Космические байки и истории о настоящей любви

Заходя в столовую во время обеда, Джим прицеливается к столику, ставшим уже «его», и на секунду запинается. Спотыкается. Не находит в себе силы сделать еще один шаг. Чувство неоправданной грусти накатывает, когда он понимает, что ничего более не вернуть. Не будет этого легкого и правильного «как прежде». Нет его верного друга и главы медслужбы — Леонарда МакКоя. Уже год как нет. Его, и центрального навигатора Павла Чехова. Их нет в его мире. Мысль горчит как мазут, попавший на кончик языка. С истиной всегда так. Он забирает из репликатора, ставший за последнее время привычным, «слегка вегетарианский» завтрак и устраивается поудобней. — Доброе утро, капитан, — светло улыбается энсин Чехов. — А, Джим, — хлопает его по плечу Боунс, прицельно запуская вилку в полную овощей и зелени тарелку. — Руки! — угрожающе ворчит Кирк, пытаясь защитить от посягательств «диетический витаминный рацион необходимый человеку». Впрочем, столь четкая формулировка, принадлежит, конечно же, не ему. Их нет в его мире. Именно так. Ровно как год назад они построили свой. Даже будучи по натуре оптимистом, Кирк не верил что у них получится. Такие разные как вода и масло. Не перемешать… И, едва ли не впервые, оказался неправ. Они собрали свой мир: из разбитого сердца Леонарда и солнечных зайчиков, путающихся по утрам в волосах энсина; из десятков кротких взглядов; из «не буду» и «никогда»; из обжигающего спиртом одиночества, текущего в крови, и неумелых гитарных переборов, которые разбивали вечернюю тишину лазарета; из яда, щедро расточаемого доктором, и дурацкого акцента русского гения; из разницы в больше чем десяток лет; из «случайно» разбитых острых коленей и капитано-дружеских визитов на мостик; из доводящих до безумия доктора разговоров Павла с цветами и оставшихся от прошлой жизни костей МакКоя. Они собирали его как умели: что-то ломая, а что-то бережно перенося на новое место. На этом пути находки всегда чередуются с потерями. Но «дорогу осилит идущий». И они оба знали об этом. Они собирали его вместе и по отдельности. Когда Леонард не верил в возможность чего бы то ни было, Паше раз за разом приходилось доказывать ему что «возраст не главное», что «пол — не важно», что «он не образумится», что «родители не против», что «небо синее, а трава может быть хоть фиолетовой», что «вода сглаживает любые углы», что «он не уйдет», что «он в своем уме», что «все возможно, только протяни руку». И когда Чехов отчаивался, что не мог сделать ничего больше, уже МакКой заставлял его верить в то, что «есть более важные вещи, чем карьера», что «от любой болезни есть вакцина», что «память — единственное чего его не лишить», что «опыт — дело наживное» и что «даже в смерти… вместе до и после». Этот мир так сложно было удержать. Не дать ему опять распасться, затеряться несобранным пазлом во Вселенной. Десятки, сотни раз им с укоризной смотрели в след. Те, другие, кто был за границами их мира, спрашивали «как чувствует себя доктор, развративший еще мальчишку». И тот отплевывался очередной порцией сарказма и иронии. Они интересовались у Павла, «что он получает от этих отношений и далеко ли пойдет по карьерной лестнице». И тот вежливо стискивал зубы, и улыбался всем назло. Им удалось поделить на двоих все: получасовой утренний душ Чехова и любовь МакКоя к крепкому кофе и сигаретам, наивную откровенность с окружающими Паши и привычку грязно ругаться Леонарда, когда он достигал оргазма. Да много чего, о чем не принято было разговаривать, хотя бы потому, что оно могло убить. Например, о том, что случится, если Боунс не вернется из вылазки, или о том, что случится, если энсин однажды захлопнет дверь, не попрощавшись. И как всегда, в порыве всеобщей любознательности, весьма сытый и довольный Кирк интересуется у них, как им удается поддерживать эту хрупкую гармонию. МакКой с абсолютной уверенностью заявляет: — У нас просто есть три правила: не говорить о прошлом, не говорить о будущем… — И не говорить с набитым ртом, — со всезнающим видом добавляет Паша. Доктор заливается смехом, наблюдая, как Джим давится чаем, и даже слегка краснеет. Наверное, в этом… да в любом из миров он один знает, что на самом деле имеет в виду Павел Чехов.