Космические байки и истории о настоящей любви

— Вашу мать, Павел Андреевич, сэр, — рычит Маккой, замечая как на повязках, которые он накладывал добрых десять минут, проступает кровь. — Я попросил вас спокойно лежать, а не рваться на новые подвиги. Чехов выглядит почти виноватым и старается не смотреть в глаза молодому интерну. Леонард качает головой и достает новые бинты. — Не пойму, почему вас на пару с капитаном все время тянет влипнуть в какую-нибудь историю по самую макушку? — Мы же исследовательский корабль, доктор, — улыбается навигатор. — Вот и исследовали бы себе, — бурчит Маккой. — Чего же на рожон лезть? Вопрос остается без ответа, а едкое замечание застревает в горле, когда юноша ловит лукавый взгляд Чехова. Несколько локонов прилипли ко лбу, придавая его образу почти мальчишеское очарование, с которым невозможно бороться. Впрочем, настоящий возраст Павла выдает разве что сеточка морщин вокруг глаз да пара прядей, блестящих серебром. Леонард снова укоризненно цокает и легко касается кудрявой непослушной челки. — Честное слово, сэр. Иногда мне кажется, что это вам семнадцать, а не мне. *** — Я доктор, а не мальчишка, — шипит МакКой, уже из принципа вкалывая сыворотку как можно больнее. Мужчина кривится и трет пострадавшую от укола шею. — Щенок, — не скрывает раздражения пациент. — А теперь вы должны извиниться перед доктором МакКоем, — раздается голос из-за спины. — Да кто ты…- хочет огрызнуться пострадавший, но на пороге кабинета стоит центральный навигатор Чехов. — Простите, сэр. — Скажите это доктору, — качает головой Павел. — Вы нанесли ему прямое оскорбление. — Приношу свои извинения, доктор МакКой, — отбивает казенным тоном мужчина. Но юноша только делает неопределенный жест рукой уже вслед удаляющемуся пациенту. — Не обращайте внимания, — советует Чехов, занимая освободившееся место на кушетке. — Несомненно, несколько … странно, когда вас лечит кто-то, кому только семнадцать. Но уверен, высокая квалификация и место на Энтерпрайз — исключительно ваша заслуга, — примирительно добавляет энсин и улыбается, так, что МакКой хочет прикрыться ладонью от того тепла и света, что несет эта улыбка. — Я привык, — говорит он. — Когда они попадают сюда с пробитой печенью или без руки, мой возраст уже никого не волнует. Леонард устало трет переносицу. — Может быть, сделаете пятиминутный перерыв и выпьете со мной чаю? — предлагает мужчина. Доктор хочет сказать что-то о том, что у него полно работы, полное брюхо Энтерпрайз народа, ждущего прививки, но отказать когда тебе так искренне и ненавязчиво-заботливо предлагают сложно. — Пять минут, — предупреждает МакКой. — Конечно, — соглашается Павел. — Вы человек рабочий, пациенты толпами стоят под дверью, ни минуты покоя. Юноша пропускает ироничное замечание мимо ушей. Павел Андреевич — единственный, на кого он почему-то не может обижаться. Всему виной его улыбка и по-детски наивный взгляд, оправдывается Леонард. Вместо чая Чехов приносит горячий, почти приторный шоколад. И МакКой смотрит с каким-то подозрением на заполненный доверху коричневой жижей стаканчик. Однако, палец Павла, скользнувший по ободку его тары и на секунду утонувший в густом напитке, не вызывает недоумения. — Мне кажется, ваш вкуснее, — опережает вопрос юноши, навигатор. МакКой перехватывает ретирующуюся с места преступления руку, чтобы поймать губами вначале шоколадные капли, а следом облизать выпачканный сладким, палец. — У вас учащенный пульс, Павел Андреевич, и расширенные зрачки, — лукаво констатирует молодой медик, деловито удерживая узкое запястье мужчины. — А вам только семнадцать, — качает головой Чехов, и непослушные кудри скрывают ярко алый румянец. — Тогда как мне больше чем тридцать. К тому же вы не совершеннолетний… — Думаете, это повод остановиться? — хмыкает Леонард, пододвигаясь ближе к собеседнику. И Чехов внимательно слушает врачебные предписания, у которых всего одна цель — заставить его смутиться еще сильнее. — А теперь извольте выполнять, Павел Андреевич, — подводит итог юноша. И кто он такой, думает энсин, чтобы спорить с доктором? МакКой подходит к вопросу со всей врачебной обстоятельностью. Он закрывает дверь, дважды уточняя новый пароль, и внимательно следит за перемещениями навигатора по каюте. Тот несколько раз проходит мимо стола, и, наконец, усаживается в дальнее кресло, полностью отдаваясь созерцанию монотонного звездного пейзажа за стеклом иллюминатора. Но это не более чем странный флирт. Им обоим прекрасно известна цель визита, однако Леонард соглашается с условиями игры. Вот только в четко выверенных расчетах скрыта ошибка. И Павел вздрагивает, когда пальцы юноши касаются его висков, аккуратно массируя, заставляя расслабиться и откинуться на спинку кресла. — Леонард… — Тшшш, — обрывает его МакКой, опуская руки вначале на шею, а потом юрким зверьком ныряя за ворот свитера. — Вам не о чем волноваться. — Нам не стоит заходить дальше, — мужчина перехватывает его широкие ладони с длинными пальцами, не позволяя стянуть с себя мешающую последующим ласкам одежду. Но его сомнения безжалостно сминают теплые губы, касающиеся высвобожденных из плена манжет запястий. Горячий язык чертит влажную дорожку вдоль ладони и берет в плен несколько пальцев. Чехов пытается отодвинуться, но Леонард только плотнее сжимает губы, слегка прикусывая пальцы зубами. Мужчина порывисто вздыхает и смотрит на юношу широко раскрытыми серыми глазищами. Он кажется едва ли не испуганным, и от этого молчаливого повиновения у доктора подкашиваются колени и пересыхает во рту. Вторая рука МакКоя касается длинного старого шрама на шее Чехова и тот опрокидывает голову назад, открываясь для новых прикосновений. Неровный дилетантский шов выводит Леонарда из себя настолько, что он не может сдержаться, оставляя на бледной коже темный отпечаток поцелуя, вырывая вместе с тем едва слышный стон. Павел старается снова отстраниться, но юноша ловко вжимает его в кресло, усаживаясь сверху, и плотно обхватывает коленями бедра мужчины. А затем резким рывком пододвигается почти впритык. — Вы же обещали меня во всем слушаться, Павел Андреевич, — напоминает МакКой, вместе с тем, успешно избавляя навигатора от его канареечно-желтой униформы. Кажется, Чехов смиряется с поражением, позволяя себя раздевать. Но как только пальцы Леонарда касаются оголенной бледной, как молоко, кожи, мужчина вспыхивает так, что даже веснушки на его плечах становятся пунцово-красными. Молодой доктор, не сдерживаясь, смеется, касаясь губами причудливых пигментных созвездий, украшающих грудь Павла, будто отпечаток небесной карты. МакКою нравится дразнить мужчину, попавшего в его сети, чувствовать, как он вздрагивает от прикосновений и поцелуев. Впрочем, тот обладает особым талантом — остаться почти по-детски невинным, не смотря на свой возраст. Леонард смело зарывается пальцами в кудри Чехова, и в свете ламп они похожи на язычки пламени. Несколько седых прядей кажутся припорошенными пеплом, и юноша легко касается их губами. Молодой организм, раздразненный чужой близостью и возбужденный почти до предела, требует большего. И МакКой, соскальзывая с колен, тянет растаявшего в его ласках мужчину на кровать. Но тот неожиданно перехватывает инициативу, снимая с удивленного юноши свитер и прижимая его спиной к шершавой ткани покрывала. Он оставляет аккуратный укус над самым сердцем и, не давая опомниться, смыкает губы на темной ягоде соска. Леонард несдержанно вскрикивает и выгибается в пояснице, заставляя Павла прижимать его к кровати тяжестью своего тела. Горячие поцелуи оставляют невидимые ожоги на груди, двигаясь вниз, к границе форменных брюк. Впрочем, последние вместе с бельем спустя минуту теряются где-то на полу вслед за ботинками и носками. МакКой забывает, что еще недавно был совсем не согласен на такой поворот событий, когда влажный, горячий рот мужчины обхватывает его член. Тот определенно знает, что и как нужно делать, потому что когда его губы плотно сжимаются у самого основания, а затем нарочито медленно скользят вверх, Леонард громко стонет и начинает метаться под ним. Кончик языка беззастенчиво слизывает выступившую чуть соленую каплю, а со следующим толчком юноша выгибается сам, задавая ритм и цепляясь пальцами за плечи Чехова. Разрядка приходит неожиданно быстро. Перед глазами вспыхивает ураган солнечно-рыжих, как волосы его любовника, искр, а когда юноша приходит в себя, то лежит на чужих коленях, и теплые ладони гладят его спину и поясницу. МакКой садится на кровати, совершенно не стесняющийся своей наготы, и тянется, чтобы поцеловать Павла, начиная новый виток их прелюдии. Но тот отстраняется, встает и надевает выуженный из-под кресла свитер. Замечая плохоскрываемое удивление в глазах юноши, он объясняет: — Пусть у меня и нет забитых пациентами коридоров, но бета-смена начнется через восемь минут, доктор. Он целует оголенное плечо юноши и уходит, оставляя после себя едва различимый аромат морского бриза и неясное разочарование. Леонарду хочется закутаться по самую макушку в одеяло или пару раз ударить кулаком о дверной косяк. Но вместо этого он одевается и возвращается в лазарет. Все те, кому сегодня не повезет оказаться в руках молодого специалиста, не единожды заставят сидящего за пультом навигатора Чехова икать и тереть непроизвольно вспыхивающие уши. А МакКой будет планомерно и методично, до глубокой ночи по корабельному времени, разрабатывать филигранный план мести. Он, как никто иной, знает, что это блюдо всегда подается холодным.