Космические байки и истории о настоящей любви

«Удачной смены!» — желает кому-то из экипажа Чехов и, щелкнув картой-активатором, входит в свою каюту. Воздух здесь свежий, прохладный, и пахнет луговой зеленью, как он любит. Павел скидывает униформу, не особо заботясь о том, где она в итоге окажется, и в одном белье плетется в душ. Его плечи опущены, на лице — отстраненное выражение, и он еле-еле волочит ноги. Его привычной улыбки как не бывало, равно как и безудержной энергичности. Это на публике он «мальчик-энерждайзер», а за закрытой дверью Павел уже давно не чувствует себя так беззаботно. Нет, у него все хорошо, никто не умер, никого не съели, и их пятилетняя миссия вот уже третий год идет с максимальной отдачей. Все довольны, особенно мистер Спок, получивший себе весьма толкового заместителя по научной работе — Демитрия Ноу. Но в его, личном мире Павла Андреевича, что-то идет не так, будто в отлаженный часовой механизм попала песчинка. Стоит ему встать под душ, как его окликает голос из коммуникатора. — Малыш, ты уже освободился? — от этого особенно нежного обращения Чехов вздрагивает, но автоматически улыбается. Эта привычка — не озвученная благодарность за то, что Ноу никогда не зовет его «мой мальчик». За то, что никогда не лезет в его душу, в его сердце, не пытается прорасти там как дикий виноград, а просто ждет. Как не так давно ждал сам Чехов. Не его, другого. Участливый голос снова интересуется: — Все в порядке? Помнишь еще про вечеринку? — Конечно, — прерывает собеседника Павел. Подготовка к рождественской вечеринке? Выбор несчастного для подарков СС — Секретного Санты? Об этом разговоров на каждом углу — не забудешь. — Сейчас умоюсь и приду помогать тебе. — Всегда знал, что на тебя можно положиться, Па-ша. Чехов согласно кивает и выключает комм. Да-да, на него можно положиться, он никогда не откажет, он не будет возмущаться по мелочам или ворчать… Чехов замирает у рабочего стола, заставленного сувенирами, заваленного документами, и берет в руки рамку с фотографией. На снимке он и Демитрий. Павел пытается увернуться от щекочущего его мужчины и даже на замершей картинке видно, что они оба смеются: Чехов сияет улыбкой в тридцать два зуба, а у Демитрия в уголках глаз залегли морщинки-смешинки. На заднем плане пара ребят из службы безопасности, фиолетовые кусты и маленькие, почти плоские домики еще малоизвестной цивилизации, найденной Ноу несколько месяцев назад. Павел проводит по глянцевой поверхности экрана, проматывая до нового изображения. Точнее старого. Фотографии почти два года, и это, наверное, единственное свидетельство того, что доктор Леонард Маккой когда-то был в его жизни. Он обнимает Чехова за плечи и криво улыбается чуть выше камеры. Паша моргает и так и остается на снимке с закрытыми глазами. Он снова листает фотографии, возвращаясь к «верхней», где Демитрий продолжает ерошить его кудрявую челку и широко улыбаться. Чехов листает кадры туда-сюда, словно надеется, что два абсолютно разных человека превратятся в одного рядом с ним. Туда-сюда, туда-сюда. И — еще раз. Быстрее. В какой-то момент программа не справляется, и изображение застревает на полпути: доктора уже плохо видно, а Демитрия еще нет. Это как нельзя более точно отражает жизнь Павла. Чехов выкидывает в утилизатор груду грязной одежды и сломанную фоторамку, и идет исполнять обещания.

***

— Ну, что и куда вешать? — бодро интересуется Павел, закатывая рукава черного свитера. Трое знакомых ему девушек-энсинов из медицинского зовут помочь с елкой. Работа в зале кипит: научники тянут гирлянды, пилоты смены гамма двигают и застилают столы, Скотти корпит над репликатором, который отчего-то выдает елочные игрушки только зеленого цвета, Кирк то и дело передает по комму, что вот-вот принесет им ящик с именами. Сегодня каждый станет для кого-то Секретным Сантой, и Павел очень надеется, что в этом году обойдется без подтасовки. Когда они заканчивают принаряжать третью елку, Чехова наконец, находит Ноу. — Я не заметил, что ты уже пришел. Какой-то ты сегодня тихий — заболел? — Демитрий целует Павла и заботливо проверяет температуру тыльной стороной ладони. Так же, как в детстве это делала его бабушка. — Нет, все нормально, — улыбается в ответ Чехов и стряхивает с синей форменки мужчины снежинки-конфетти. — Просто меня взяли в оборот, стоило только войти. В комнату врывается капитан вместе с лейтенантом Бенфордом, который помогает ему тащить огромный мешок, доверху набитый именными капсулами. Мешок, конечно, не проходит в двери, и пока они пытаются его пропихнуть, кто-то задевает шнуры, висящие у стены. Десяток бочонков с конфетти взрываются над головами всех присутствующих. Но вместо того, чтобы радоваться вместе с остальными, Чехов хмурится еще сильнее. — Эй, малыш, точно все в порядке? — Демитрий приседает перед ним на корточки. — Ну, прекрати, — отмахивается Павел, выжимая из себя улыбку. — Немного болит голова, ничего страшного. Павел поднимает ладони вверх, показывая, что сдается и готов во всем чистосердечно признаться. Ему кажется, что он удачно спрятался за привычной отмазкой и не сразу понимает, какую ошибку допустил. — Тогда пойдем, я отведу тебя в лазарет, — Демитрий приобнимет его за плечи и ерошит челку кончиками пальцев. Павел устало закрывает глаза и всю дорогу надеется, что сейчас не смена Маккоя. Его точного расписания он не знает уже год.

***

Чехову везет. Несмотря на то, что доктор сегодня дежурит, его вряд ли стоит ждать в лазарете, делится с ними информацией младшая медсестра Марта. — Он у себя в кабинете проводит какую-то онлайн консультацию, просил не беспокоить. «Доктор Маккой и консультации», — Павел чуть слышно хмыкает и послушно откидывается на спинку био-кушетки. Он может написать целый роман на эту тему, где главный герой самоотверженно борется против системы, погрязшей в формальностях и предрассудках, и героически проигрывает в финале, исчезая в жерновах бюрократической машины. Последнее, впрочем, не обязательно, но доставило бы удовольствие автору. — Мить, иди обратно, — приоткрыв один глаз, предлагает мужчине Павел. — Уверен? — Куда я отсюда денусь? — улыбается Павел. — А без тебя там опять что-нить случится. — Не случится. — Иди. Идея с Сантой и вечеринкой твоя, так что ты должен все проконтролировать. Первое достоинство Ноу — он не спорит подолгу. Он целует Чехова в лоб и уходит обратно к капитану Кирку и остальным добровольцам, которые еще пару часов будут приводить залу в праздничный вид. Второе его достоинство — в отличие от самого Павла, Демитрий никогда не копается в прошлом. Получив распределение Энтерпрайз, он ни разу не поинтересовался, чем жил экипаж до его появления на корабле. И Чехов с небывалым облегчением принял его правила игры. В лазарете безлюдно и жарко. Павел стягивает с себя свитер и вешает его на спинку кровати. Почти сразу под ногами появляются роботы-уборщики. Они тихо жужжат и толкутся, тщательно собирая снежинки конфетти упавшие с его одежды. — Мусоришь, Чехов? — интересуется знакомый голос из-за спины. Сердце Павла пропускает удар и застревает в горле. Он мучительно долго молчит, пытаясь найти достойный ответ, прежде чем выдает одинокое «нет». — Что-то болит? Доктор Маккой обходит кровать и подносит к его голове «ложку» портативного сканера. Павел зажмуривается что есть сил. Почти год ему удавалось успешно игнорировать Маккоя. Садиться в другом конце зала во время собраний, находить уместные предлоги, чтобы не попадать с ним в один десант, избегать травм и, как следствие, медотсека, познакомиться с новым членом экипажа — Демитрием, и неожиданно обнаружить себя вовлеченным в бурный роман, о котором шептались по всем углам корабля целых две недели. Еще бы! Ноу был хорош собой, умен и сходу занял не последнее место среди экипажа. Казалось бы, его жизнь наладилась, двенадцать месяцев он был один, а потом нашел того, кто понял его без лишних объяснений. Так почему за пять секунд рядом с Леонардом, стена его самообладания готова рухнуть, погребя под собой остатки гордости? — Паша? Что у тебя болит? — доктор Маккой присаживается на край кушетки, отставляя все медицинские приборы в сторону, и проводит пальцами по выбившейся из его челки пружинке. Чехов еле слышно всхлипывает. — Мальчик мой… Павел всхлипывает, уже не таясь, и не успевает заметить, как оказывается в плотном кольце рук доктора. Тот гладит его по волосам, а Чехов неловко трет рукой глаза, понимая, что это ничем не поможет. Когда он сквозь слезы слышит сбивчивый шепот доктора, то не сразу может разобрать, о чем тот говорит. Очень мешает его южный акцент. — …отдам. Я все тебе отдам, все, что захочешь. Только не плачь, — он гладит Чехова по спине, легко касаясь пальцами открытой шеи и двух выступающих над воротом футболки позвонков. — Я сказал, что смогу без тебя. Чушь. Я не могу сам. Я думал, что тебе будет лучше не со мной. Но я не могу. Останься со мной. Даже если не любишь, останься. Маккой замолкает и, пожалуй, в этот момент Павлу стоит подняться и уйти. Забыть, что здесь произошло, забыть, каким несчастным и каким потерянным он видел Леонарда. И, наверное, Чехов будет корить себя за это не раз: потому что у них ничего не получится; потому что несколькими этажами выше человек, который его любит, ничего не требуя взамен, даже не догадывается, что ему предстоит праздновать это Рождество в одиночестве; потому что дважды в одну реку не войти, но… Павел отстраняется от Маккоя, который смотрит на него чуть испуганно. У него такие же покрасневшие, и влажные глаза, как и у Чехова, разве что губы не трясутся. Павел говорит: — С Рождеством вас, доктор. В этом году опять не обошлось без мухлежа в распределении Секретного Санты, — и целует Маккоя впервые в жизни.