прекрасную возможность прикоснуться и к ее шее тоже. Он покрывал поцелуями покрывшуюся мурашками кожу, но вдруг резко прижался к ней и оставил засос. Авила глубоко вдохнула, испуская изо рта стон. Явно посчитав это руководством к действиям, он шумно выдохнул и оторвал её от стены, прижимая к себе так плотно, что стало почти больно. Зейн притянул Авилу к себе и отчаянно обрушился на её губы в поцелуе. Она ответила, сдалась сразу же, раскрываясь ему навстречу, позволяя его языку завладеть ртом. Авила и сама не поняла, как стала отвечать ему с той же жадностью, уступая напору и опыту. Впервые в жизни поцелуй затянул настолько, что она даже не пыталась анализировать свои ощущения или контролировать действия, и кончилось это вполне предсказуемо — руки сами собой взметнулись вверх и обняли Малика за шею, и он все продолжал впиваться и ласкать ее губы, ощущая на них вкус вина и чего-то сладкого, неуловимого. Поцелуями Зейн спускался все ниже, ловко расстегивая молнию на ее платье. Авила выгнула спину, чтобы помочь ему справиться с этой задачей, и тогда ему удалось сдвинуть ткань вниз, обнажив грудь, которую он тут же встретил ртом: втянул в рот, коснулся языком и аккуратно сжал зубами. Она задыхалась от его ласк. Зейн был похож на какое-то мистическое существо в свете Луны. Он был невероятно красив и касаться его хотелось бесконечность. Нет. Бесконечности было мало. Зейн прижимался губами к ее груди, покрывая ее легкими поцелуями, а затем изводил, кусая и посасывая соски, оставляя багровые метки на высоком, упругом бюсте. Ему казалось, его желание готово было лишить его рассудка. Они передвигались по номеру в поисках двери в спальню, попутно сбивая предметы, оказавшиеся на пути, не зная себя от своего желания, лаская все открытые участки тела друг друга. Они только появились в спальне, едва сумев открыть дверь, как пиджак и рубашка Зейна уже потерялись где-то в полумраке, а он, бережно опустив Авилу на шёлковые простыни огромной двуспальной кровати, таял в её объятиях, поцелуях…  — Что же ты со мной делаешь, — прошептал, накрывая ее тело своим и проводя по нему руками, изучая все изгибы под все еще оставшейся на бедрах юбкой платья, а потом медленно стягивая ткань и смотря прямо в синие глаза своим затуманенным и полным желания взглядом. Платье ненужной тряпкой отлетело от кровати в то же время, как Малик резко поднялся на локтях так, что их с Авилой лица оказались на одном уровне, и провел рукой по ее бедру вниз, согнув ногу в колене. Ноги же она раздвинула сама — на уровне инстинкта, безвольно. Кончики пальцев Зейна прошлись по внутренней стороне бедра, прямо к тому месту, где сосредоточилось все ее желание, к тому месту, что пылало и жаждало, чтобы к нему прикоснулись. Малик провел пальцем по кромке белого кружева, и Авила шумно выдохнула. Ее белье было уже насквозь мокрым, а ей самой отчаянно хотелось, чтобы в нее вошли, ей отчаянно хотелось чувствовать его, чувствовать то, как он двигается в ней и сжимать его член внутри. Вскоре Зейн и сам не выдержал и стянул с нее последнюю часть одежды, что скрывала от него все блаженство, рухнув между ее ног и пробуя на вкус восхитительную влагу, вызывая у девушки под собой невероятное наслаждение. Она испортила прическу на его голове своими пальцами, сжимая его голову между своих бедер. Его язык творил с ней что-то неописуемое, она будто проваливалась в пропасть, но никак не могла почувствовать конца своего падения. Зейн будто играл с ней, почти доводя до конца, но все время останавливаясь, будто чувствуя ее накатывающий оргазм. И она не переносила его игры, каждый раз надеясь на удовольствие, до которого — вот! — и дотянешься рукой, но которое будто уплывало от нее. Игра продолжалась, и она уже и не замечала, как окончательно сдается, поддаваясь мужскому натиску:  — Пожалуйста! — стонала Авила. — Умоляю тебя… Малик поднялся и снова оказался на одном уровне с Фридой. Его лоб был покрыт испариной, а глаза смотрели прямо на её закрытые веки.  — Открой глаза, — приказал он ей. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. И она повиновалась — открыла свои глаза и оказалась под властью его — потемневших и затуманенных.  — Теперь говори, что ты хочешь, — властно прошептал он. Но Авила не обращала внимания на его слова. Его вставший под штанами член упирался Авиле в живот так же, как и холодная пряжка ремня его штанов. Она протянула к ней руку, но Малик, увидев это, отбросил ее руки на постель.  — Скажи мне, чего ты хочешь! — сказал он, чуть ли не рыча. — Говори! Она почти слышала, как рвались последние ниточки, соединяющие ее и ее гордость, ее идеалы. Зейн прижал ее к себе, приподняв над простынями, расстояние между их телами сократилось до минимума, и Авила больше не могла терпеть. Она, послав к черту гордость, прошептала со стоном:  — Я… Я хочу тебя. В себе. Умоляю. Исчезла последняя преграда между ними, в комнате стало душно, а дыхание становилось все более учащенным. Он заполнил её так резко и до конца, что у неё перехватило дыхание. Знакомые и такие желанные волны возбуждения снова начали накатывать, сжимая его член всё сильнее, вводя их обоих в сладкое безумие. Авила подняла свои руки и опустила на плечи Зейна. Он мелко вздрагивал, спина у него была чуть влажная, а глаза, вопреки его недавним приказам, закрыты. Но он не спешил двигаться, Авила сама качнула бедрами. Член скользнул наружу, и Зейн открыл глаза, сгреб ее в свою стальную хватку и начал двигаться быстро, размашисто, часто. Все тело было охвачено пламенем. Малик толкался в нее, с каждым разом все сильнее разогревая это пламя и вгоняя себя самого в него. Руки Авилы сжимали волосы на голове Зейна, а сама она невозможно выгибала спину, пытаясь слиться с ним воедино. Член внутри становился все тверже и больше, а кончик его касался апогей ее наслаждения. Авила слышала, как учащенное дыхание Малика превратилось в негромкие стоны и рычание. Она чувствовала, что теряет самообладание, и уже не замечала, как больше уже не могла контролировать свое тело и задыхалась от все более глубоких движений Малика внутри. Его толчки становились все беспорядочнее, бедра ходили ходуном, а стоны становились все громче. Зейн входил так глубоко, почти на грани боли — так, что где-то глубоко внутри что-то из-за этого разбивалось. Малик толкался глубоко-глубоко, и безумная эйфория захватывала, лишала рассудка и оставляла только сбившееся, рваное, тяжёлое дыхание. Пламя внутри проживало свою кульминацию, и судорога проходила во всему телу, заставляя содрогаться. Зейн сделал один, другой толчок, и внутрь разлилась горячая жидкость. Он тоже дрожал, но сделал еще пару толчков. Зейн ещё некоторое время двигался, громко и шумно дыша сквозь приоткрытые губы, а потом замер, прижимаясь щекой к её щеке, и скатился на бок.  — Как тебя зовут?       — Авила, — ответила она тихо, смотря ему в глаза.       — Ты моя на всю ночь, птичка*. Именно тогда Авила Фрида поняла, что поддаться мужчине было правильным решением.