I know the time has come To leave your past behind And now the time has come To stop them controlling your mind (Avantasia “Breaking Away”)
***
У Моргана болезненно-бледное лицо и запавшие глаза, очерченные тёмными кругами. Весь в чёрном, неслышно выныривая из вечернего полумрака, он похож на призрака или умертвие, не на живого человека. Нехитрый магический заговор, придающий на время сил, уже давно не срабатывает, но в присутствии короля Морган тщательно изображает обычную деловитую жизнерадостность: ни к чему лишний раз тревожить парня, ему и без того нелегко. Смутное осознание того, что Келсон видит эту фальшь, но почему-то продолжает поддерживать хорошую мину при плохой игре, Морган отбрасывает. Натянуто улыбаясь, Морган врёт королю: да, всё хорошо, есть некоторые сложности и потребуется долгая тщательная работа, но с лордом Дерри всё будет в порядке. Да, его разум опутан цепями чужого богопротивного колдовства, а дух и плоть измучены пленом и пытками, но он придёт в себя. Нет, помощь епископа Арилана и отца МакЛайна не нужна, он не пустит в свой разум никого постороннего. Раны его тела исцелены, ему уже ничего не грозит. Да, он вчера узнал Моргана и даже начал снова разговаривать. Нужно лишь время. Лишь ещё немного времени. Бедный Дерри…вчера
Дерри сидит на полу, сжавшись, стискивая скрюченными пальцами виски, медленно покачиваясь из стороны в сторону. Когда Морган опускается на колени рядом с ним и протягивает к нему подрагивающие руки, уже предвидя, в какую бездну кошмара сейчас утянет их обоих, Дерри поднимает голову и замирает. “Нет”, – твёрдо говорит он. Первое слово за три дня. А ещё он говорит: “Убейте меня”. Покинув королевский шатёр, Морган торопливо бредёт через лагерь. Каждый раз – одним и тем же маршрутом. Он пытается считать шаги, но каждый раз сбивается, не дойдя и до первой сотни. В полевом госпитале тихо и почти безлюдно. Битва так и не состоялась, и работа у лекарей – ерунда сплошная, случайные травмы да больные желудки. Но палатка Дерри стоит в стороне, на отшибе. Каждый раз, проходя мимо караульных, Морган хотя бы вскользь касается каждого и повторяет один и тот же приказ: никто не должен узнать, что будет здесь происходить. Дерри лежит на застеленной шкурами узкой походной кровати, уткнувшись лицом в скрещённые руки. Подол длинной камизы сбился, и из-под него видны худые ноги, покрытые ссадинами и желтоватыми пятнами синяков. Ещё их, точно широкие ленты, обвивают следы лиловых кровоподтёков.вчера
Когда Морган отвечает ему своим категоричным “нет”, Дерри цепко хватает его за запястья и утыкается лбом в его ладони. “Вы не понимаете… – страстно шепчет он, распахивая своё сознание лорду-Дерини. – Я же не могу… не могу…” Моргану хватает пары секунд. Он бледнеет и едва не зеленеет, отшатывается, вскакивает с пола и на дрожащих ногах выходит из палатки. Падает на четвереньки в паре шагов от входа. Его долго и мучительно выворачивает. Когда наконец спазмы в желудке утихают, он снова отдаёт стражам ментальный приказ забыть и уходит, не оборачиваясь. Присев рядом, Морган осторожно касается пальцами напряжённой спины, и Дерри вздрагивает, но головы не поднимает. – Я помогу тебе, клянусь, – говорит Морган. Лживые слова царапают гортань, выталкиваются неохотно, но он повторяет это каждый раз, приходя. Если повторять почаще, может быть, наконец получится достаточно убедительно. Темноволосая макушка коротко дёргается: Дерри пытается кивнуть. Он всё слышит, он всё понимает: и слова, и сквозящую в них безысходность. Дерри не может не верить своему лорду. Но он уже ни во что не верит. – Перевернись, – мягко просит Морган. – Посмотри на меня. Дерри снова вздрагивает и замирает, даже дышать перестаёт. Затем медленно переворачивается на бок и приподнимается на локте. Светлые глаза на осунувшемся лице глядят прямо, но Морган видит в них затаённый страх. Морган знает, что скрыто ещё глубже: отвращение, гадливость, раскаяние… и похоть.три дня назад
В первый раз оказывается проще всего. Но в первый раз Морган и не пытается заглянуть далеко, он читает воспоминания Дерри поверхностно, тонко, почти незаметно. Он видит достаточно, чтобы составить общее впечатление о днях, проведённых Дерри в плену, и всё ещё не понимает, почему тот настолько опустошён. Затем Морган вскользь натыкается на эпизод, в котором Венцит нагло, по-хозяйски целует Дерри, и за один этот поцелуй Моргану хотелось бы убивать торентского выродка бесконечно. Если бы тот уже не был мёртв! О, если бы… А затем Моргана буквально вышвыривает из сознания Дерри, и он долго не может понять, как это удалось обычному человеку. Несколько оглушённый и крайне озадаченный этим неожиданным отторжением, он на время оставляет Дерри в покое. Под этим взглядом Морган забывает, что он ещё собирался сказать, и невольно вздрагивает. В этом взгляде читается нечто незнакомое, чуждое, что совсем не укладывается в такой насквозь знакомый и привычный образ давнишнего друга, и от этого становится не по себе: будто в безмятежном саду затаился хищник, готовый с минуты на минуту наброситься, но когда и откуда он нападёт – предсказать невозможно. Морган не понимает этого взгляда, а потому опасается его. Ему неуютно и хочется уйти сейчас же, но он собирает волю в кулак и несмело проводит пальцами по заострившейся скуле Дерри, судорожно вздохнув: — Прости меня… Я больше не сбегу. Больше не оставлю тебя. Оба знают, что скорее всего он снова лжёт. Не нарочно: просто устал, просто боится того, что ещё может увидеть, просто сам не знает, как избавиться от собственного бессилия. Морган не может заставить себя попробовать взяться за исцеление разума Дерри, потому что теперь его собственная душа – сплошная незаживающая язва. И он не может позволить себе ошибиться: слишком тонкой и виртуозной должна быть работа с сознанием, чтобы не навредить. Слишком тонка грань между спасением и погибелью, и достанет одного неверного шага. Спасителем не может стать тот, кто сам балансирует на грани отчаяния, слишком велик риск оступиться. Морган искренен в одном: он действительно хочет помочь. Хочет отмотать время назад, чтобы Дерри вернулся к нему прежним: бойким, жизнерадостным, отважным и открытым. Хочет выдрать раскалёнными клещами всю память Дерри о днях плена, и дорого бы он дал, чтобы кто-то так же уничтожил его собственную. Он почти воочию видит тёмные спутанные нити отвратительных, грязных чар – казалось бы, потяни, и этот клубок распустится почти без усилий. Но Морган знает, что слишком мал шанс сделать это, не навредив сознанию Дерри. Ему нужно гораздо больше уверенности, а Дерри нужно забыть о малейшем сопротивлении, научиться доверять своему сеньору так же глубоко, как и раньше. А Дерри просто не хочет забывать. Морган убеждён, что его долг и его желание – не отходить от Дерри ни на минуту, дневать и ночевать с ним рядом, будучи готовым выполнить любое его желание. Но это тоже неправда: на самом деле он неосознанно ищет любой предлог, чтобы сбежать и оказаться подальше. Морган не ищет иного общества; чаще всего он бесцельно бродит по окрестностям лагеря в одиночестве, пытаясь обрести хоть немного спокойствия и сил для нового визита. А затем он возвращается, зная, что новый сеанс проникновения в мысли Дерри станет новой пыткой для обоих. Первые два дня Дерри не произносит ни слова, шарахается от прикосновений, но, если загнать его в угол, сдаётся и перестаёт сопротивляться. Он закрывает глаза и позволяет Моргану обнять себя и погрузиться в свой разум.***
два дня назад
Во второй раз Морган уже не так осторожничает, он погружается глубже, заставляя себя не обращать внимания на исходящие от Дерри волны страха и смятения. И то, что он видит, заставляет его снова и снова досадовать о том, что смерть Венцита была такой лёгкой. Сейчас он бы без малейших сожалений оставил эту тварь медленно и мучительно умирать от яда, и плевал бы на так называемое благородство по отношению к проигравшему. В его голове насмешливо звучит голос Венцита: “Ты больше всего боишься лишиться чести? И власти над собой?” Короткий замах хлыста, и он словно воочию чувствует боль в рассечённой щеке Дерри. Морган смотрит на то, как Венцит освобождает Дерри от оков, как подхватывает его ослабшее тело, как жадно и настойчиво целует его губы. Но на сей раз Морган не ускользает сразу к следующей сцене, он продолжает смотреть, кляня себя за то, что не в силах что-то изменить. И он слышит горячий шёпот Венцита: “Тебе понравилось, малыш? Я вижу это в твоих мыслях. Да-да, тебя можно читать как открытую книгу. Значит, тебе нравится грубость? Нравится быть покорным, чувствовать над собой чужую волю? А-а, ты боишься признаться в своих желаниях даже себе самому? А твой любимый герцог слишком тактичен, чтобы даже заметить их, вот в чём дело… Ну так забудь про него. Я помогу тебе забыть. Не смей отводить взгляд!” Морган смотрит на плывущие перед внутренним взором картинки чужих воспоминаний, а Дерри в безмолвном оцепенении смотрит в пронзительные голубые глаза. Он даже не пытается зажмуриться, когда Венцит снова приникает к его губам. Поцелуй выходит жёстким, требовательным и очень долгим, с лёгким привкусом крови. Дерри безвольно поддаётся и только тихо всхлипывает, когда Венцит чувствительно прикусывает его нижнюю губу. “Боль тебе не по нраву? – насквозь фальшивое огорчение в голосе. – Ну прости, дружок, тебе придётся привыкнуть. Ты ещё сам будешь меня о ней умолять. Не веришь?” Вопреки словам, следующий его жест выглядит почти нежным. Венцит медленно проводит языком по свежему рубцу на лице Дерри, слизывая кровь, взлохмачивает пальцами спутанные волосы, касается лёгким поцелуем виска. По телу Дерри проходит волна невольной дрожи, и Венцит крепче прижимает его к себе, не позволяя упасть от очередного приступа слабости. Но вдруг его пальцы сжимаются, больно стискивая пряди каштановых кудрей, и он отпускает вторую руку. Дерри не может удержать короткого вскрика: он бы сейчас рухнул на пол, если бы Венцит не удерживал его за волосы. Отчаянно смаргивая невольные слёзы, Дерри дёргается, пытается оттолкнуть своего мучителя, упираясь руками в его грудь, но через несколько мгновений снова бессильно обвисает. “Ты же понимаешь, что я могу силой чар заставить тебя сделать всё, что угодно? Но мне гораздо больше понравится, если ты будешь действовать по доброй воле. Давай заключим небольшую сделку? Я уже получил из твоего разума все нужные мне сведения, и ты для меня бесполезен. Если будешь вести себя как послушный мальчик, я отпущу тебя к твоему милому Моргану. Представь, каково ему будет потерять тебя? Ты же не хочешь причинить ему такую боль своей глупой гордостью? Мы оба знаем, что он придёт за тобой. Тебе лишь нужно переждать несколько дней”. “Нет! – хочет крикнуть Морган. – Это обман, ловушка, не верь ему!” Но Дерри не смог бы услышать. Он вскидывает на Венцита полный надежды взгляд, цепляясь за ворот шёлковой накидки. “Да…” – едва слышно шепчет он. И Морган с ужасом видит, как в бледно-голубых глазах Венцита разгорается пламя дьявольского злорадства. Венцит медленно опускает руку, не разжимая пальцев. Подчиняясь этому простому жесту, Дерри оказывается на коленях перед ним и замирает в усталом отупении. Морган уже понимает, что будет дальше, но заставляет себя смотреть: он должен, ведь это всё – из-за него. И хвала Господу, что следующие воспоминания идут урывками, отдельными картинками – память Дерри сама противится, приглушая их. Но хватает и того, что осталось. Сочащиеся ядом слова: “Ну что же, покажи, как ты готов выполнять свою часть уговора”. Брезгливое удивление Дерри, когда перед его лицом оказывается уже порядком налившийся кровью мужской член, неспешно оглаживаемый широкой ладонью. Блеск драгоценных колец на длинных пальцах, которые заставляют приподнять голову и раскрыть пересохший рот. Алчная усмешка на склонившемся к нему лице, обрамлённом медными локонами. Невольная дрожь, когда губ касается упругая головка, медлит на миг, а затем проскальзывает внутрь. Тяжёлая рука на затылке не позволяет отстраниться, прижимает, заставляет заглотить глубже. Дерри давится, зажмуривается, судорожно сжимая гортань, но начинает послушно сосать. Венцит хрипло посмеивается. Из-под прикрытых век Моргана катятся слёзы, но он этого не чувствует. Зато он явственно ощущает пряный солоноватый привкус на языке Дерри, слышит ритмичный влажный звук, с которым член Венцита почти полностью выскальзывает из кольца губ и вновь погружается в него. Он видит, как Дерри, на миг распахнув глаза, бросает короткий умоляющий взгляд на стоящего у двери Ридона, но тот и не думает вмешиваться, и в его позе читается лишь терпеливая скука. Когда дыхание Венцита становится глубже и протяжнее, он несильно хлопает Дерри по раненой щеке. “Смотри на меня, малыш, слышишь? – яростно шипит он. – Не смей закрывать глаза!” Движения его бёдер становятся размашистыми, он вгоняет член сильно и размеренно. Золотисто-рыжие волосы на его лобке почти касаются носа Дерри, и тот, чувствуя подступающую дурноту, спешно вскидывает взгляд наверх и рефлекторно сглатывает, придавливая чужую плоть языком к нёбу. С глухим полустоном-полувздохом Венцит дёргается в последний раз, выходит, обхватывает член ладонью и делает ещё несколько торопливых движений. Его семя резкими толчками выплёскивается на лицо Дерри, на всё ещё приоткрытые губы, на волосы. “Оближи”, – короткий приказ, и Дерри послушно собирает языком последние капли с обмякающей плоти. Венцит невозмутимо возится с застёжками на одежде, затем садится на корточки, притягивает Дерри к себе и награждает ещё одним поцелуем, глубоким и неторопливым. Его ноздри раздуваются, втягивая смесь запахов – Дерри и его собственного. Венциту нравится, что Дерри теперь пахнет им. Хорошая метка для новой собственности. Поднявшись, на полпути к двери он насмешливо бросает в пространство: “Надо же, оказывается, гвинеддские рыцари хоть на что-то годны… Не ожидал”. Ридон, откровенно зевая, отзывается ему в тон: “Понравилась новая игрушка, государь?” Венцит довольно хмыкает: “Не то слово!” Дверь за ними закрывается. Лязгает затвор. Дерри ещё какое-то время продолжает стоять на коленях, бессмысленным взглядом уставившись в пол перед собой. Затем опускается на четвереньки и из последних сил упорно ползёт к оставленной у стены железной кружке, в которой сберёг немного воды на дне. Её едва-едва хватает, чтобы ополоснуть лицо. Дерри потом ещё долго и тщательно трёт его подолом рубашки, но продолжает чувствовать на коже следы чужого семени. На то, чтобы прополоскать рот, воды уже не остаётся, и от горьковатого привкуса на языке избавиться невозможно. Чуть позже, скорчившись на подгнившей соломе, он думает о Моргане, а затем о смерти.***
Морган рассеянно гладит Дерри по щеке, на которой, по счастью, после исцеления не осталось шрама, и думает о Стефане Кораме. Шесть лет, сказал тот, шесть лет играл эту роль. Сколько за это время у него было возможностей уничтожить Венцита? Наверняка немало. И наверняка среди них были те, при которых Кораму не пришлось бы подставляться и жертвовать собой. Чего он мог ждать? Чего добивался этим ожиданием? Ведь не мог же он предвидеть, что в какой-то момент окажется спасителем гвинеддского короля и всего Гвинедда. Или мог? О даре предвидения у Дерини Морган знает только понаслышке, ему самому ни разу не открывалось будущее, и он очень смутно представляет себе, как это вообще происходит. Поэтому версия с прозрением будущего мнится ему убедительной, пусть и с натяжкой. Ему нужен хотя бы такой повод, чтобы не осквернить память Корама ненавистью за его бездействие и потакание дурным замашкам Венцита. Он бы, пожалуй, мог простить Венциту многое, но только не гнусное, противоестественное насилие. Пытки некрасивы и бесчестны, но хотя бы понятны. А это… не просто унизительно – это, пожалуй, за гранью зла, которое можно охватить разумом. – Пожалуйста, милорд, хватит, – вдруг хмуро произносит Дерри, перехватывая руку Моргана и отводя её от своего лица. – Решайтесь уже. Или уходите. Я скорее сойду с ума от этого ожидания, чем… – он зябко передёргивает плечами. Ему не нужно заканчивать фразу: Морган и так хорошо понимает, о чём речь. Слишком хорошо помнит те несколько секунд, которые открылись ему ранее. И именно поэтому он колеблется. Он не хочет снова это видеть и не хочет заставлять Дерри вспоминать, пусть и понимает, что тот и так ничего не забыл. Но Дерри прав, и пора, наконец, решиться. – Иди ко мне, Шон, – севшим голосом говорит Морган. – Чем теснее контакт, тем проще будет. Дерри бледно усмехается, разгадав эту нехитрую уловку, но без возражений привстаёт и перебирается ближе. Полулёжа у Моргана на коленях, прижимаясь затылком к его груди, он едва заметно напрягается, когда Морган порывисто обвивает его руками. – Мне так жаль… – тёплое дыхание этих слов чуть касается макушки, и Дерри приходится собрать в кулак всю свою волю, чтобы не взвыть от рвущей сердце пронзительной тоски. – Вы снова отвлекаетесь, милорд, – цедит он сквозь зубы. Морган вздыхает. – Прости. Постарайся расслабиться.