Оставаясь инкогнито

      Иногда я думаю, что не так уж и плохо быть призраком. Иначе не представляю, как смотрел бы на доктора До после всего, что выяснил, и как бы смотрел на меня он, зная правду. У меня и без того не было физической оболочки, но я давал о себе знать другими различными способами. Стоило лишь прекратить — и я снова исчез. Время тянулось до боли медленно, мне казалось, что прошло больше года, в то время как наше молчание длилось всего месяц. Хоть и это для меня тоже было сравни бесконечности. Я не оставлял ему посланий, а он не звал меня. Нам обоим нужно было осмыслить то, что узнали, и подумать, как быть дальше. Я проклял себя за стремление найти ответ на вопрос «почему я стал призраком?». Ведь из-за этого я втянул в неприятности единственного человека в своей жизни, которого полюбил, и который полюбил меня — мне вовсе не этого хотелось. Однако речь шла не о нас. Массовые убийства, что происходили на легальной основе, и об истинном назначении которых знали лишь единицы — в этом заключалась главная проблема. Эвтаназия из пути освобождения от мук превратилась в законный способ вне очереди получить донорский орган и в путь заработка для третьей стороны. В голове я перебирал множество вариантов того, как можно было бы донести всю правду о «Смерть во благо» до граждан Единого Мира: запустить вирус в систему, скопировать информацию, а затем отправить ее в редакцию популярного информационного ресурса? Защитник у такой организации как «ТиЛаб» должен быть сверхмощным, но мои способности не настолько выдающиеся, а поэтому понадобилась бы помощь былых знакомых, которые вряд ли бы доверились мне, приди я к ним в обличии доктора До. Что еще? Записать на диктофон диалог с сотрудником «ТиЛаб» и, опять же, поделиться полученным файлом с масс-медиа? Пронести маленькую видеокамеру и снять занимательный сюжет для телевидения, показывающий тонкости рабочего процесса? Все сводилось к средствам массовой информации, однако откуда мне знать, не заодно ли они с симбиозом смерти? Проблема также заключалась в том, что несложно будет проследить причастность ко всему этому доктора До, ведь любой вариант я бы осуществлял, находясь в его оболочке. Даже если я сотру все записи с камер видеонаблюдения, да и вообще, уничтожу сервера «ТиЛаб», подозрение все равно падет на Кёнсу, ведь он был единственным новичком в коллективе, который, при этом, сам напросился на перевод из клиники, что уже вызывало подозрения. Можно было бы воспользоваться социальными сетями, однако существовала вероятность, что все воспримут как шутку или пост обиженного, которому отказали в лишении жизни, а, может, у меня и вовсе не получится распространить информацию настолько, насколько бы мне хотелось, а это — на весь Единый Мир. К тому же, сотрудники «ТиЛаб» могли бы увидеть утечку информации, обнаружить ее в сети, и даже если я буду использовать другие IP-адресы, все равно меня могут вычислить, как и До Кёнсу, который все делал бы вместе со мной. Как ни крути, что бы я ни придумал — в итоге каждый сценарий приводил к привлечению к ответственности доктора До. Вдобавок я не был уверен, хотел ли того же Кёнсу — разоблачения индустрии, в которой он работал, поскольку тогда, возможно, даже если бы и удалось все провернуть без ведома руководства «ТиЛаб», он столкнулся бы с неприятными последствиями. Ярлыки «мошенник», «преступник», «убийца», «изверг» — каждый, кто задействован в манипуляциях с человеческими жизнями, как пить дать, не смог бы избежать осуждения, а, возможно, и расправы со стороны разгневанной общественности. Быть может, Кёнсу догадывался; в его светлой голове появлялись мрачные сомнения насчет работы в «Смерть во благо», однако он продолжал выполнять свои обязанности, поскольку был убежден, что помогает людям — пусть даже способствуя им умереть по желанию. Я не имел права злиться, даже если это и являлось правдой, ведь с какой-то стороны Мао был прав, говоря, что для людей, которые и без того хотят распрощаться с жизнью, нет разницы, что с ними будет после смерти — для них оба исхода были хорошими.       Доктор До все еще пребывал в прострации; наученный заботливыми коллегами, он по инерции выполнял свои задания в лаборатории, позднее кто-то из руководства задумался, стоит ли тратить потенциал талантливого доктора на работу за компьютером, поэтому спустя две недели доктор До приступил к работе настоящего лаборанта и занимался проверкой приходящего материала для анализов. По возвращению домой Кёнсу просто валился с ног и, мне казалось, крепко засыпал, но вскоре я заметил, что не спит он вовсе, а просто лежит, будто безжизненная деревянная кукла. Темные мешки под раскрасневшимися глазами стали его ежедневными атрибутами, кожа побледнела из-за недостатка отдыха. Он притворялся, что спит — видимо, не хотел, чтобы я за него переживал, думал, я не замечу. Доктор До словно занимался самобичеванием, только он ни в чем не был виноват, хоть сам и считал иначе. Мы так и не заговорили с ним после того дня, потому как ни один из нас, видимо, не знал, что должен был сказать. Видя Кёнсу таким — разбитым и изнеможенным — я окончательно оставил всякие зародыши мыслей о разоблачении «ТиЛаб». Я хотел предложить ему отказаться от этой работы, вернуться к должности сопроводителя и сделать вид, будто ничего не было. Но я все еще не решался стать первым, кто заговорит. Я знал, что сам он никогда этого не сделает, поэтому в очередной раз отнял тело доктора До, чтобы сходить за пилюлями от бессонницы. Проглотив пару таблеток и убедившись, что организм Кёнсу начал их усваивать, я уложил его тело в мягкую постель. Чтобы он наверняка поспал, я не стал покидать его. К моему счастью, медикаменты подействовали, и глаза доктора До оставались блаженно прикрыты до следующего звонка будильника. Я тоже, впервые за долгое время, уснул, пребывая в его теле. Уже на следующее утро Кёнсу выглядел гораздо лучше, он понял, что я приложил руку к улучшению его самочувствия. Направляясь к выходу, До тихо сказал «Спасибо», а затем, надев обувь, добавил: «Пожалуйста, давай сегодня поговорим». Каким же мерзким манипулятором оказался я в итоге, заставив Кёнсу первому пойти на контакт. Вернувшись домой, доктор До сразу же уселся за стол, положив перед собой блокнот и ручку для меня.  — Чонин… Почему ты пришел в «Смерть во благо»?  — Потому что хотел умереть? — я подчеркнул знак вопроса, потому как не мог понять, почему, несмотря на то, что ответ был очевиден, Кёнсу задавал этот вопрос.  — Но почему?  — В последнее время я потерял веру в то, что моя жизнь имеет смысл.  — Почему? — более настойчиво спросил Кёнсу, и после непродолжительной безмолвной паузы продолжил: — Ты можешь назвать точную причину, Чонин? Что произошло в твоей жизни? С чем ты связывал свое желание провести эвтаназию?  — Я… Я не помню, — с тех пор, как стал призраком, некоторые воспоминания стали для меня размытыми, словно сны, и лишь немногое я все еще отчетливо видел в своей голове, — Я не знаю… Но почему ты спрашиваешь?  — Чонин. Я могу ошибаться, и это все, возможно, плод моего воображения. У меня нет доказательств, это всего лишь догадки, но есть вероятность, что тебе могли навязать желание умереть. Ты повторяешь один и тот же текст. У меня был с десяток пациентов, которые говорили одно и то же. По их утверждениям, все не видели смысла в своей жизни, но терялись, когда я спрашивал о точной причине. Раньше я просто причислял их к «типу людей». Это сложно объяснить. Ты всегда просто говоришь «Этот человек — такой тип, который жалуется на все без причины» или тому подобное. Понимаешь? Я думал, что им стыдно признаваться, поэтому и не вытягивал правдивых ответов. Я не был вправе вытягивать из них ответы насильно. Их состояние было похоже на депрессию. Я ставил таким пациентам ремарки о возможных результатах теста на безнадежность, что есть вероятность отказа им в услугах клиники. Но теперь я не исключаю возможности, что их навязчиво подводили к мысли о смерти.  — Но каким образом?  — Двадцать пятый кадр?  — Ха. Это возможно, если человек постоянно пользуется электроникой и обращает внимание на рекламные щиты. Но если это было сделано с помощью наружной рекламы, то все жители Сеула тогда должны были бы ломануться в «Смерть во благо». Это что-то другое, персонализированное.  — Поэтому мне нужно, чтобы ты вспомнил. Все детали. Это могло быть внушение?  — Я расскажу тебе, как только что-нибудь вспомню.  — Есть еще кое-что, в чем ты должен мне помочь. Я хочу сблизиться с Маргарет Сейнт. Возможно, мне удастся выяснить что-то о твоем теле. Пожалуйста, понаблюдай за ней: с кем общается, о чем, что делает наедине с собой. Может, она ведет какой-нибудь дневник? Возможно, у тебя получится найти какой-нибудь список клиентов. Оставайся с ней несколько дней — думаю, трех пока будет достаточно. Мне нужно, чтобы ты рассказал все детали, даже самые незначительные.  — Что ты задумал? Каким образом ты собираешься с ней сблизиться? — но ответа на этот вопрос не последовало, а я и забыл, что хотел остановиться на пути разоблачения и попросить о том же Кёнсу. Я стал оправдываться, что просто выясню кое-что. Для нас. Ведь даже если тебя обвели вокруг пальца, пусть уже ничего и не изменить, остается хотя бы право узнать правду.       Госпожа Сейнт оказалась довольно скучной дамой. Всегда обедала в одиночестве, с коллегами разговаривала лишь о работе. Когда какой-нибудь мужчина в лаборатории приближался к ней, Маргарет сопровождала его взглядом с какой-то надеждой, но как только он начинал говорить, заинтересованность на ее лице исчезала. К моему удивлению оказалось, что они с мужем живут отдельно, а после работы госпожа Сейнт всегда возвращается прямиком домой. Квартира Маргарет, не скрою, пришлась мне по вкусу. Она была выполнена в американском стиле годов эдак семидесятых-восьмидесятых прошлого века. Вся мебель, однако, была новой и, судя по всему, сделанной на заказ, ведь в Едином Мире давно уже было не сыскать подобного, даже на рынках — большую часть старой мебели утилизировали по причине заражения. Я обратил внимание, что у входной двери стояли оставшиеся рулоны обоев (которые в практике не использовались уже лет сорок!), из чего я сделал вывод, что ремонт провели совсем недавно. Не знаю, по этой ли причине, но квартира напоминала экспозицию — она не казалась обжитой, хоть местами и была несколько захламлена элементами декора. Дневника у Маргарет не оказалось, но она каждый вечер становилась перед зеркалом, раздевалась догола и рассматривала свое тело. Днем она носила парик, а под ним скрывался большой шрам, что остался вследствие проведения операции. В существовании Маргарет Сейнт не было ничего примечательного — она была безжизненна, как и ее квартира, и я задавался вопросом: какого черта, в таком случае, ей понадобилось новое тело? А, может, депрессия была побочным эффектом операции? Я рассказал о своих наблюдениях Кёнсу, и тогда он сообщил, что завтра же начнет действовать. Ах, как мне хотелось знать, что было на уме у доктора До!

***

Госпожа Сейнт беспечно попивала какой-то горячий напиток, сидя за одним из столиков кафетерия «ТиЛаб». Она смотрела в окно, находясь снаружи которого сложно было что-то разглядеть, но изнутри видимость была отличной — женщина любовалась небольшим садом, что был создан с заботой о ментальном здоровье сотрудников «ТиЛаб».  — Я поговорю с ней, — я уже вознамерился позаимствовать тело доктора До.  — Пожалуйста, не вмешивайся, — будто бы услышав мои слова, он возразил, — Я сам. Кёнсу сделал глубокий вдох, а затем неторопливым шагом направился к столику госпожи лаборанта.  — Можно? — он указал взглядом на соседнее кресло, и чашка кофе в руке доктора До дала женщине понять, что он хотел бы выпить его вместе с ней.  — Есть и другие свободные столики.  — Но вы сидите именно за этим, — после фразы из бульварного романа меня бы вырвало, но, к счастью, я был призраком, и фантомное чувство тошноты скоро исчезло,— Но если вам не нравится моя компания, я поищу другое место.  — Нет, стойте, — довольная услышанным ответом и уделенным ей вниманием Маргарет расслабилась, — Присаживайтесь. Она явно была рада доктору До — ее взгляд изменился, а на лице появилась улыбка, что когда-то принадлежала совершенно другой девушке.  — Честно признаться… Я бы хотел поговорить. Мне показалось, в последний раз между нами произошло какое-то недопонимание, — начал плести свою паутину До.  — Что вы имеете ввиду? — Маргарет попыталась смастерить удивление на лице, хотя, судя по всему, сразу поняла, о чем будет идти речь.  — Мне казалось, вам нравилось мое общество, но затем вы внезапно вызвали Мао и стали меня игнорировать…  — Ах, вы об этом, — госпожа лаборант изрядно зардела и поднесла чашку ближе к лицу, — Простите, до сих пор чувствую себя дурой. Я вела себя очень… развязно, полагая, что вы одиноки, ведь у вас не было обручального кольца на пальце. Мне было стыдно за свое поведение, простите.  — Нет-нет, что вы. Это вы меня простите. Я тогда неправильно выразился.  — Неужели? — на сей раз эмоции на лице Маргарет были неподдельными.  — Моя невеста… Я немного слукавил, когда просил господина Дювона о переводе сюда.  — И в чем же?  — Я могу вам доверять? — прошептал доктор До, наклонившись ближе к собеседнице.  — Несомненно, — Сейнт отставила чашку с напитком на столик.  — У меня уже нет к ней чувств… После этих слов на меня снизошло осознание, что доктор До собирался просто-напросто эту женщину соблазнить, и во мне стали бушевать противоречивые чувства: ревность, гнев, но при этом я не мог оторваться от наблюдения за Кёнсу и его превосходной, как мне казалось, игрой, ведь он практически превратился в другого человека.  — … Она так долго болеет, и я потихоньку охладевал к ней, она же была занята только собой и своим здоровьем. Мне было горько наблюдать за тем, как любимый человек увядает в то время, как я остаюсь прежним. Не знаю, поймете ли вы меня…  — Да, я прекрасно понимаю, что вы имеете ввиду, — да, это был тот самый рычаг, на который необходимо было надавить, провести параллель с Маргарет и ее мужем, и До блестяще справился с этой задачей. Госпожа лаборант не отрывала взгляда своих голубых глаз от лица Кёнсу, внимательно вслушиваясь во все, что он говорил.  — Мы уже давно не любим друг друга. Но, все же, былые времена не позволяют мне бросить ее вот так. Поэтому я и хотел прийти сюда, заработать денег и помочь ей найти донора, чтобы она снова начала жить полноценной жизнью, и тогда я безо всяких сожалений мог бы с ней расстаться, поскольку не думаю, что чувства уже смогут ожить.  — Ах, вот оно что…  — Вы улыбаетесь, — подметил доктор До, и его лицо украсила ответная усмешка. Я ведь и не предполагал, что он мог быть таким ловким соблазнителем. Похоже, не только слезливые сцены получались у него на ура.  — Может, вы бы хотели выпить чего покрепче? После работы, — Маргарет то ли клюнула на приманку, то ли пошла в наступление, и я молил Бога, чтобы Кёнсу продолжал сам вести игру, а не поддавался противнику, — Мы могли бы поговорить о вашей невесте в непринужденной обстановке и найти какой-то вариант. Можно было бы поехать ко мне — там нас никто не побеспокоит.  — Было бы здорово, — без промедления ответил доктор До, хоть предлог Сейнт звучал крайне глупо и с явным подтекстом.  — Тогда буду ждать вас на паркинге, когда закончите, — похоже, Маргарет не заметила и малейшего подвоха, и, произнеся заветные слова, встала из-за столика и направилась в сторону рабочей зоны, а Кёнсу с победной улыбкой на лице остался допивать горький кофе. Внутри у меня затаилось робкое чувство, что нам не стоило продолжать. Но видя целеустремленность Кёнсу, тот слабый огонек потухал, и я вновь плыл по течению.       В конце рабочего дня госпожа Сейнт и впрямь ожидала Кёнсу на парковке, стоя рядом со своим автомобилем. Она пригласила его в салон, и тот, вежливо поклонившись, умостился на переднем сидении. Теперь же, сквозь прозрачные окна, был виден весь путь от лаборатории к городу, и, похоже, Маргарет чрезмерно обольстилась проявленным к ней вниманием, поскольку позволяла доктору До его увидеть. Проводя гостя внутрь и усадив на диване, Маргарет сразу же принялась разливать в бокалы алкоголь.  — Можем перейти на «ты»? — предложил Кёнсу, когда госпожа лаборант села рядом и снабдила их обоих шампанским.  — А почему бы и нет? К черту заморочки! — она растянула рот в улыбке, вытягивая бокал с перед собой, — За встречу?  — За встречу, — ответный жест заставил стеклянные сосуды издать легкий звон, — Кстати, ваш муж…  — Мы живем отдельно, — перебила Маргарет.  — Чудно, — сделал очередной глоток До, притворившись, что слышит об этом впервые, — Значит, нам никто не помешает.  — Да, именно это я и имела ввиду. Ничего не ответив, Кёнсу поставил стакан на кофейный столик и, глядя в глаза Маргарет, с нежностью заключил ее руку между своими ладонями.  — Ты очень красивая, — в этот момент мне захотелось потерять способность слышать и видеть, — Не думаю, что твой донор была такой же. Я имею ввиду, все дело в твоем личном обаянии, ты наполняешь красивую оболочку содержимым.  — Правда?  — Конечно, — заверил Кёнсу.  — Ты, наверное, единственный, кто так думает.  — Почему? — похоже, недоумение доктора До не было наигранным.  — Здесь все в этой лаборатории знали меня еще в старом теле, — Маргарет глубоко вздохнула, — А теперь они так пялятся на меня, когда я пытаюсь радоваться новому. Я же… Черт возьми, я ведь сейчас молодая и красивая женщина, я умна и… В общем, ты единственный, кто не видел меня до операции. Может, поэтому и относишься ко мне так, как того заслуживает мое тело.  — Или так, как тебе бы хотелось.  — Или так, как мне бы хотелось… — на полтона ниже повторила она, опустив свой взгляд, — Что тебе на самом деле от меня нужно? Доктор До с неподдельным непониманием на лице замер — он был в растерянности, не знал, как должен был реагировать, ведь он совсем не ожидал столь поспешного раскрытия.  — Брось, мальчик, — Сейнт высвободила руку из ладоней До и легко похлопала его по щеке, — Ты был хорош… Поначалу. Может, тебе и удалось провести моего мужа, но я гораздо проницательнее него. У меня был богатый опыт с мужчинами, и ты не первый, кто пытается что-то от меня получить. Ты слишком налегаешь, бросаешься смелыми фразами, но мало что делаешь. Хотя днем ты был довольно убедителен, пусть местами и банален. Ты смотришь на меня не как на женщину, которую хочешь. И, знаешь, твое тело говорит не то, что и рот. Ты волнуешься. Так чего же ты хочешь? У тебя здесь где-то камера спрятана? Будешь шантажировать, угрожая показать все моему мужу?  — Мне жаль.  — Сомневаюсь.  — Мне правда жаль. Я не собирался вас шантажировать, но, пожалуйста, помогите мне. Нет, нет, нет! Я молил Кёнсу не раскрывать все карты перед женщиной, которая, скорее всего, являлась нашим врагом, я предпринял попытку забрать его тело, но До каким-то образом не поддавался. Его волосы шевелились, словно от летнего ветра, но на самом деле от моих тщетных попыток своим прикосновением привести Кёнсу в чувства и отговорить от того, что он собирался провернуть.  — С чего бы это мне тебе помогать?  — Вы не выглядите счастливой, вы жалеете о трансплантации.  — Ты этого не знаешь, — возразила лаборант.  — То, что произошло, уже не изменить, но вы можете предотвратить новые ошибки. У меня нет невесты. Но человек, которого я люблю, умер. Возможно, напрасно. Я должен знать правду.  — И что ты тогда будешь делать? — Маргарет встала и, медленно подойдя к окну, продолжила, — С правдой?  — Мне просто нужно знать.  — Что ты хочешь от меня услышать? — женщина сложила руки на груди, она не была похожа на человека, который готов был с ходу рассказать обо всем, что интересовало нас с доктором До, и в голове моей пронеслась мысль, что сегодняшнее представление было зря; что, возможно, после этого Маргарет лишит Кёнсу работы, избавится от проблемы — и тогда уже нам будут перекрыты все пути к правде.  — Я хочу знать все о трансплантации головного мозга. Как это происходит между «ТиЛаб» и «Смерть во благо». Маргарет еще какое-то время пристально всматривалась в глаза доктора До, внезапно наполненные решимостью, и молчала. Мне было трудно угадать, о чем она думала в тот момент: была ли виной тому трансплантация мозга в чужое тело или же что-то еще — на ее лице не было никаких эмоций.  — Человек, которого я упоминал, был моим подопечным. Он повторял одно и то же, когда я спрашивал его о причине желания умереть. Как и другие. Я поднял рапорты в базе данных, касающиеся некоторых из моих пациентов — имена которых я смог вспомнить. Все они теми или иными словами говорили: «В последнее время я потерял веру в то, что моя жизнь имеет смысл». Затем я нашел по ключевым словам десятки других профайлов, и везде была указана одна и та же причина, если ее можно так назвать. Как будто все те люди закончили курс «Десять фраз для успешного прохождения собеседования». Не находите это странным?  — А, по-твоему, это должно быть похоже на кастинг в развлекательное шоу? Люди хотят умереть. Депрессия всегда была самой распространенной тому причиной. Незачем изощряться и придумывать «эдакое», чтобы впечатлить докторов. Тебе ли не знать.  — Не пытайтесь заставить меня сомневаться, это не сработает. Сейнт наконец сдвинулась с места и, слегка покачиваясь, неспешно подошла к столику. Она в очередной раз заполнила свой бокал шампанским и, отпив из него половину, вернулась к окну. Она любовалась искусственными огнями вечернего города, будто оттягивая то, что неминуемо должно было произойти.  — Я сама ее выбрала. Обладательницу моего нынешнего тела. Мне неслыханно повезло — мы оказались совместимы. Она помогала мне справляться с болезнью, когда я еще могла встать с постели. Она водила меня на прогулки, следила за приемом медикаментов, контролировала мое общее состояние… Она жила в моем доме. Мой муж думал, что я уже достаточно отупела, чтобы не замечать, как он смотрит на ее сиськи, просвечивающие сквозь униформу. Я захотела стать ею. Я слушал рассказ Маргарет и пытался найти причину: почему она вдается в детали? К чему доктору До было знать о том, кем на самом деле была та девушка, прежде чем умереть, и какие отношения связывали их с Маргарет? Она как будто бы оправдывалась — не перед Кёнсу, перед самой собой — настаивала на том, что у нее были веские причины так поступить.  — Тесты на совместимость не были проблемой. Я просто сказала, мол, хочу убедиться, что моя «сиделка» является полностью здоровой и не представляет угрозы для моего ослабшего иммунитета.  — И она согласилась стать донором?  — А я и не спрашивала.  — Но тогда как?..  — Это называется «Преп» — подготовка. Говоришь по душам. Узнаешь болевые точки. Давишь на них. Не напрямую, ненавязчиво. Почаще включаешь для нее рекламу «Смерть во благо». Почаще обсуждаешь работу. Убеждаешь, что в смерти нет ничего плохого. Что смерть тоже приносит пользу тем, кто еще жив. А для филантропов вроде нее это достаточно веский аргумент. Есть много способов внушения. Но если оно не действует — используешь гипноз. Она ничего не помнит, но начинает желать смерти. Эта мысль гложет ее до тех пор, пока она не попадает в «Смерть во благо». И вуаля — ты получаешь ее. Хотя гипнозу тоже не всякий поддается. Тогда приходится изощряться. Я слышала, что были случаи, когда доноров приводили без препа — вкалывали успокоительное и использовали. Все-таки, невозможно искоренить коррупцию — в каком бы технологически продвинутом мире мы ни жили. Ходили слухи о нарушении порядка процедуры, но мне не удалось найти никаких доказательств. Идиоты, ставить под угрозу «ТиЛаб» из-за каких-то мелких подачек… Считаешь меня сукой? — Маргарет вопросительно взглянула на доктора До, но, не дав ему ответить, продолжила: — Не тебе меня осуждать. Ты тоже ко всему этому причастен. Я хотела пожить еще немного. Хотела, чтобы муж снова обращал на меня внимание. Но это тело перестало его интересовать, как только оно стало моим, черт его дери…  — Немного? В этом теле у вас еще как минимум сорок лет.  — Ах, если бы… После пересадки мозга тело изнашивается гораздо быстрее. Оно начинает отторгать само себя. В основном, первые три года все вроде прекрасно, однако потом тело стремительно стареет, иногда просто разлагается. Если повезет — весь процесс продлится до пятнадцати лет. Если нет — через два года тебя все равно не станет. Отними год реабилитации — и у тебя всего год. Мы не говорим об этом клиентам. Тогда они возвращаются за новыми телами. Снова и снова. Пока им не надоест процесс отторжения.  — И сколько же их?  — Не так много, как ты мог бы подумать. Во всем Едином Мире их не больше сотни. Это дорогая операция — не все могут ее себе позволить.  — Это…  — Ужасно? Отвратительно?  — Это… прискорбно. Неужели никто не пытался это изменить? Я бы мог подать прошение на проведение исследований, чтобы иметь возможность оттянуть процесс отторжения.  — Твое рвение похвально, но в этом никто не заинтересован. Так мы потратимся и на исследования, и потеряем часть прибыли. Я уже проявляла инициативу, но Совет интересует больше финансовый аспект. Хочешь теперь убить меня?  — Нет. Судя по всему, вы сами скоро умрете. А вы меня?  — Нет.  — Спасибо за искренность.  — Ты не можешь быть уверенным, что я говорю правду.  — Я обо всем уже знал. Вы лишь подтвердили мои догадки.  — Ты и записывал, поди, все, что я сказала?  — Вовсе нет, — не смотря на Маргарет возразил доктор До, — Я допью — и уйду. Признаюсь, вы разбираетесь в алкоголе.  — Не спеши, ты должен мне кое-что, — госпожа Сент остановила руку Кёнсу, которую он намеревался поднести к губам вместе с бокалом. — Разве? — Ты ведь хотел меня соблазнить? — Но вы ведь обо всем уже знаете. — Я рассказала все, что ты хотел. Выполни теперь и свою часть. Я просто хочу, чтобы мы переспали. Только раз. Разве тело и лицо этой девушки не прекрасны? Разве тебе не было бы приятно владеть ею? Сделай это — и я никому не скажу, что это ты что-то разнюхиваешь. Ты же хочешь пока сохранить свое место в «ТиЛаб»? Фантом моего тела сковал страх, который на мгновение заставил меня вновь почувствовать себя словно в физической оболочке. Учитывая склонность к эмпатии доктора До, после слов Маргарет я приготовился услышать его согласие и стать свидетелем, как мой любимый человек отдаст себя в лапы зверя. Этот зверь более не был опасным, скорее беззубым, давил на жалость и пытался шантажировать. Кёнсу однако не спешил с ответом и, выдержав мучительную паузу, пока допивал свое шампанское, встал с дивана.  — Знаете, Маргарет… — До встал напротив женщины, невесомо проводя по ее щеке тыльной частью ладони, — У нас с вами, все же, есть кое-что общее.  — И что же?  — Вы ведь не святая, вопреки своей фамилии.  — Я знаю, — глаза Маргарет были полны предвкушения и какого-то преждевременного чувства эйфории; она жадно смотрела на доктора До в надежде, что тот исполнит ее заветное желание.  — Как и я, — Кёнсу убрал руку, и блеск в глазах Сейнт мгновенно исчез. — От начала и до конца — все это было лишь вашим выбором. Я не обязан нести за него ответственность или утешать вас после неудачи. Вы оказали мне услугу словами — словами же получите и благодарность. Хорошего вечера, Маргарет. Вы мне очень помогли, я вам крайне благодарен. Когда Кёнсу покинул апартаменты, было слышно, как вслед за ним вдребезги разбилось стекло, врезаясь в закрывающуюся дверь. Мне стало жаль Маргарет Сейнт. Хоть она и занимала руководящую должность, на самом деле, она уже давно не имела никакого контроля — ни над происходящим в «ТиЛаб», ни даже над собственной жизнью.       На следующее утро Маргарет Сейнт не появилась в лаборатории, не отвечала на звонки и сообщения. Ее тело нашли спустя трое суток, как только удалось получить разрешение и инструкции от производителя на взлом замка в ее квартире. Она, блаженно прикрыв глаза, лежала в своей постели, без макияжа и парика, обнаженная и холодная. Рядом нашли шприц с препаратом, используемым для эвтаназии. Конечно же, доктора До вызывали на допрос как одного из последних, с кем была замечена Маргарет, но после установления времени смерти и других обстоятельств с него сняли все подозрения — госпожа Сейнт покончила с собой на следующий вечер после встречи с Кёнсу, а перед этим она покидала свою квартиру, чтобы встретиться с кем-то еще. В конце концов, эта женщина была слишком труслива даже для того, чтобы понести ответственность за содеянное.       Впрочем, после вестей о самоубийстве Маргарет Сейнт меня внезапно осенило:  — Кёнсу. Думаю, я вспомнил, с чего все началось…