Project A.A.A./ Alpha And Anorexic

Спасибо всем, кто верит и ждёт, я очень плохо представлял себе это и все никак не мог передать словами. Надеюсь получилось. Для атмосферы можно использовать это: Florence + The Machine - Doc days are over Сплин- Танцуй Война. Страшное слово, в котом собраны все человеческие страдания. Каждый из переживших войну, бывавших в гуще событий, нуждается в психологической помощи в последствии. Сломать ногу будучи спортсменом – психическая травма на всю жизнь. Пройти поле боя, наблюдая как твои товарищи взрываются на минах, как молодые и безрассудные бросаются грудью вперёд и первыми ловят пули. Как мальчишка, который сегодня утром улыбался, лежит с изуродованным лицом в луже собственной крови, невыносимо. Большинство людей, прошедших войну, считают себя мертвыми или временно живущими. Живые мертвецы. Кейт прошла войну. Она воевала с младенчества. Будучи ещё маленькой девочкой ее зачем-то учили стрелять из ружья, показывали как свежевать туши животных. Потом ей открыли правду, и с тех пор она всегда была на поле действий, безжалостно шагая вперёд. Она не знала ни усталости, ни боли. Лишь постоянное отвращение и желание убить. Проходили года, утекали сквозь пальцы молодость и сила. Она старела, слабела и чувствовала, как начинают трястись руки, как порой тяжело согнуть пальцы и уверенно держать пистолет в руке. Стала чаще промахиваться, хуже видеть. Возможно, это была ее плата за сотни человеческих жизней. По началу она считала умерших, оплакивала своих, не садила чужих. Потом не то при подсчётах сбилась, не то просто устала, но последней чёткой цифрой в ее голове было сорок семь. Сорок семь своих и семидесят пять чужих. На тот момент ей двадцать. Шесть лет спустя, цифры, должно быть, возрасли дважды, она не интересовалась. Она не выпивала по вечерам, как делали многие. Не хранила фотографий семьи. Из личных вещей у неё была одежда, фамильный кулон, как знак верности семейному делу, и все. Больше она ничего не носила, и все ее вещи умещались в небольшую дорожную сумку. Рядом лежал огромный баул, до краев набитый патронами, орудием и снадобьями. Она пользовалась старыми картами, и ее форд редко ломался. Она тратила больше тридцати тысяч в год на починку машины, потому что как правило, она или была разбита вдребезги или глохла где-то посреди пустыни. Кейт объехала все штаты, подавала в множестве городов. Люди, идущие за ней, были ее единственным окружением. Она не дорожила ими. Ещё после первого десятка потерь поняла, что подчиненные должны оставаться подчинёнными. Не друзья, ни семья. У них общее дело, но разные мотивы. Никому ни до кого нет дела. Благодаря свой стойкости, вечно прямой спине и армейской походке на каблуках, она была генералом в юбке. Благодаря своим речам она стала их духовным лидером. Она ежедневно кричала им, что они и почему должны, для чего они сюда пришли и почему следуют этому пути. Она вдохновляла их, заставляла идти дальше. Она могла показухи ради спасти раненого солдата, и в качестве урока убить другого. Проникалась она к немногим. Джаспера она жарко любила. Худой, нескладный, искренний и яркий. В лучших традициях мелодрам. Он был светом, она тьмой. Они вполне мирно сосуществовали. Пусть она и любила сильных мужчин, такой вот скромный тихий мальчишка манил ее. Ей нравилось с каким восторгом он смотрит на неё, не фанатичным взором сумасшедшего, а детским непосредственным взглядом полным восторга, как будто она не была кровожадной сукой, а красивым и вкусным пирожным. Он восторгался ими, подбадривал, бегал за патронами и был невластным "ребёнком" всего отряда. Каждый проникся к нему тёплыми чувствами. Все, кроме пары человек. Когда Кейт при всех поцеловала его в засос, любовь к нему резко уменьшилась. Взыграла ревность. И пока он смущённо дался, она воображала о том, как будет защищать его, а потом резво скакать на его члене. Джаспер не то чтобы был против, но порой она его смущала до покрасневших ушей. И весь его восторг, любовь и счастье разрушились в один момент. Глядя на то, как она сходила с ума, как гордилась тем, во что превратилась. Как она истерично кричала, что всех, включая женщин и детей, они должны заживо спалить. Где-то здесь и произошла точка невозврата. Хрупкий образ его мечты разрушился, горькая правда пританцовывала на останках. И стоит понять мотив ее поступков. Она не за один день сошла с ума. Она не так безжалостна, как можно посчитать. Но она ежедневно слушала речи своего отца, а он своего отца, а он своего отца... она была пропитана ненавистью к оборотням, к тварям, по словам отца, которые убивали, пили кровь и едва ли не заживо жрали младенцев. А потом, в один день случились все горя мира. Мирное детство, в котором она ничего не знала, было разрушено инициацией, а так же новостями: ее дядю и многих знакомых убили оборотни. И Дерек Хейл, самый сладкий мальчишка из школы, ее возлюбленный, с кем она думала завести детей, оказался подлой скотиной в квадрате. Он был оборотнем, и он бросил ее. ЕЕ! Какое право ОН имел бросать ЕЕ? Решение взять ружьё и разнести ему башку пришло на автомате. Тварей надо убивать, так ее учили. Он был тварью. И он бросил ее. Ничего, кроме ненависти, не осталось. Для ее психики тот день стал точкой невозврата. С тех пор все пошло по наклонной. И в этой ситуации никто не был виноват. Каждый считал, что действовал во благо. Святая память Джерарду Ардженту, и его методам воспитания. Святая память всем погибшим. Минута молчания объявляется в честь потерянной психики. Можно ли вообразить что случилось с ней, когда почти умерев, она обнаружила себя живой в доме брата. Какого ей было все то время, что Луна медленно двигалась по циклу, и какого пришлось ей, когда она почувствовала треск собственных костей, как забилась в припадке и слюна размазалась по ее щекам. Как неистово она кричала от боли, лезла на стену и сходила с ума. Как плакала и молила ее убить, понимая, во что она превращается. Как ужас сковал ее сердце стальной цепью, и она увидела своё демоническое отражение. Как слепая злость и желание убивать застелили ей глаза. Как она убивала, пила кровь, купалась в ней и прощалась с собственным "Я". Какое удовлетворение испытала, убив своего человека. И как веселилась, нанося вред родным. Стоя прямо сейчас возле дома Хейлов, ощущая за спиной поддержку ее людей, которые последовали за ней, несмотря на деформацию, она не могла не гордится собой. Глядя на Талию, которую в детстве готовилась называть мамой и мечтала о том, как они подружатся, она желала разорвать ее на куски. Мразь, которая родила сволочь, что разбила ей сердце. Она упивалась чувством предстоящей крови. К сожалению, ее мечтам не было суждено сбыться. Как это часто бывает, удар приходит оттуда, откуда его не ждёшь. Острое полотно ножа вошло с правого бока, проходясь рядом с позвонками. Шок, застывший на ее лице, стоил всех благ мира. Кровь, мгновенно собравшаяся в брюхе, пошла фонтаном вверх и тонкой струйкой покатилась по подбородку, капая тяжёлыми каплями на белоснежный снег. До чего красивое зрелище. Как будто китайские хризантемы. Такие яркие, с собранным в центре бутоном и мелкими, тонкими лепесточками по краю. Ей всегда нравилась кровь на снегу, то, как она окрашивала ненавистный белый, что резал глаза. В какой причудливый рисунок складывались капли, и сколь разные образы скрывались в красных кляксах. До чего же хорошо... Джаспер стоял за ее спиной. Самый любимый, приближённый. История знала миллиарды подобных случаев, но люди не учились на чужих ошибках. Каждый стремился совершить свои, это свойственно им. Она медленно обернулась. Так мало было сделано, так много планов. – Прости, – он горько плакал, на руках была ее кровь, а в глазах такая вселенская обида и боль, что у самой защемило в сердце. Сердце, которое давно ничего не испытывало, – Прости, прости, прости, – шептал он, кривя губами, открывая их в немом стоне. Она наблюдала, как влажные губы расходились в стороны, и тонкие ниточки слюны тянулись от одной к другой, как будто пытались удержать рот от разрыва. От чего-то пахло сиренью. Она не любила сирень, зато его любила. А от того и улыбалась. Конечный аккорд всегда самый болезненный. Все в изумлении смотрели на них. Некоторые, кто уже не мог открыть глаз, смотрели с того света, может быть. Кто-то громко вздохнул, а у кого-то выпал из рук автомат. Все молча наблюдали за тем, как они стояли перед друг другом. Как плакал он, улыбалась она. Как разбивались их сердца, и они нежно гладили друг друга по щекам. Камилле захотелось громко так, во всю силу выть, потому что боль буквально душила ее. Она физически могла почувствовать ее. Как и все здесь. Как, не без того тяжёлый воздух, вдруг так ощутимо надавил на плечи, что захотелось упасть на колени. – Так будет лучше, – заикаясь из-за слез, сказал он и, вытащив второй нож, медленно просунул в другой бок. Кровь быстрей побежала по подбородку. Ее начинало тошнить от солоноватого вкуса, но терпеть оставалось недолго. Кровь быстро чернела, густела, и она чувствовала как зверь внутри погибал. Как он скулил, стонал и поджимал хвост. Вот и весь фарс. Как убивать, так первый, как погибать, так жалко. Она мечтала погибнуть на поле боя, мечта практически сбылась. – Ты понимаешь? – она кивнула, хоть и не понимала. Неожиданно стало тошно от всех тех сантиментов. Усмехнулась, подумала: "постарела". Дёрнув рукой, вырвала чужое сердце. Без жалости. Без неё вытащила из себя ножи и постаралась смахнуть чёрную кровь. Умирать, так с музыкой. Погибать, так с честью. А для неё убийство оборотней – честь. – Ну, говорите, кто его надоумил? – усмехнулась она, покачиваясь. Боли практически не осталось, правда стоять было тяжело и смертельно хотелось прилечь. Она с удовольствием думала о том, как упадёт на мягкую кровать и проспит три дня. – Я! – довольно улыбаясь, показался пацан, которого она привезла. Она оскалилась, облизываясь. Излишек крови во рту был отправлен на землю "элегантным" харчком. Стайлз скривился. Его подчиненные мгновенно встали живой стеной между ними. Где-то за спиной закричал Дерек о том, что ей нужен он, и это их дело, а Стайлз тут ни при чем. Кейт уверенно заявила, что его очередь ещё настанет. Охотники, опомнившись, продолжили нападение. Оборотни старались отбиваться и, по возможности, не убивать. Лора резво крикнула, что от таких событий у неё воды вот-вот отойдут, мать строго настрого запретила ей рожать. Кора, ломая руку очередному охотнику, сказала, что она родилась в Новый год и ни у кого не спрашивала. Ногицунэ потерял троих ребят, но ни о чем не жалел. Кейт была перехвачена и передана в руки Дерека. Началась драка века. Как два диких зверя, они кружили друг напротив друга, скалясь и рыча. Дерек знал, что первым кидаться бой – глупость. Арджент хотела как можно скорей с этим покончить. Где-то между укусами друг друга клыками, ударами когтями и мощными бросками в стороны, они успевали говорить. Кейт, обезумев в край, вспоминала прошлое, во всем винила его. Кора едко подмечала: "Так по женски", а Стайлз, пришедший в себя, молился и седел от страха. Хотел броситься в бой следом, мол, вдвоем-то они – сила, да Эрика перехватила его поперёк живота и, прижимая к себе, держала. "Массовка" временно прекратила бой. Охотники с восторгом смотрели на смертоносный танец своей богини, оборотни, пользуясь моментом, взяли перекур. Себастьян, добравшийся до любимой, осмотрел ее на предмет ранений, получил заслуженные пощёчины и был заключён в крепкие объятья. Поприветствовав остальных Хейлов, он извинился за временное "предательство". Стив, пожимая ему руку, сказал, что рад видеть его на своей стороне, но ему ещё предстоит допрос с пристрастием на тему сокрытия ТАКОЙ тайны. Можно было бы сказать, что наступил мир, если бы не два зверя в центре, которые громко клацали клыками и заливали кровью все вокруг. Они одновременно бросились друг на друга. У неё дрогнула рука. В самый последний момент, как будто насмешкой, возникло прошлое. В видении она была молода, красива, психически здорова. Он улыбался ей и провожал до дома, робко целуя в губы. Она не смогла... Богиня упала ниц. Вслед за ней, сердца многих опустились в пятки, в горле застыл ком, в ушах стало шумно. Она упала на свежий снег с разодранной грудью. Он, задыхаясь, держал в руке ее сердце. Оно продолжало биться добрых десять секунд. Мертвая, с открытыми глазами, ровной линий губ и пустотой в груди, она лежала на снегу и утешением ей было то, что она была красива. Что умерла, как мечтала. Что, в целом, прожила достаточно. Жалела о том, что не успела воспитать дочку. И племянницу не увидела в белом. Больше, впрочем, не о чем было жалеть. Она уходила красиво. Как привыкла. Громко, и с публикой. Ее бледный дух все провожали взором.