До свадьбы заживет

— Тебе что — на лбу татуху сделать, чтоб ты ее в зеркале читал и не таскался сюда? Хватит того, что нас Березовский щелкнул во дворе, так ты еще и сюда опять приперся, когда не только он, но и его дружок Арсенин может тебя увидеть со мной. — Да погоди, я ж по делу. Стой! Березовский — это ж этот… как его?.. Он что, здесь? Нефедов закатил глаза: — Трейсер. Лось смутился, слово было какое-то странное, ругательное, а тот же вылитый ангел. Как с гаража спорхнул! Никто и не заметил. — Я это хотел спросить… а чё, у твоей мамки неприятности теперь будут? Антон аж рот забыл закрыть. Какие еще неприятности? С чего? Об Арсенине она знать не знала! — Какие еще?.. — Ну что физрука-то поймали! — Какого еще?.. — Блин, да Геннадьевича нашего! Он же наркоту толкал! Не нашим, правда, и не в самой школе, а тырил под мусорными баками, типа передача. Но баки-то школьные! Хрена себе новости. Ну да, чего-то там мать ревела пару раз на кухне, но не из-за него, не из-за Антона, и ладно. Даже дядь Витя на него ни разу не пожаловался, а если у нее там чего на работе, так сама справится, не маленькая. — С каких это у нее-то неприятности будут? Не она же толкала! Уволит — и всего делов. *** Гориславу Буркову, известному в своем районе как Гнус, было хорошо. Нет, сначала ему было плохо, когда мимо него в наручниках провели работодателя — Олега Геннадьевича. Обморочно страшно было, когда тот, глядя Горьке в глаза, беззвучно, одними губами сказал «выкинь», а менты, придерживавшие физрука за предплечья, мазнули по Гнусу взглядами. Хорошо Буркову стало сразу после того, как машина с номерами на голубом фоне рванула прочь, а его, Горьку, не задержали и не обыскали, и он свободно ушел с заднего двора школы, где стояли те самые мусорные баки. Еще лучше — когда Гнус сообразил, что вырученные деньги и, главное, остаток товара останутся у него. Вот он — Самый Крутой Фарт! Разве мог десятиклассник Бурков, покуривавший иногда косячок, купить такую чистую и стоящую безбожных бабок дурь? Да ни хуя! И просто прекрасно стало, когда через день мать ушла «на сутки», и Горька впервые в жизни «вмазался по вене». Всё вокруг окрасилось и завертелось, где сон, где явь, разобрать было невозможно, да и не хотелось, где-то что-то звенело, говорило, вокруг что-то происходило, а мальчик Гориславушка был в нирване и блаженном тумане. Всё было расчудесно, а то, что он лежал на животе, спасло глупую жизнь, потому что под утро, когда с обыском в открытую дверь вломились менты, Гнус с передозом не захлебнулся собственной рвотой. Соседи в красках описали матери Горьки, вернувшейся со смены и опешившей при виде опечатанных дверей, ментов, покидавших квартиру, и медиков, увозивших ее сына, сунули в руку чашку с валерьянкой и бумажку с номером телефона Госнаркоконтроля. А потом вызвали скорую помощь и ей. *** За два часа до описываемых событий из квартиры Бурковых вышли два парня — один стройненький, а второй здоровячок. К Гнусу пошли, наверно, больше от скуки. Школу тот бросил, и говорили, что в какие-то темные дела залез, но слухи слухами, а когда Лось предложил «дернуть по пиву на хате у Валета», Антон сильно отказывался, но достойной отмазки так и не придумал и шел к Гарику неохотно. Но Лось как настоящий друг считал, что они должны пойти все выяснить по горячему следу. Нефедов досадливо поморщился, когда обдолбаный Гарик открыл дверь, а после, когда тот рухнул прямо в коридоре, с облегчением велел Лосю перекантовать идиота на кровать. Пока Витек тащил блаженно улыбающегося кретина к койке, Антон увидел на столе и шприц, и закопченную ложку, и несколько целлофановых пакетиков с неким содержимым, и мужской клетчатый носовой платок, а под ним — оппа! — виднелось несколько крупных купюр. Дураком Нефедов себя не считал, а потому мгновенно сложил два и два. Недокормыш Гнус постоянно вертелся около физрука — так? Бабки у Гарика, бывало, водились, при том, что в доме лишних не было. Безо всяких угрызений совести, Антон, стараясь, впрочем, сделать это незаметно от Лося «ты не на меня смотри, а переверни его на живот!», шустро сунул купюры в карман — наркота его не интересовала. Куда пристроить сегодня эти деньги, он знал, всё равно они не бурковские, так что не о чем и говорить. А ночных клубов навалом. *** — Ну что мне Вам сказать, Наталья Сергеевна… — усталая инспектор потерла виски пальцами. — Понимаете, нет здесь состава преступления. Даже по показаниям самого Димы он сам упал. Хорошо еще, уж давайте напрямик, что Вашего сына не обвинили в нападении. Ведь и свидетели говорят, что парней он просто складировал на асфальт. Прямо и не знаю, какое счастье, что у них ни синячка, ни царапинки, а то ведь могли и встречный иск подать, за избиение. Наташа сжала губы в полоску: — Хороши законы. И никто ни в чем не виноват! — Ох, да что же мы им предъявить-то сможем? Вы поймите, у Димы серьезные боевые навыки, а знаете, как оно бы на суде повернулось? Шли себе три мальчика с концерта Чайковского, а к ним прицепился качок-спортсмен, чтобы свои приемы на живых людях отработать. И тут все медали и кубки Вашего мальчика против него бы и обернулись… Но Вы знайте. Карма, это дело такое. Я уж насмотрелась. Настолько большая наглость без последствий не останется, поверьте. По-видимому, слова многомудрой инспекторши все-таки имели вес во Вселенной. Потому что для кой-кого и впрямь пошла черная полоса, которая показалась сначала белой. *** Улицу переименовывали уже в третий раз. Ладно, не понравилось отцам города Советская и Герцена. Но с чего было переделывать Нечаева — который был архитектором и никакого отношения ни к каким партиям не имел, сплошная загадка. Теперь улочка в восемь домов гордо именовалась Старая. Несмотря на малые размеры, на улочке было несколько двусмысленных достопримечательностей. Первая и несомненная — магазин «Мебель» и детский магазин «Тутти», владельцы которых постоянно вели войну с неизвестными лицами. Эти лица с регулярностью, достойной лучшего применения, систематически снимали со светящихся вывесок буквы большую «М» и маленькие «т» и «и». Видимая издалека «ебель тут» недвусмысленно указывала на другую достопримечательность — две гипсовые скульптуры пионеров. Скульптуры стояли здесь со времен детского парка, ставшего ныне летним кафе «У Тиграна», и представляли собой две весьма потрепанные фигуры с отбитыми носами. Одна из них держала весьма фаллического вида горн, упиравшийся одним концом в ее бедро, а другим — в ягодицы второй, которая, наклонившись, приобнимала третью фигуру, давно превратившуюся в осыпавшийся столбик. В целом же, с какого ракурса ни посмотри, композиция выглядела сценой из крутого гей-порно, где прикованного наручниками юношу, стоящего раком, радостно удовлетворял его друг, а если учесть восторженное выражение лиц участников действа, то понятно, почему на фоне пионеров так любили фотографироваться гости города. Игривые пионеры смотрели попами в сторону «ебели», а глазами в сторону третьей достопримечательности, к которой направлялся Нефедов. Достопримечательность называлась «Веселая чаша» и имела на вывеске слова «Клуб свободных нравов». Антон заприметил вывеску, еще когда дворами уходил с места нападения на Арсенина, и, чувствуя в себе весьма свободный нрав, решил-таки посетить клуб, в котором, по слухам, не спрашивали паспорт, а наливали без вопросов. Не то чтобы хотелось напиться, но после заметно возросшей холодности в классе сильно хотелось отвлечься. *** «Веселая чаша» встретила Антона дабстеповым ревом колонок и ослепляющим светом синих проблесковых ламп. Наливали тут, действительно, не особо интересуясь возрастом, но уж если начистоту, то Нефедов совсем сопляком и не выглядел. Вот честно — хорош был Антон Нефедов. Стройный, с чертовски обаятельной улыбкой, со стильной стрижкой, хоть и не скажешь, что пострижен — волосы по плечи и всё так небрежно вроде, и всё к месту. А при маминых немелких тратах на его прикид, который сейчас состоял из стильной пары черных джинсов и куртки, так вообще. «Принц Тьмы!» — как оценил он сам себя сегодня вечером. И те девушки у входа его назвали «красавчиком», когда ему на запястье ставили клубную печать, а они, между прочим, точно уже студентки! Антон улыбнулся и, кивнув им на вход, небрежно пихнул парню-кассиру плату еще за двоих. Честно сказать, девчонки тут же растворились в толпе, но Нефедов не пожалел — во-первых, хоть бабло и было и не хуй им еще и на коктейли тратиться, а во-вторых, внешность у них, по сравнению с ним, не дотягивает. Не айс, короче. Нефедов протолкался к бару, хлопнул небрежно купюрой о стойку и кивнул на бутылку в руках бармена «вот этого!», на самом деле ни в зуб ногой, что заказывает. Бармен, симпатичный парень, косящий под гея, понятливо кивнул и расторопно налил в высокий стакан желтую жидкость. Подмигнув, кинул лед и показал глазами на соломинки, стоявшие в бокале на стойке. Антон, где-то читавший, что пить через соломинку — удел детей и баб, надменно скривился и от души глотнул из стакана. Немного задержав взгляд на бармене, понял, что сдачи не будет, подавил досаду — купюра-то была немаленькой, да ладно. И только тогда почувствовал, что такой градус, пожалуй, стоил отданных денег. Вытаращив глаза и едва не высунув язык, как собака, новоявленный тусовщик пару раз попытался вдохнуть, закашлялся и еле перевел дух. Крепкая штука, с уважением посмотрел Нефедов на стакан и обвел заблестевшим взглядом зал. В мелькании цветовых пятен сложно было найти красивых девчонок, но весело было и так. Атмосфера явно соответствовала красочному настроению, затопившему сознание, — Антон задергал головой и плечами в такт музыке, широко улыбнулся миру и, заглянув в стакан, с удивлением заметил, что в нем только лед. «Повторить!» — небрежно стукнул о стойку толстым стеклянным дном, и получилось прямо как в кино, повелительно и круто, особенно, когда стакан проехался по барной стойке прямо к бармену. Еще одна купюра покинула карман и перекочевала к псевдо-гею. А чё там «псевдо», ухмыльнулся Антон. Голубок и есть! Тут ведь свободные нравы! Ощутив себя свободным на все сто, Нефедов, пританцовывая, попер сквозь толпу веселых дикарей, какими ему виделись завсегдатаи танцпола. Делая большие глотки и хрустя льдом, он раздвигал плечом целое озеро дергающихся под музыку людей, мимоходом смело хлопая по чьим-то обтянутым блестящими штанами задницам. По ходу, пару раз задницы были мужские. Но разошедшемуся Нефедову уже было фиолетово. Он находился где-то в параллельной вселенной, где всё подчинялось мановению его ладони. Басы вибрировали в горле и груди, хотелось сделать что-то грандиозное, типа взлететь и пройтись по головам, или, еще лучше, спрыгнуть со сцены в толпу — пусть передают его восхитительное тело по рукам… каааайф! Пойло опять закончилось. Пошарив по карманам, Антон обнаружил последнюю бумажку и уставился на нее, силясь понять достоинство банкноты, но никак не мог сосредоточиться. А, хуй с ним! Настроение слегка испортилось, когда вместо полного стакана перед ним оказался бокал наполненный на две трети — блядский говногей, верняк, прикарманил бабло и пожалел долить по-честному. Антон открыл было рот, высказать сучаре, всё, что о нем думает, но тут еще один какой-то пидорас ткнулся ему в спину. «Бля!» — Нефедов развернулся, взмахнув рукой со стаканом, из которого немедленно вылилось не меньше половины и на стойку, и на толкнувшего его невысокого, крепкого, загорелого парня в кожаной жилетке. — Куда прешь, долбоеб? — рявкнул Антон. — Извини, друган! — улыбнулся тот. — Не кипишуй, сейчас нарисую тебе порцию. — Себе на хуе нарисуй, мудила! Бабу нашел, бухло покупать! — Остынь, солнышко, — присунулся ещё один молодой мужик в футболке и татухах от кистей рук до локтей, — коктейль он тебе разлил? Сейчас компенсирует. Но следующая стадия опьянения уже делала этот гребаный мир идущим войной на Принца Тьмы. И Его высочество, игнорируя явное преимущество со стороны противника, сам пошел войной на гребаный мир. У парня в татухах, пропустившего первый нефедовский удар, оказался крепкий кулак и железная хватка. Он просто вынес матерящегося и размахивающего кулаками во все стороны Антона к чертовой матери, за двери клуба, и аккуратно посадил около вдохновленно совокупляющихся пионеров. А потом так же спокойно направился к другу в кожаной жилетке. Нефедов неверящим взором оглядел место своей дислокации. Суки! — Суки!!! — заорал он. Из отъезжающих от клуба машин раздался гогот. Принц Тьмы сейчас выглядел слегка не по-королевски — растрепанный, почему-то в мокрой рубашке и с разошедшейся молнией на куртке. Но гордость бурлила в алкогольной крови, и ржач из синего Фольксваген-пассата, отъезжающего от клуба, привел Антона в состояние исступления. Со словами «заткни ебало!» он схватил кусок отколовшегося от скульптуры гипса и с силой швырнул в приближающуюся машину. Это просто физика — сложение скоростей. Скорость Фольксвагена плюс быстрота, казалось бы, нетвердого обломка, и — на тебе! — на лобовом стекле шикарная вмятина, от которой шустро разбегались тоненькие лучики! Ха! Получи, фашист, гранату! Осколок шалунишки-пионера сделал свое дело и остался на капоте, а Нефедов, злобно щерясь, резко выставил перед собой два средних пальца. Довольный собой, слегка покачивающийся Антон, не чуя беды, презрительно развернулся и подался прочь. — Не так быстро! — низкий мужской голос, стремительные шаги за спиной, и Нефедова развернула к себе крупная тень. Вот сейчас бы, как говорится, и «нажать на педали», но не выветрившийся хмель бродил по венам и бил по мозгам, а потому Нефедов молча шарахнул тень между ног. Зря. *** Видать, был какой-то провал во времени, потому что только что Антон стоял у летнего кафе, а вот уже сидит в машине, на заднем сиденье и слушает какую-то хуйню про «отработку за лобовуху». В Фольксвагене, кроме него, еще двое молодых мужчин. — Деньги деньгами, деточка, — раздался низкий голос одного из них, — а моральный ущерб как-то надо компенсировать. — Давай-ка, — сказал второй с короткой, в сантиметр, стрижкой, засовывая в рот раскуренную сигарету и расстегивая штаны, — пошлифуй болт. — Чё? — Нефедову смешно. — Сдурел? Выпустите меня! — заорал он раздраженно и попытался открыть дверцу. Заблокирована. А стриженый схватил Антона за длинные пряди на затылке и пригнул к своему паху, где из ширинки уже торчало налитое, с отодвинутой крайней плотью мужское орудие, в ореоле черных кудряшек. Спиртное улетучилось мгновенно. Вранье. Всё вранье! Не может этого быть! Антон с ужасом смотрел на приближающуюся красную головку, на которой уже выступила прозрачная капля, и, хотя рот был открыт, не мог выдавить из себя ни звука. Это не с ним происходило! Сильная рука вдавила его лицо в пах, точно попадая его ртом на чужой член. Антон сразу открыл зев шире, пытаясь не коснуться ни языком, ни внутренней стороной щек чужого мужского достоинства, заполнившего рот, и одновременно стараясь вывернуться из захвата, но его голову зафиксировали жестко, грубо, так, что соленая головка тыкнулась куда-то в горло. Силясь избежать рвоты, Нефедов инстинктивно сомкнул губы, и зубы царапнули громадную плоть, толкающуюся в него. — Ах ты ж, блядь! — стриженый зарычал и дернул кулаком, с зажатыми в нем волосами парня вверх, освобождая рот от мерзкого присутствия. — Ты ж, тварь, щас задом отработаешь! Ну не хотел я… Юрик, ну-ка во дворы! Пассат резко взял старт и стал закладывать виражи. Захват на затылке разжался, но мощные руки ловко растеребили ремень на стильных джинсах, умело стянув их вместе с трусами почти до колен. Антон выл от ужаса и отталкивал стриженого одной рукой, другой делая попытку натянуть обратно хотя бы боксеры. Самое кошмарное, что молодой мужчина был настолько сильнее его, что даже не замечал сопротивления. Он схватил обе щиколотки жертвы в одну руку и дернул их вверх, задирая ноги Нефедова к лицу, искаженному дикой паникой. Юноша заорал и забился, не видя еще, что собирается сделать стриженый, но понимая, что его сейчас… «Господи, только не это, господи, пусть меня не выебут», — только эта мысль наполняла всё существо самонадеянного дурня. Антон дергался, зажимал анус, вертел голым задом и визжал, визжал девчачьим голосом. Но колени уже уперлись в лоб, выставляя напоказ поджавшиеся яички и скукожившийся от страха член. — Нет, ну пожалуйста! Отпустите! — постыдно заскулил Нефедов. — Не надо, — умоляюще плакал он. Машина резко затормозила. — Не ной, тебе еще понравится, — спокойно сказал тот, что сидел за рулем, — приехали, Дёма. — Отлично! — отозвался Дёма. — Придержи-ка его, я щас разложу… Юрий быстро вышел из машины и перехватил Нефедова поперек живота, головой вниз, а голой задницей вверх и смачно хлопнул по ней, зажав ягодицу крепкими пальцами. Антон судорожно и резко двигал ногами и рыдал. Вырваться было невозможно. Спасительная мысль пришла внезапно, и Нефедов громко, захлебываясь, заорал: — Мужики, не надо, я отсосу! ОТСОСУ! И случилось чудо. Его отпустили! Антон упал на землю, перекатываясь подальше, неловко натягивая трусы, и просительно (только бы не передумали!) повторял: — Отсосу! Отсосу! Слышалась какая-то возня, хлопающие звуки и полузадушенный рык, но почему-то никто не спешил воспользоваться предоставленной возможностью. Парень утирал слезы, давил рыдания и спешил надеть и застегнуть джинсы, одновременно отползая в сторону, а насильники не делали попыток приблизиться. Наконец по направлению к трясущемуся парню двинулся кто-то. Антон вскинул глаза и первое, что увидел, это Фольксваген, около которого, раскидав руки и ноги, валялись Юрик и Дёма. А кто-то стремительно подошел к зареванному Нефедову и присел на корточки рядом: — Ты как? Всклокоченный Принц посмотрел на спасителя и увидел… Арсенина. Тот смотрел на него с легкой брезгливой гримаской, но и с сочувствием одновременно: — Встать можешь? Ты как, цел? Надо уходить, пока эти не очухались. Антон шарахнулся от него, как от прокаженного, глядя настороженно и испуганно, а потом поднялся на слегка дрожащих ногах и вдруг стреканул в сторону, словно заяц, и, петляя, побежал между деревьев к домам. Дима удивленно посмотрел вслед, пожал плечами и пошел на маршрутку. Он как раз возвращался с тренировки, точнее, с легкой разминки, так как тренироваться в полную силу ему было запрещено еще как минимум полтора месяца, когда услышал вопли, доносящиеся с небольшой площадки, окруженной деревьями, сзади спорткомплекса. Он сразу и не понял, что это Нефедов, просто увидел двух здоровых лбов и вырывающегося от них паренька с голым задом. Что там происходило, догадаться было нетрудно. И руку, и бок следовало поберечь, но пройти мимо Дима ни за что не смог бы. Разве что знал бы наверняка, что это Нефедова пытаются разложить и отыметь, хотя нет, все равно бы помог. Робин Гуд хренов, а ведь тот не просто к нему засланцев подослал, так еще бы и с радостью на могиле сплясал бы, если б Димка «кони двинул». Но вот он, закон сохранения энергии, в действии: сделал гадость другому — через время получи отдачу. А класс голову ломает, планы строит, как бы Нефедова наказать, и никто не знает, что возмездие фактически свершилось. Теперь Димка нескоро забудет, как Нефедов орал на всю площадку: «Отсосу!» И расскажи он это в классе, Антону не жить, его ж до смерти засмеют. Но Дима понимал, как бы ему ни хотелось, но он вряд ли поделится такими подробностями с широкой общественностью, разве что с Гором. *** Антон опомнился и остановился только тогда, когда сил бежать уже не было, он оперся руками о колени и, согнувшись, пытался отдышаться, но вдруг его резко замутило, и он стал рвать. Когда в желудке ничего не осталось, он распрямился и отошел от лужи блевотины, чувствуя себя грязным, использованным, униженным. Он даже не мог сказать, был ли он больше унижен от того, что побывал в этой ситуации, или от того, что его в ней увидел Арсенин, увидел и спас, и за это Антон, кажется, возненавидел его еще сильнее. Он огляделся вокруг, местность вроде совершенно незнакомая. Он вытащил мобильник и заодно проверил карманы: денег не было даже на проезд, и в мобильнике, как назло, на счету на один звонок. Антон пошел к дороге, чтобы глянуть, какие маршрутки тут ходят. Увидев номер, он задумался и осмотрелся вокруг уже внимательнее, где-то здесь живет отец со своей новой семьей. Хотя мать запрещала с ним общаться, ну как же — бросил, завел другую жену, сделал ребенка, но Антон пару раз приезжал просто увидеть его издалека, а зачем, и сам не знал. Адрес он нашел в бумагах матери. Но если объективно посмотреть, то что мать от отца хотела? Сама гуляла с физруком, не особо скрываясь. Ноги как-то сами повели в сторону его дома. Вроде этот подъезд. Тут дверь с писком открылась, пропуская позднего собачника, и Антон нырнул внутрь, поднялся на третий этаж и, не давая себе шанса убежать, надавил на звонок. Послышались легкие шаги, загремел замок, и в приоткрывшемся проеме показалась маленькая девочка лет пяти-шести: — Вы к кому? — Лиза! — раздался мужской голос. — Сколько раз говорить, чтобы ты не открывала сама двери? Подошедший к дочери мужчина взглянул удивленно на юношу: — Антон? Он смотрел на бледное лицо сына, небрежно одетого и разящего наповал букетом перегара и рвоты. — Что случилось? Антон смотрел на отца и понимал, что зря сюда пришел: чистая, светлая квартирка, негромкие звуки работающего телевизора, любящие дочь и жена. Он здесь лишний, никому не нужен, у него даже друзей нормальных нет, он повернулся уходить, но отец схватил его за руку и втащил в коридор. — Ты чего? Проходи. — Дорогой, кто там? — в коридор выглянула невысокая светловолосая женщина и замерла, с удивлением разглядывая незнакомого парня. Ну вот, полный набор. Антон смущенно уставился в пол, он не только чувствовал себя грязным, но и был им, все-таки повалялся на земле. — Знакомься, Света, это Антон, мой сын. Ну, это, как ты понял, моя жена Светлана и наша дочь Лиза. — Очень приятно, — глянул исподлобья Антон. — Антош, случилось что? — спросил отец, в его голосе явно слышалось беспокойство. — Я… я могу у тебя помыться? — Конечно, иди сюда, вот тут ванная, — мужчина еще раз внимательно осмотрел сына, — сейчас я принесу тебе чистые вещи. Больше всего на свете Антону хотелось содрать с себя эту одежду и смыть прикосновения мерзких рук. Потом, много позже, уже лежа в постели, пахнущей свежестью, он вспоминал произошедшее здесь в квартире; о том, что случилось перед этим, он запрещал себе думать. Светлана, которую он всегда презирал, считая воровкой чужих мужей, после ванны напоила его валерьянкой и теплым мятным чаем; отец, который не допытывался, не лез в душу, просто принял и помог, даже сейчас, когда он лег, тот подошел, погладил по голове и крепко сжал плечо, словно говоря, я здесь, я с тобой, что бы ни случилось; Лиза, которая крутилась возле него, глядя восторженными глазами, ну как же, у нее появился старший братик, да еще и взрослый такой. Мало того, он заметил, как Света кинула его вещи в стиралку, а потом аккуратно развесила на балконе. Глаза защипало, и слезы, которые потекли, очищали душу. Вышли Антону боком неправедные деньги.