они - охотники, мы - лисы

Чонгук открывает глаза и первое, что в них бросается — Тэхён с каким-то забавным пластырем на носу. Взгляд опускается ниже и видит окровавленный рукав его рубашки. И лежавший на полу айфон. — Тэхён? Тот стоит с полуоткрытым ртом и стеклянными глазами, уставленными в одну точку — на телефон. И молчит. Чонгук повторяет: — Тэхён? Даже поднимать голову с подушки невыносимо больно. Сон немного помог, но он случился лишь потому, что сидеть просто так и ждать возвращения Тэ оказалось непосильной задачей. В голове рождались неприятные мысли, и чтобы хоть как-то успокоиться, пришлось ненадолго закрыть глаза. И вот он. Стоит прямо у кровати, не менее опухший, в ссадинах и с этим ёбаным пластырем. Худющий подросток, так внезапно ставший самоуверенным. С юношеским максимализмом, плещущим через край. Все такие были. Что ж, он сам нарвался. Чонгук почему-то думал, что всё этим и закончится. Поэтому и умолял никуда не уходить, поэтому тут чуть с ума не сошёл от волнения. Когда Тэхён, наконец, рассказывает, в чём дело, Чонгук теряется раз и навсегда. Он не строил теорий, не думал, не гадал, а просто принимал удары, молясь о том, чтобы они быстрее прекратились. Это было вполне ожидаемо от Юна, тут спорить нечего. Но это оказался не Юн. Впервые боль причинил не он, не кто-то из его знакомых и друзей. Это сделала, пусть и не своими руками, девушка Тэхёна, от которой они так упорно прятались, а в итоге оказались пойманными. Чжихё подобралась внезапно и лишила даже той самой маленькой надежды на счастье. Прямо сейчас Чонгук испытывает злость, потому что это неправильно — решать проблемы таким вот образом, неправильно оказываться побитым ни за что. Вину, потому что, с одной стороны, есть за что. Отчаяние и боль, потому что жаль себя, жаль Тэхёна, жаль, что всё получилось вот так, что всё скатилось в бездну. Потерянность и страх, потому что неизвестно, что ждёт впереди. Неписанная истина: тайное всегда становится явным. Они своё тайное уберечь не смогли. Обнаружились ещё тогда в торговом центре, но как-то позабыли и об этом. Сделали вид, что ничего страшного не случилось. Зря. Чонгук перестаёт следить за временем, за календарём тем более. По его ощущениям проходит уже несколько дней. На работу он позвонил, объяснил ситуацию. По голосу начальника понял, как ему избитый работник некстати. Тем не менее, Чонгуку дали неделю-полторы на всё про всё. Впрочем, хуй с ней, с этой работой. Деньги он отдал, всё до последнего, скопил так, что даже на себя осталось — почти целый месяц жить можно. Матери сказал, что приболел и поэтому не зайдёт в ближайшие дни. Выписал список лекарств, которые нужно докупить и с чувством выполненного долга исчез в самом себе и недрах квартиры. Можно сказать, что он приспособился к боли. Тяжесть в голове как постоянство, облизывание иссохших губ и ощущение на них ссадин как привычка. Четыре стены даже не давят, они оберегают. Не только его, Тэхёна тоже. Тэхён находится всё время с ним и уходит всего пару раз, вероятно, чтобы просто пройтись. Возвращается и молча падает на кровать, проваливается в сон. Проснувшись, говорит с Чонгуком о чём-то отвлечённом, делает вид, что ничего не было. Телефон он не поднимает с пола, обходит стороной, словно чувствуя мину. Однажды Чонгуку надоедает видеть лежащий айфон на полу, и он поднимает его, прячет под матрас. Пару раз чувствует исходящую от него вибрацию, но доставать не решается. Тэ наверняка ищут родители, друзья, да кто угодно. Посчитает нужным — попросит достать или достанет сам. В один момент Тэ начинает плакать как ребёнок. Плачет он громко и некрасиво, утыкаясь в сложенные на кровати руки. Чонгук неуверенно тянет свои, гладит по его спине, показывая, что вот он, рядом. Плачь в моё плечо, столько, сколько потребуется. Тони во мне сам, не давай другим себя утопить. А ведь они оба знали, на что шли. Прятали будущее в дальний ящик, а оно незаметно подкралось. Они треснули, а теперь воедино собраться сложно. Надо как-то дальше жить. Так ведь? Что-то делать, не просто прятаться. Сопротивляться, решать. Где-то за пределами этой квартиры кипит жизнь, люди спешат на работу, учатся, забирают детей из школы. Всё, что делают они — улыбаются друг другу разбитыми губами, просыпаются и засыпают вместе, помогают с любой мелочью. Чонгук трахает его прямо на стиральной машинке, а Тэ постанывает в плечо. Мокро, больно, горько и сладко, но как никогда необходимо. Лечат не только время и таблетки. После совместного проживания длиной в неделю комната превращается в странное место. Ничего не осталось от аккуратно застеленной постели и висящей исключительно в шкафу одежды. На полу горы разбросанных вещей, смятые футболки, рубашки, джинсы, подоконник покрылся приличным слоем пыли, на кровати скомканы простыни, а одеяло и вовсе потерялось. Чонгук обещает себе, что уберёт это всё, как только окончательно придёт в норму. Затем Тэхён уходит. Ничего не говоря, но Чонгуку и не нужно что-то слышать. Он даёт человеку придти в себя, обдумать всё, как следует. Через пару дней Тэ звонит ему, как-то тихо здоровается и сообщает следующее: — У меня есть буквально минута. Чонгука сейчас разорвет от напряжения. Тэ продолжает: — Я думал всё это время, Чонгук. И поэтому…я бесконечно благодарен судьбе, что встретил тебя. Но я не могу. Я блять не могу, я должен родителям, должен её семье. Я женюсь на Чжихё, потому что это необходимо. Глупо звучит, но это ради тебя тоже. Ради твоей безопасности. Боже…она бы убила тебя, если бы я не умолял её. Слёзы? — Мне так тяжело сейчас. Я не хочу терять тебя, Чонгук, но я должен. «Должен». Чонгук ненавидит это слово. Голос на том конце не умолкает: — Наверное, мы больше не увидимся…не знаю. Мне придётся сменить номер. Прости. Я… — Хорошо, я понял, — перебивает его Чонгук. Прямо сейчас слишком больно и предательски дрожит голос. — Я всё понял, Тэхён. Прощание становится каким-то размытым, потому что Чонгук даже не помнит, кто первый бросает трубку. Впрочем, неважно. Это было настолько глупо и наивно — думать, что тебя поставят выше семьи. Все люди заложники обстоятельств, это надо уметь понимать и принимать. Если ты выбрался из пучины, не значит, что другой тоже сможет. «Кто ты такой, чтобы ради тебя чем-то жертвовать?» «Никто». *** Он, наверное, выглядит так, словно сегодня-завтра сведёт счеты с жизнью. Она превратилась в какое-то пустое скитание по проволокам, проводам и лезвиям. Ранишься, колешься и борешься, а получаешь целое ничего. Существование с сотнями команд. Вставать и идти куда-то. Бороться с желанием разбить всю посуду в раковине. Всё-таки разбить несколько, сказать, что случайно, что руки мокрые, выслушать ругательства начальника. Прятать мокрое, но не от воды, лицо. Улыбаться, когда внутри рушится всё. Смотреть часами в пустоту, не спать ночами. Срываться от накопившейся злости, позволять чужим губам целовать себя, а потом отталкивать — потому что всё не то. Говорить: «извини, я не могу» и быстро стирать помаду. Обещать себе удалить тот самый номер, но всё равно набирать глубокой ночью и слышать уже привычное «такого номера не существует». Стоять под холодным душем в надежде взбодриться, биться руками о кафель и падать, лежать целую вечность, до онемения конечностей или до тех пор, пока аджумма не начинает стучать в дверь. В голове иногда вертятся воспоминания, как фильм на включенной кассете. Вот они ночью в каком-то парке, катаются на видавшем виды колесе обозрения. Чонгук не рассматривает ничего вокруг, ему не интересно. Он смотрит на Тэхёна, так увлеченно рассказывающего что-то об учёбе. Вот они на квартире Чимина, спорят, сколько курицы заказать. Здесь они сидят в машине под дождём. Тэхён слишком мило извиняется, а Чонгук взъерошивает его волосы. Вот Чонгук трогает рубашку Тэ, щупает окровавленный рукав с засохшей кровью. Ругает и себя, и его, но кладёт в машинку. Чонгук помнит даже ментоловые конфеты, вкус которых ощущался при поцелуе. Тэхён любил ментоловые конфеты. И плевался от сладкого попкорна. Но сейчас Тэ рядом нет. Он где-то там, готовится к свадьбе, живёт своей жизнью. Чонгук оказался из неё вычеркнутым, так бывает. Рассветы и закаты им теперь не делить. А от сердца, кажется, нихуя не осталось. *** Смирение наступает. Наверное, на пятый месяц после разлуки. Люди живут и не с такими ранами, говорит себе каждый день Чонгук, отпивая дешёвый растворимый кофе и еле глотая неприятную горечь. Всё же в порядке, так ведь? Мать жива-здорова, жить есть на что. Бросил работу посудомойщика, устроился офис-менеджером в приличную фирму. Начальник — женщина, и это действительно важное уточнение. Походил к психотерапевту, пропил кое-какие таблетки курсом. И не одним. Стало лучше и намного спокойнее. А какие-либо отношения ему нахуй не нужны. Когда-нибудь, может быть. Он медленно, но верно собирается по кусочкам. А ещё в Сеул пришла весна и всё вокруг кажется красивым. Выливает остатки кофе в раковину. Поправляет волосы и одежду, прощается с аджуммой и желает хорошего дня. Закрывает входную дверь и слышит шаги позади себя. Кто-то там не идёт на этаж выше, не останавливается около какой-то из квартир. Образуется тишина. Странно. Чонгук оборачивается и замирает. Ким Тэхён стоит в нескольких метрах от него, пытаясь отдышаться. И Чонгук замечает всё в нем: этот шикарный чёрный костюм с бутоньеркой, небрежно накинутую сверху ветровку, красиво уложенные волосы, уже не каштановые, а гораздо темнее, полные розовые губы в какой-то полуулыбке. И глаза. Они всё такие же черные и глубокие, в них всегда хотелось утонуть. Он и сейчас тонет, хоть уже и некуда. Давно на дне, без всякой надежды всплыть обратно. Как так? Тэхён не может быть здесь. Быть рядом с невестой, своей семьёй, где угодно — но не здесь. Он говорил, что не может. Зачем так? Тогда, десять месяцев назад, он сломал ему жизнь. Явился без спроса, зацепил и зацепился сам. Стал лучом света, ёбаным смыслом. Потом исчез, оставил с болью наедине. Почему так? А ведь Чонгук смирился. Успокоился. Принял. Этот юноша, стоящий напротив, не кажется настоящим. Наверняка, галлюцинация. Встряхнёшь головой и пройдёт. Почему ты не исчезаешь? — Я чувствую себя как ёбаная Мэри Джейн, сбежавшая с собственной свадьбы, Чонгук. Вчера я должен был клясться в вечной любви Чжихё, но я здесь. Её и моя семья возненавидят меня, но я знаю, пройдёт время, и моя мама поймёт и простит. Отец Чжихё сейчас в больнице и результаты неутешительны. Боже, я вообще ничего тебе не говорил все эти месяцы, я просто… Чжихё прогнала меня, сказала, что не хочет меня видеть вообще. Сказала, что я во всём виноват. И я ушёл. И я не вернусь больше. Мне теперь не страшно, Чонгук, я твой, и я так виноват… Он говорит ещё и ещё, о номере, который пришлось сменить, о давлении, окружившем его, о Чимине, которому он рассказывал всё в слезах, о ночах, которыми не мог спать, о Чжихё, окончательно слетевшей с катушек, об её отце, которого застигнул инсульт прямо во время проведения свадебной церемонии. О всей той боли, что пришлось испытывать на протяжении пяти месяцев без возможности увидеть или услышать Чонгука. О бесконечных ссорах со своей семьёй, о страхе и расшатанной нервной системе. О том, как сильно скучал и корил себя. О чувствах, не исчезнувших никуда. Наконец, подходит так близко, что рукой подать. Виновато смотрит и еле слышно просит: — Скажи хоть что-нибудь. Нет, не галлюцинация, не призрак прошлого. Тэхён живой и настоящий. Вернувшийся обратно, его и только. Вместо какого-либо ответа Чонгук заключает Тэ в свои объятия, такие крепкие, что и представить нельзя. Боль никуда не девается, она ведь с человеком надолго. Но он чувствует исцеление. Возрождение. Каждой жилкой и клеткой. И что-то похожее на то, что чувствуют люди, вернувшиеся домой после долгой поездки. Но не он вернулся домой, а его дом вернулся к нему. Если честно, стоять на грязной полутёмной площадке и понимать, что опоздание на работу неизбежно — это то, о чем Чон Чонгук и мечтать не мог. Ему так этого не хватало, блять, так не хватало. Объятия длятся словно вечность. Наконец, Чонгук впервые отвечает: — Мне понравилось сравнение с Человеком-пауком, Тэхён. — Да? — спрашивает Тэхён. Улыбается. Молиться на эту улыбку до конца дней своих. — Я еле досмотрел тогда. Люди Икс — наше всё, сам знаешь. Работа, обязательства и вообще весь мир подождёт. *** Конечно, не всё вернулось на круги своя моментально. Они ссорятся и плачут, говорят не умолкая. Как бы меряются болью — типа, посмотри до чего ты меня довёл; нет, это ты посмотри, что ты со мной сделал! Чонгук признаётся, что «пытался забыться» с несколькими людьми и тут же добавляет, что дальше поцелуев дело не заходило. Просит прощения за это, а Тэхён, кажется, прощает. Затем они узнают о смерти отца Чжихё. А её саму Тэхён видит лишь однажды на каком-то мероприятии, на которое они оба приходят от своих университетов. Он проходит мимо неё, а она, по его словам, еле заметно кивает головой. Она наконец-то отпустила его и отступила сама. С родителями отношения у Тэ всё ещё не клеятся, но Чонгук пару раз слышит, как тот разговаривает с мамой. Тэхён говорит, что сейчас решаются вопросы насчёт управления компании и пока неизвестно, займёт ли его отец должность владельца. По чистой случайности, Чонгук набирает вместо нужного ему номера номер Сынван — той самой, с бывшего места работы, из отдела продаж. После пятнадцати минут болтовни о повседневном, он узнает от девушки, что Юн обвиняется в изнасиловании (услышав это, Чонгук даже ахает) и теперь его ждёт судебное разбирательство. Даже его брат, один из лучших врачей города, отказался как-либо помогать. Рано или поздно Юн должен был получить по заслугам. Мама окончательно выздоравливает, но всё равно каждый день пьёт назначенные лекарства. Чонгук подумывает познакомить её с Тэ как-нибудь. Что до них самих, то они пытаются наслаждаться жизнью. Иногда Тэхён остаётся у Чонгука на пару дней, больше не может — считает, что таким образом смущает аджумму. Иногда они тусуются днями напролёт в квартире Чимина. Пусть будет так, их всё устраивает. Приобрести совместное жилье ещё успеют. Спустя пару месяцев они отмечают годовщину знакомства. Ну, как отмечают. Решают насчёт похода в тот самый клуб, где всё началось, мол, символично. А в итоге остаются в кровати, бесконечно целуясь и занимаясь сексом несколько раз. Тэхён перестал считать после третьего. Выползают из комнаты лишь под вечер, обнаруживают на кухне накрытый стол. Аджумма Ли мило улыбается и приглашает присесть. Подумать только, через что они прошли. Терпели физическое и моральное насилие ради кого-то, врали и страдали, проливали кровь, падали и поднимались. Но теперь они вместе, как и хотели. Всё позади. Охотники исчезли. А лисы? А лисы свободны.