Затерянные миры - 3. Кровь Марис

Утром первым проснулся Мусто, пошел в шатер будить всех негодующим пыхтением. А когда это не помогло — принялся вылизывать, вкладывая в сей процесс всю душу, язык и слюни. Не досталось только Марине, до которой пес не дотянулся. Рамиро вскочил, возмущенно отплевываясь: — А-а-а! Мусто! Что за привычка?! Пес обрадованно боднул его головой. Юноша удержался, только ухватившись за его уши. — Ладно-ладно, я понял. Идем умываться и готовить этим соням завтрак, — ласково глянул на Глаура, под боком которого свернулась комочком Марина. Варвар потягивался, просыпаясь. Марина крепко спала, даже не шелохнувшись — слишком уж много сил у нее отняла любовь сразу с двумя.  — Вот и новое утро… С палубы уже пахло горячим мясом, там, на специально устроенном крохотном очажке грелся большущий казан — на всех. Рамиро, судя по голосам эутрериев и веселому смеху имперца, приставили раздающим. Глаур поспешил за своей порцией завтрака. Его погнали сначала умываться, забраковав работу Мусто.  — Он старался же! — вопил варвар. Его макнули в бочку с водой, взяв под руки, двое гребцов, под дружный хохот остальных.  — Вот нечисть лесная! — возмутился Глаур, отжимая волосы. Эутрерии снова грохнули смехом, на младшего Хирвегсона выплеснули ведро стылой воды, утром взявшейся ледком. Глаур ни одного бранного слова не произнес, но заслушались все. Рамиро хохотал: — Надо записать это, сердце мое!  — Запишешь еще, — Глаур подошел, приобнял, поцеловал.  — Как спалось? — Рамиро улыбнулся ласково, но в глубине глаз притаилась вина.  — Сладко, — Глаур улыбался ему. — Со всех сторон грели. Юноша потянулся к нему всем телом, прижался. — Ты не… не сердишься на меня?  — На что я должен сердиться, любимый? Рамиро вздохнул, подбирая слова. — Просто, мне кажется, я делаю что-то не то и не так. То, что вчера было… оно… замечательно, но не должно повториться. Я будто изменил тебе.  — Ты мне не изменил, я ведь тоже принимал посильное участие во все этом.  — А мне не хватало тебя… во мне, — еле слышно, привстав на цыпочки, поведал Глауру имперец.  — Сегодня вечером, — облизнулся Глаур.  — Обязательно, — Рамиро рассмеялся, с сердца у него свалился тяжелый камень. Пестрые флаги ярмарочного острова виднелись еще издали. Эутрерии вешали на шею монетки. Те, у кого на руках блестели обручья, подшучивали, что монетку можно и потерять, нечаянно. Рамиро наивно поинтересовался, а что, если монета будет не серебряная, а золотая?  — Вдовец, — пояснил Глаур. — И нового мужа не ищешь.  — Так, одолжите мне еще монетку, а? Надо Маринку заплести, а то уведут, только коса мелькнет. Монетку ему вручили сразу же. Рамиро набрал в кувшин воды, пошел будить Марину, помогать ей умываться и заплетаться. Глаура тотчас окружили, осыпали перчеными и солеными шуточками и вопросами. Вот тут младший Хирвегсон и показал нрав, так на всех зыркнул, словно молотом сверху оглушил.  — Вот же песий сын, а? Обоих имперских себе пригреб, — хмыкнул кто-то.  — На островах еще ведьма имперская осталась, попробуй, подкати.  — Ага, к ней подкатишь — без мудей останешься, что у бабы когти, как у рыси, что у Гевина кулак — конунг уже на зуб попробовал, — хохот заглушил конец реплики незадачливого ухажера.  — Сам в Империум сплавай, поймай там себе ящерку, — издевался Глаур.  — Только гляди, а то там на крокодила нарваться — раз плюнуть, — звонко дополнил его голос Рамиро.  — Да ему и крокодил муж, и коза жена, — хохотнул варвар.  — Все кости нам перемыли? — Рамиро обвел собравшихся на палубе эутрериев острым, как бритва, взглядом. — Кому-то еще что-то непонятно? Заняться нечем? Ну, так я быстро сейчас пергамента найду, а то особо ушлые имя свое написать не могут без ошибок. Эутрерии мигом растаяли в пространстве корабля. Имперец аж сплюнул с досады: — Да что ж, я такой учитель плохой?  — Отличный ты учитель, — Глаур обнял его за плечи. — Вон, несутся со своим пергаментом. Рамиро поморгал, рассмеялся и уселся на брошенные на палубу шкуры. Откуда-то добыли кусок белой извести, которым он и выводил буквицу на потемневшем от морской воды борту драккара, окунувшись в привычное спокойствие урока. Глаур в уроке участия не принимал, он был грамотен, так что стоял, подставив плечо Марине, вышедшей посмотреть на ярмарку, становившуюся все ближе. Рамиро заплел ее тяжелые черные кудри в толстую хитрую косу, которую завязал кожаным шнурком с монетой. Наряд у нее был эутрейский, хотя на уроженку Эутар Марина не походила вовсе. — Ой, какая огромная… Как целый город! — восторженно шептала девушка, вцеплялась в руку Глаура, уже не боясь его.  — Она побольше иного города будет, — соглашался Глаур.  — А мы там не заблудимся?  — Нет, у каждого народа будут свои флаги. На них обычно и выходят.  — А имперцев там не будет? — спросила Марина, хотя теперь ей было уже все равно — узнает ли она о судьбе родителей, или нет. Вернуться домой уже не хотелось. Там ее ничего хорошего не ждало.  — Нет, они не приплывают на варварские праздники.  — Почему вы называете себя варварами? Это ведь уничижительное именование всех народов, не входящих в границы Империума.  — Да сами себя мы так не называем, это я объясняю, чтоб тебе понятно было.  — Мне будет понятно. Я немного уже понимаю эутрейский, — потупилась Марина.  — Это хорошо. Ну, все, мы на месте. Урок окончен. Рамиро кивнул, собрал клочки пергамента: — На обратном пути проверю. Драккар спустил парус, гребцы сели на весла, подводя корабль к длинному, выдающемуся в море, как слоновый бивень, причалу. Рядом к нему уже швартовались драккары Ванира, Талиса, Хельга, Кьялли, самого конунга.  — Сейчас шатры поставим, а завтра с утра уже пойдем по самой ярмарке, — Глаур улыбался. К вечеру, когда туман скрыл море, на отведенном для эутрериев месте уже возвышались шесты с бело-красными штандартами рода Хирвега. Марину отправили в шатер к Альде — Глаур не намеревался терпеть девушку дольше положенного. Она и плыла-то с ними лишь потому, что ни на чей другой драккар взойти не смогла — боялась. Но сейчас девушка понимала, что лучше ей быть с женщинами, чем мешаться под руками любимому и его будущему супругу. Да и не хотелось. Альда Торрия с первого же взгляда все поняла. И не сказала ни слова, просто увела Марину в шатер, напоила молоком с каким-то зельем и медом. Девушку от него сморило мигом, а жена конунга раздела ее и принялась осматривать, опасаясь за ее здоровье. Марина была в полном порядке, прошедшая ночь не оставила на ней никаких следов. Марис благоволила своей дочери, дав ей возможность лишиться девственности и испытать восторг телесной любви одновременно и без боли. Оставалось лишь выяснить, удалось ли им зачать дитя. «Посмотрим», — решила Альда, укутывая девушку в теплое покрывало. Она понимала Рамиро, видела неосознанную тоску в глазах сына, но Марину ей было жаль. Впрочем, никто не мешает лет через пять выдать ее замуж, когда любовь к чернокосому имперцу угаснет сама собой. А в том, что так будет, женщина не сомневалась. — Что-нибудь особенное на этой ярмарке хочешь? — Глаур своего ящерку из рук не выпускал. — Я ведь даже не знаю, что тут будет, а ты про «особенное», — посмеялся Рамиро. — Пройдемся неспешно, посмотрим, что за товары привезли нынче. Ты говорил, там не бывает торговцев из Империума, но вдруг какие залетные попадутся? Да и вообще, любопытно просто, на людей посмотреть, тебя послушать. — А что меня слушать, я и говорить-то не особенно мастак. — Однако же мне нравится, как ты рассказываешь, и не спорь, сердце мое. Спорить с ящеркой Глаур не стал. Утром разворачивались еще шатры, расставлялись столы, на которые ложились товары: выделанные кожи и шкуры, одежда и обувь из оных, ткани, пряжа, наряды, вышитые полотенца, обережные платы, бисерные и драгоценные очелья, кольца, гривны, браслеты, подвески. Разбегались глаза! Из Империума гости тоже были, привезли вина в запечатанных амфорах. Рамиро долго беседовал с ними, хотя внутренне и кривился: слишком уж маслянные взгляды кидали торговцы на него. Только то, что рядом был Глаур, да и находились они на чужой земле, останавливало имперцев от попытки украсть симпатичного парнишку. Рамиро постановил себе обязательно предупредить Альду Торрию и Марину, чтоб не ходили в эту часть ярмарки. — Хочешь вина? — спросил Глаур, когда они отошли. — Куплю тебе пару кувшинов, чтобы по родине не тосковал. — Ты знаешь, я привык к тому, что пьется здесь, на Эутарах. Мне нравится яблочный сидр и вишневое вино. Впрочем… давай, возьмем амфору — откроем на свадьбе. — Хорошо. Идем, глянем, что северные соседи привезли. Те при виде Глаура и Рамиро оживились, разулыбались, сразу же принялись показывать лучшие плащи из пушистейшего меха, их дом был дальше, звери там отращивали мех много гуще. Мимо такого богатства Рамиро спокойно пройти просто не мог, остановился, принялся гладить роскошные меха, запускать пальцы в жаркие шубы. — Ох, зачем ты меня сюда привел, любимый мой? — только и простонал: хотелось всего и сразу. — Выбирай, что тебе хочется? Торговец оценивающе посмотрел на Рамиро, потом полез куда-то в свои мешки и протянул ему легкое меховое одеяло из полос черного и белого меха, заботливо постриженого, чтобы не лез. Без покупки оттуда не ушли — одеяло Рамиро, подумав, отложил, и два плаща, почти одинаковых, из искристого меха чернобурых лис. Один — себе, второй, поразмыслив — Марине. Повел Глаур его смотреть и украшения, которые чеканили соседи с юга. Изделия из серебра получались на удивление легкими и звонкими, даже тронуть было страшно, вдруг рассыплются. Рамиро выбрал ожерелье, а сам Глаур — серьги к нему, украшенные темными голубыми камнями под цвет глаз Марины. Не сговаривались, просто понимали друг друга. — Что-то я самого главного не вижу. Видимо, еще не явились торговцы тканями, сладостями и всякими женскими штучками. Они тут и такое привозят. — Так еще только первый день, — усмехнулся Рамиро. Он бы еще побродил, но от обилия всего, и шума, и впечатлений, от чего он незаметно отвык, разболелась голова, так что пришлось вернуться к выставленным торговым шатрам и помогать Глауру выкладывать его товар на столы. Тут же подошли покупатели, все те же северяне сперва, молчаливые и серьезные, осмотрели, одобрительно покивали и принялись торговаться, так же степенно и неспешно. Рамиро испытывал нечто невероятное, что можно было бы назвать гордостью за то, что у него такой вот будущий супруг, что скованное им оружие, гарпуны, наконечники для стрел, ножи и еще очень, очень многое покупают, выменивают влет. Это было странно — гордиться не своими достижениями, а чужими. Потом прибыли южные соседи, более открытые и чуть более болтливые, они предпочитали натуральный обмен, их Глаур отправил сразу к конунгу, договариваться. — Это за каждый нож бегать и смотреть, что они предложат… Торг продолжался несколько дней, по вечерам они ходили посмотреть представления танцоров, кукольников, дрессировщиков, которые умели не просто приручить дикого зверя, но и научить его каким-то совершенно невероятным штукам, вроде ходьбы на задних лапах или игры на бубне. — Тебе здесь нравится? А что сегодня интересного было? — спрашивал Глаур каждый вечер у своего ящерки. Рамиро рассказывал, сияя от восторга, делился с ним своими впечатлениями, рассказывал, что увидел. Кроме всего прочего, он даже умудрился немного заработать на ярмарке, когда кто-то из северян услышал о его грамотности. Написал несколько писем, прочел с десяток соглашений вслух, записал еще больше. Эутрерии щедро платили за этот несложный для Рамиро труд, кто монетами, а кто и натурой. Он обзавелся еще парой меховых одеял, внушительным горшком меда, связкой вяленой рыбы, от одного запаха которой текли слюнки, так что связку быстро ополовинили, четырьмя браслетами и тяжелой чернильницей, вырезанной из хрусталя и украшенной дивной тонкой резьбой. Не то, чтобы все это было ему необходимо, но… он впервые получил зримое подтверждение тому, что труд его и умения востребованы и ценны. — Неплохо заработал, ящерка? — посмеивался Глаур. — Еще как, сердце мое, еще как! Но все заканчивается, закончилась и ярмарка, эутрерии собрали свои шатры, выменянные и купленные товары, погрузились на драккары и отплыли домой. Рамиро и Глаура ждала подготовка к свадебным торжествам, да и не только их — зима была свадебной порой для всех. *** — Ну что, ящерка, ты готов? — Глаур сам нервничал как беременная волчица, готовый покусать любого, кого увидит. Рамиро одарил его безмятежным взглядом, похожим на море Империума в штиль. — Давно готов, любимый. Варвар покосился за окно: — Ну… идем… Юноша сделал шаг, остановился, толкнул его к стене, прижимаясь всем телом, поцеловал, заставляя забыть о собравшихся на широком замковом дворе гостях, братьях с женами и детьми, родичах с других островов. — Вот теперь — идем. Спокойнее, сердце мое. Глаур глубоко вздохнул и сделал шаг вперед, за двери, навстречу собравшимся. Их встретила тишина, только хрустел под ногами свежий снег — не первый в этом году, но первый, не растаявший, упавший на скованную заморозками землю. Рамиро чувствовал кожей некоторые недоуменные взгляды — кое-кто из гостей знать не знал, кого в супруги берет Глаур Беспутный. Глаур вел его сквозь ряды собравшихся, к невысокому помосту. Юноша шел, расправив плечи, гордо подняв голову. На помосте их ждал конунг и престарелый жрец Бригг, богини, по верованиям эутрериев, заведующей браком, любовью и семейными отношениями. Сам же Рамиро читал про себя канон Соль, богини солнца, и Венис, богини любви Империума. Глаур поднялся вместе со своим обрученным, встал напротив жреца. Тот посмотрел на них, вглядываясь в лица пронзительно-черными, как у ворона, глазами. Ничего не спросил и не сказал, только связал зеленой лентой их протянутые руки и провел по лбу одному и второму кончиками пальцев, смоченными ароматным хвойным маслом. Затем взял поданную конунгом шкатулку, вынул из нее обручья, поднял над головой, показывая всем собравшимся. Рамиро знал — раньше на Эутарах существовал обычай: когда вступали в брак мужчины, один из них становился старшим супругом, а второй — младшим. И обручье младшего было серебряным. Жрец показывал всем, что этот брак — равный, хотя обычай уже давно не соблюдался. Глаур чуть сжал пальцы Рамиро, напитываясь от него силой — всякие ритуальные обряды его почему-то пугали. Имперец скосил на него глаза, улыбнулся самыми уголками губ, ободряя. Кроме замшевых штанов и полотняных туник-безрукавок, вышитых оберегами, на них не было ничего, но Рамиро было совершенно не холодно. А вот когда его запястья коснулось холодное золото, он вздрогнул. Глаур защелкнул браслет, подставил ему свою руку. Оба браслета были украшены одинаковой чеканкой в виде дубовых веток. Рамиро защелкнул свой на запястье Глаура. И услышал одновременно два голоса: надтреснутый старческий — жреца, объявляющий их супругами, и шелестящий, огромный, как море, голос своей богини, благословляющей этот брак. И поцеловал его Глаур, впервые как своего мужа, с истинным наслаждением. В первых рядах гостей тихо ахнула Марина — в ее чреве толкнулся ребенок. А потом все звуки заглушили многоголосые здравицы. Эпилог — Ящерка, ты не знаешь случаем, что такое с Мариной случилось? Ходит, все время думает о чем-то, вчера со мной столкнулась, хотя я посреди двора стоял… — Глаур посмотрел на супруга. Сын сидел верхом на Мусто и дергал его за уши с поистине детским восторгом. Пес шумно вздыхал, но терпел — трехлетнего Айно он любил всей своей душой, катал его по двору, позволял теребить уши и трогать нос. Айно отвечал ему такой же пылкой привязанностью, впрочем, открытый и веселый ребенок любил всех, от Тиады и Корвара, детей Элеоны и Гевина, до деда-конунга. Супруг же расположился рядом с ними за удобным столиком, в тени раскидистой яблони, и не обращал внимания на окружающее его безобразие. — Ящерка-а! — А? — погруженный в проверку работ своих учеников, Рамиро оторвался от своего занятия и поднял голову. — Что ты говорил о Марине, любимый? Прости, я прослушал. — Говорю, что с ней что-то неладное, она вся в себе, ничего вокруг не видит. Ты не в курсе, что с ней такое? Рамиро пожал плечами. Марина в принципе была тихой, незаметной, воспитывала их сына, недавно, ну, то есть, уже с полгода как отняв его от груди. Хотя было очень заметно, что мальчик не относился к ней так, как та же Тарья к своей матери, Альруне, или дети Элеоны к своей. Впрочем, и она, родив его и выкормив, не ощущала той всепоглощающей материнской любви, которая должна была бы проснуться к Айно. Нет, малыш был ей дорог, ведь она его выносила и любила одного из его отцов. Но и любовь к Рамиро постепенно таяла, переходя во что-то сродни братско-сестринским узам. Недаром они были так похожи друг на друга. — Что она опять себе в голову вбила, — проворчал Глаур. — Надеюсь, не хочет рожать второго. — Папа, у Мусто такие теплые уши! Глаур сразу отвлекся на сына и спасение бедного пса от его всепоглощающей любви. — Я выясню, что с ней, — кивнул Рамиро. Он тоже надеялся, что Марина не пожелает родить им еще и дочь. Хватит девчонок этому острову! — Я отнесу Айно поспать, а то он уже весь иззевался, а ты поговори с Мариной, ладно? — Хорошо, любимый, прямо сейчас и поговорю, — Рамиро прижал берестяные листки с буквицей искристым, обкатанным морем голышом и поспешно поднялся, расправляя подол туники. — Заодно и глаза отдохнут. Поцеловал уютно устроившегося на руках Глаура Айно, удостоился и от него ласкового и звонкого «чмока» в щеку, рассмеялся и пожелал сыну добрых снов. Марина бродила по берегу моря, как и всегда в последнее время, улыбалась чему-то и со стороны производила впечатление помешанной. — Привет, сестренка, — Рамиро подошел так, чтобы она видела его, не желая напугать, но, видно, девушка была настолько погружена в свои мысли, что все равно вздрогнула от звука его голоса. — Рамиро? — Я, я. Прости, напугал тебя? — Нет-нет, я просто задумалась. Что ты хотел? — Что с тобой происходит, Марина? Ты сама не своя, и меня, видишь ли, пугают твои прогулки по берегу, уж не собралась ли ты к Марис? Она покачала головой и устремила взгляд на волны. — Я просто думаю… об одном мужчине. Рамиро едва не подпрыгнул, как в детстве, и с трудом сдержал радостный вскрик: — Сестренка, ты влюбилась? — Он такой… Такой… Но на меня совсем не смотрит. Я кажусь ему глупой, наверное. — А кто он? Мы с Глауром попытаем его… — Что-что вы сделаете?! Рамиро! — Поспрашиваем, конечно же, Марина, просто порасспрашиваем. Она покачала головой и зашла в воду по щиколотку. — Он на меня никогда и не смотрит, все время уходит, если я рядом. — Я все равно узнаю, лучше скажи его имя, чтобы я не терял времени. — Тьерн, — нехотя пробормотала она. — Скагирдсон? — Тьерна Рамиро знал только одного, просто уточнял. Марина закивала. — Он такой сильный и мужественный. А еще красивый. Рамиро не брался судить о красоте именно этого эутрерия, признавая, что все жители Эутар прекрасны по-своему, но кивнул: пусть выговорится, а он сможет получше понять, насколько чувства Марины глубоки и истинны. — И я… Я хочу, чтобы он мне хотя б улыбнулся. — И все? Тебе хватит одной лишь улыбки? — тихо спросил Рамиро. Она смутилась донельзя. — Нет. Я… Я хочу его в мужья. Рамиро рассмеялся. — Вот так бы сразу и сказала. Давно ты по нему сохнешь, глупая? — Полгода… — она снова засмущалась. Он кивнул. Что-то такое они с Глауром и представляли себе еще до рождения сына. Марина, перестав кормить Айно грудью, освободилась от уз, что вложила в ее душу Марис, посылая своему возлюбленному сыну. И, конечно же, взглянув вокруг осмысленно, увидела человека, что вызвал в ней настоящие чувства. — Вы с ним поговорите, правда? — Поговорим, милая, обязательно, — пообещал ей Рамиро. — Не броди по воде долго, простудишься. Марина засмеялась и побежала в сторону дома. Вот казалось бы: возраст у них с Мариной примерно одинаков, но она словно бы задержалась в детстве, и материнство, не оставив практически никаких видимых следов на ее теле, не оставило их и в ее разуме. Чистота, словно и не было этих без малого четырех лет. Надо бы еще и Глауру рассказать, в чем там все дело. Он не слишком торопился домой, сбросил сандалии, подтянул штанины и вошел в воду до колен, закрывая глаза. Привычная и родная стихия обняла, снимая усталость и даруя силы. Он вполголоса запел дневной канон Марис и Соль, разворачиваясь лицом к солнцу. Море ласково качнуло волной, солнце приласкало лучом лицо. Он никогда не забывал тех, кому посвящен, своих прекраснейших богинь, покровительствующих ему и на Эутарах. Пусть были у него в жизни и боль, и страх, и ненависть, сейчас он был счастлив. А значит… — Милосердная и милостивая, помоги мне дать Марине достойного ее мужа. Море тихо плеснуло, словно говоря, что поможет, солнце тоже улыбнулось в ответ. Он поклонился, омыл руки и лицо в морской воде. Потом-то, конечно, придется умыться в купальне нормальной, а не соленой, но сейчас это было, как благословение Марис. Назад, домой, он шел с намного лучшим настроением. В голове потихонечку выстраивались мысли об испытании, которое должен пройти претендент на то, чтобы надеть Марине свадебное обручье. Из кузницы доносились удары молота — Глаур ковал что-то, еще и напевал себе под нос, вернее, мычал, как простуженная морская корова. Рамиро тихо посмеялся, но отвлекать не стал — у него еще непроверенные работы лежали, а ведь утром придут ученики спрашивать, как справились. Встретились супруги уже вечером, когда проголодавшийся Глаур шагал на ужин. — Так что там с Мариной? — спросил он, едва завидев Рамиро. — Девочка влюбилась, — не стал тот томить мужа. — В Тьерна Скагирдсона. — Осталось спросить самого Тьерна, стало быть. — Да. А то что это он на мою сестренку и глазом не ведет? Не хороша, что ли? — Но сперва ужин, — постановил Глаур, который намахался молотом вдосталь. — Нет уж, сначала купальня, — развернул его, куда следовало, Рамиро. — Иди-иди, за полчаса купания с голоду не помрешь, зато есть будешь чистым. Глаур повиновался. Отмывался до скрипа, боясь, что муж завернет с порога за недостаточную чистоту. Рамиро, конечно, любил его, как и прежде, и, пожалуй, даже крепче, надев обручье. Но изменился довольно сильно. Подо всей его мягкостью теперь Глаур ясно различал гибкую сталь клинка. И прекрасно помнил, что, стоит ему оступиться, расплата будет жестока. Это… пожалуй, это дисциплинировало, и даже конунг хвалил Глаура за то, что тот стал более ответственным, серьезным. — Теперь я чистый, но все еще голодный, — заявил он. — Вот теперь идем, я буду тебя кормить, — улыбнулся Рамиро, зная, что Коллена уже наготовила целую кучу вкусностей. Они с Дьером доругались до свадебных обручий. В принципе, мало кто сомневался, что так и станется. После того, как Глаур смел сытный ужин и подобрел, было решено навестить Тьерна и потребовать ответа. Тьерн был охотником, одним из тех, о которых на Эутарах говорили «родился с луком в руках и тетивой вместо пуповины». Удачливый, но не зазнавшийся, немного нелюдимый, но это и понятно — поживи-ка большую часть жизни в лесу, в одиночестве. У него даже гора не было. Однако разыскать его удалось быстро, он как раз принес какие-то шкурки в дом Глаура. — Вот, добыл для Айно. Припереть к стенке удалось силами Глаура, Рамиро следил, чтоб охотник не сбежал через окно. — А скажи-ка, Тьерн, отчего в свои тридцать пять ты не женат? — издалека начал имперец. — Так… Лес… — растерялся он. — Кто туда пойдет. И еще не встречал никого… — Так-таки и никого? И никто-то тебе не приглянулся в замке, что чуть не каждый третий день я тебя вижу? — ласково промурлыкал Рамиро, подходя ближе. У Глаура от такого его голоса, честно признать, мурашки случились. — Так… Марина, — не стал отпираться Тьерн. — Нравится тебе моя названная сестренка? — мурлыканье в голосе стало еще слышнее. Глауру вспомнились знаменитые пантеры Империума. — Нравится. Красивая она. Нежная. — Докажешь, что достоин Марины, этой же зимой обручья взденете, — так же вкрадчиво продолжил Рамиро. Тьерн растерялся. Эутрерии отродясь ничего никому не доказывали, разве что делами да славой. Так о нем все знали, что он славный охотник. — Марине ты нравишься, да только боится она, что тебе не по нраву, — пояснил Рамиро. — Докажи, что не просто так глаза продавать ходишь. Не все имперские девушки, видишь ли, смелы, как Элеона. Тьерн просиял: — Знаю. Я принесу ей шкуру белого волка. Глаур поперхнулся воздухом, и пока он силился откашляться, Тьерн сбежал, видать, за тем самым волком. Рамиро, отбив всю ладонь о спину мужа, потер лоб и спросил: — Что-то я такое о белых волках слышал, да никак не вспомню, сердце мое. — Появляется эта тварь только в самом сердце острова, раздирает на части любого охотника, сильна и свирепа. Рамиро охнул и покачал головой. — Надеюсь, Соль не оставит его своей милостью… — Надеюсь, нет, только ты уж, ящерка, помни, что ты муж сына конунга. И слова твои мало не приказы. Рамиро залился краской и опустил глаза. Упрек был справедлив, он, в силу своей скромности, помнить не помнил, что с той минуты, как золотое обручье заняло место на его руке, получил и номинальную власть. Рад был своей работе учителем, счастлив успехами учеников и сына, доволен мужней лаской, а о большем и не думал. — Пойду с ним, — сказал Глаур. — Нельзя из-за девки хорошего охотника погубить. А вдвоем, может, и совладаем. — Будьте осторожнее, Глаур. Себя-то не погуби, и это точно приказ. Глаур кивнул и ушел следом за Тьерном, прихватив с собой верную секиру. На следующий день Рамиро не находил себе места. И, как всегда в последние три года, кинулся к дядьке Гевину. А больше того — к змеище Элеоне. Она, хоть и кусала пребольно и ядовито, да только советы ее были по-женски мудры. Когда родились ее близнецы, Элеона очень сильно изменилась, в первую очередь, стала выдержаннее и спокойнее. — Что случилось, Рамиро, неужто опять из похода очередную ведьму привезли? — посмеялась она. — Так не бойся, я бы силу почуяла. — Глаур и Тьерн на белого волка пошли. Моя вина, — повинился сразу, — не подумав, ляпнул, что Тьерну, чтоб Марину в жены получить, нужно свою любовь к ней доказать. Элеона ничего не сказала, только вышла во двор и звонко свистнула, на зов примчались два ее волка, крупных, поджарых, злых, выслушали мать и понеслись в лес. У Рамиро чуть отлегло от сердца — следом за волками и Мунин с ветки сорвался. Если что-то случится, ворон сразу сообщит. Откуда-то вернулся Гевин, выслушал изрядно приправленный ядом рассказ о случившемся от жены, хмыкнул и схватился за свой охотничий нож да лук. — Сиди! — рявкнула Элеона. — Еще ты свою башку седую там не складывал… Без тебя справятся. — Гевин, она права. Тьерн и Глаур — молодые, быстрые и сильные, они справятся. — А я, по-вашему, старый, дряхлый и беспомощный?! — рыкнул ведун, развернув плечи и выпрямившись. — Цыц оба! — Иди лучше за дочерью пригляди, пока она у тебя все травы не переворошила, да за сыном присмотри, чтобы его коза не боднула. А ты домой к сыну ступай. Была все же у ведьмы какая-то странная власть над мужчинами, потому что оба послушались. Гевин занялся своими детьми, а Рамиро поспешил в замок, к Айно. И не зря, через час вернулись Глаур с Тьерном, усталые, исцарапанные ветками. И с белоснежной шкурой, кое-где запачканной кровью. Рамиро отобрал у них трофей и отправил обоих отмокать в купальню. — Еду вам прямо туда принесу. И раны промойте как следует, — это его острый глаз заметил наспех забинтованную грудь Тьерна. Видно, белый волк со своей шкурой расставаться совсем не желал, попортив и охотнику шкуру. Прибежала Марина, почуявшая что-то неладное, посмотрела на искристый белый мех, потом на брата. — Охотник твой тебе подарок принес. В знак своей пламенной любви. Возьми-ка шкатулку с лекарствами, чистого полотна и шелковых нитей. Пойдешь со мной, шкуру потрепанную жениху заштопаешь, — приказал Рамиро, поднимая нагруженную снедью доску. Марина вскрикнула, метнулась за нитями и лекарствами, забыв про подарок. Несколькими днями позже конунг, узнав обо всей этой истории, покачал головой и во всеуслышанье порадовался, что названная сестра у Рамиро только одна, а то бы волков белых да охотников безголовых не напаслись. Шкура сушилась на распялках и радовала взгляд Марины, которая уже прикидывала, как красиво та будет смотреться в новом доме на полу. В кузнице в два молота громыхало — Глаур, то и дело поминая молот Грозового бога, учил горе-охотника, как свадебные обручья ковать. А Рамиро… Рамиро счастливо улыбался, играя с сыном в саду, и с нетерпением ждал зимы. Наконец-то все станет так, как должно, когда Марина получит свое, выстраданное, заслуженное счастье. Счастье, что было обещано тем, в ком течет кровь Марис.