До свадьбы заживет

Ох уж эта Николаева… Березовский потер ухо, прямо в которое из динамика бил задорный Леськин голос. Страстно желая похудеть, Леся кидалась из крайности в крайность: то сидела на немыслимых диетах, то занималась плаванием, то изучала йогу… теперь вот танцы. И не какие-нибудь там бальные, — мы ж не идем проторенными путями! — а самые что ни на есть ирландские. Со сцены слышался перестук жестких туфель с набойками — эту обувь Николаева выписала прямо из Ирландии, а получив, стучала ногами до самозабвения. Славка Тихомиров, который ходил за Леськой хвостом ещё с ее триумфа в роли Джульетты, только вздыхал. Диеты не помогали; бассейном она добилась только того, что стала лучшей пловчихой в школе, срывая медали и аплодисменты на соревнованиях; настольный теннис привел к крепости мускулов, но вес не падал, хоть тресни. Славку Леськины килограммы вполне устраивали: ему нравился каждый грамм, но та не унималась. Бельтане, ирландский праздник, Николаева организовала так шустро, словно и не шарахалась раньше от сцены. Березовскому, честно говоря, от ирландского степа было ни холодно, ни жарко, но Леся воззвала к его совести, намекая, что она у Гора чистая, потому что он ей не пользуется, даже пустила неискреннюю, но убедительную слезу и таки добилась. Гор обреченно принес набор для росписи по телу и сидел сейчас, как дурак, раскрашивая лица девчонок клевером, а руки парней — кельтскими узлами. Игорь опять потер ухо: неугомонная Николаева объявляла следующий номер. Никто понятия не имел, как надо правильно отмечать начало лета по кельтскому календарю, но народ отрывался вовсю и скакал под ирландские ритмы, кто во что горазд. Девчонки в зеленых коротких юбках выстроились в очередь к Игорю, подставляя щеки под кисточки, а Маринка Шестакова даже спустила пониже платье на груди, чтобы Гор нарисовал трикветр — красивый и сложнозапутанный. Димка сидел рядом, опустив голову, и в веселье не участвовал. Несмотря на всё его доверие Гору и обещание сдерживаться, ревность бурлила в крови и требовала выхода. Маринка кокетливо повизгивала от щекотки и счастья — мокрый твердый маркер для рисования по телу оставлял четкий след, а увеличенное декольте было подсунуто прямо под нос не замечающего явной провокации художника. Не то чтобы Шестакова пыталась соблазнить или, там, произвести серьезное впечатление на Гора, но врожденное женское «покорю любого» из нее перло фонтаном. Дима молча рассматривал линолеум с геометрическим рисунком. Какого, в самом деле, он так реагирует? Гор и не смотрит в этот вырез. Но иррациональное, не дающее покоя ощущение, что сейчас у него отбирают самое дорогое, что кто-то, пользуясь нехитрыми приемами соблазнения, может вызвать недвусмысленный интерес у его любимого… Димка сжал зубы и прикрыл глаза ладонью. Вот вырвется сейчас злое, несправедливое, нельзя этого допустить! И Дима, резко встав, направился вон из актового зала. Гор мгновенно закончил узор. Ему ли не знать, когда с Димой что-то неладное! — И нам! — И мне! Тут же защебетали девчонки. — Всё, не могу больше, — отбоярился Игорь, — рука дрожит, устал. Разочарованные старшеклассницы аргумент признали убедительным, попеняли наглой Шестаковой, занявшей столько времени у художника, предложили массаж ладони и, получив отказ и заверения, что просто нужен покой, разбежались танцевать. Димка нашелся всё в том же туалете, в котором когда-то Игорь рисовал анимешных героев. Он стоял, вцепившись в батарею, а голова была мокрой. — Под краном остужался? — понимающе вздохнул Гор. — Горе ты мое, счастье ты мое… Ну что опять, родной? Игорь обвил руками напряженное тело и прижал к себе. — На Маринку такая реакция? Пойманный на недостойной ревности, Димон только прерывисто вздохнул. Помолчал и, стыдясь, пробурчал: — А чего она? К тебе. Только что не до трусов разделась. — Да не интересны мне ее трусы, — неслышно смеясь, сказал Гор, — я твоими больше интересуюсь… потрогай. Совсем не заинтересован. Димка вскинул глаза на розовые губы напротив и действительно положил руку на Игореву ширинку. Не для того, чтобы проверить, он и сам понимал, что глупости вся эта ревность к шестаковым, просто очень хотелось касаться Горушки и целоваться хотелось неимоверно, и в конце концов он осуществил свое желание. Они стояли, слившись в сладостном поцелуе, даже не подозревая, что точнейшим образом повторяют давно стертый рисунок на стене. — Дима, — сказал Игорь, когда наконец они разорвали контакт губ, — я люблю тебя… В зал возвращаться не стали. Принадлежности для рисования по телу Гор распихал по карманам, а больше с собой ничего и не было. — Я сколько терпел-терпел, — почти успокоившись, говорил Дима, — а они все к тебе прутся, и ты тут кисточкой по телам водишь. Они разувались в коридоре, а Димка всё корил себя за вспышку. — Давай я по тебе повожу. Хочешь? — Спрашиваешь! — Тогда сразу, как вернемся домой. Только сначала зайдем за квитанциями на старую квартиру, мать просила. *** Прямо возле подъезда Гора Дима встретил свою бывшую соседку тетю Машу — пришлось остановиться для «допроса». Гор, увидев такое дело, махнул рукой, типа он сам быстренько всё у квартиранта заберет и спустится. Вышел минут через десять, усиленно пытаясь сдержать смех, когда Димка уже устал его дожидаться, отвечая на вопросы соседки: как мама, папа, Саша и так далее. Увидев Игоря, быстренько с ней распрощался, и ребята пошли домой к Диме, бросить вещи и пообедать, а потом к Гору, чтобы тот собрался назавтра, тогда, уже вернувшись, можно и бодиартом заняться. — Прикинь, стою в коридоре, — стал рассказывать Игорь, — жду квитанции, а постоялец чего-то мечется и всё норовит меня побыстрей выпроводить. Слышу — в ванной вода льется и подвывает кто-то, поет типа. Ну, думаю, помешал свиданке. Уже прощаюсь, чтобы уходить, а тут дверь ванной — хренакс! — открывается, чуть мне по лбу не впечаталась, и оттуда на шею студенту этому тощая белобрысая девка вешается. А сама, представляешь, в малюхоньком полотенчишке на бедрах! И топлесс. А полотенце, главное, сползает… да ты дослушай! — сказал Гор, увидев, как Дима изменился в лице, и продолжил, сдерживая смех: — Постоялец этот, его Вадим зовут, девку в полотенце закручивает, а та меня не видит и засос на шею ставит. Гор не выдержал и дальше стал рассказывать уже хохоча в голос: — Вадим этот аж покраснел по плечи и девке своей: «Эдик, прикройся, мы не одни!» — Эдик? — разоржался и Димка. — Ну да! Ты погоди, это еще не всё! Вообще картина маслом. Догадываешься, кто тут же, как меня увидел, спрятался за спину Вадима и мне пискнул: «Привет, познакомься, это мой парень»? — Ну? — Хорошо на ногах стоишь? Затонский! — Серьезно? Так он не врал про парня? Ну-ну. А шифровался-то как! — Как-как… как мы и шифровался. *** Хна. Густая паста для менди — росписи по телу. Готовилась к Бельтане, но не пригодилась, когда одноклассники узнали, что она держится больше двух недель. Тонкая кисточка скользит по обнаженной коже — на спине затейливая вязь, переплетение готических букв и замысловатых завитушек. Кисточка перешла на подтянутые полушария, которые покрываются мурашками, Дима тихонько трется о простыню и жалобно покряхтывает, но не протестует. — Перевернись, — шепчет Гор, — ого… Действительно «ого». Димон возбужден до предела, закусил соблазнительно припухшие губы, смотрит из-под ресниц в лицо восхищенному Игорю и зовет. Зовет молча. Не размыкая рта, одними глазами. Но Гор длит эту пытку: кисточка кружит по поджимающемуся животу, спускается по паху, пишет там инициалы, внутри бедра выводит готический абрис. Дима мотает головой, вздыхает прерывисто и шумно, глаза упрашивают, умоляют, манят, пожалуйста, ну пожалуйста! Последний штрих, кисточка отложена: пусть хна сохнет, а язык, ловко обходя рисунки, пишет свое, поднимаясь и спускаясь, невыносимо сладостно. Розовые губы обхватили поджавшиеся яички, а язык раздвинул их и трется, нежит между ними, в тайном местечке напряжено, невозможно удержаться от стона, и Димка стонет. Обхватив голову Игоря, он вскидывает бедра, Господи, что же ты делаешь со мной, мой любимый? Бешеное, крышесносное удовольствие! Но как хочется доставить Гору такое же, и не потом, а сейчас, сию же секунду, чтобы вместе провалиться в наслаждение. Он потянул легонько Игоря за волосы, тот удивленно вскинул глаза и выпустил член изо рта, с мягким шлепком ударившийся о живот Диме: — Что такое? Не хочешь? — Еще как хочу! Скажешь тоже… Хочу попробовать по-другому. Давай, ложись рядом со мной валетом. Да, на бок, вот так, — Дима тоже перевернулся на бок и лизнул твердую плоть Гора, тот громко вздохнул, — взаимную дрочку мы освоили, теперь приступим к взаимному минету. Дима провел языком от головки к основанию, пощипал губами бархатистую кожицу яичек, дотянулся до ануса, обвел по кругу, вызывая легкие всхлипы Гора, отдающиеся в члене Димы, который он нежно посасывал. Одной рукой Игорь взял в горсть мошонку Димы, мягко и осторожно стал облизывать весь член, участок за участком. Дима совершил обратный путь и, взяв член в рот, любовно скользил по головке влажными губами, именно скользил, делая Гору как можно приятнее, смыкая их вокруг ствола сразу под головкой. По тому, как извивался и подрагивал Гор, он понимал, что скоро тот кончит, да и сам был на грани. От жара рта Игоря путались мысли, внутри все закручивалось в узел, хотелось вбиваться, чтобы поскорее достичь развязки, но Дима старался не делать фрикций, оставляя все действия на откуп Игорю. А сам, выпустив головку, снова прошелся языком по стволу, иногда чуть покусывая его, подобрался к яичкам и пососал каждое по очереди. От этой ласки Игорь завозился и с силой вцепился пальцами в ягодицы Димки. Дима снова лизнул его член снизу вверх до самого кончика, а потом еще раз, делая много таких движений подряд, как будто лизал леденец или рожок с мороженым. Гор изнемогал, он уже так хотел кончить, но любимый гад положил большой палец на самое основание члена так, чтобы пережать канал, через который происходит семяизвержение. Игорь ему тут же «отомстил», нежно облизывая яйца языком и в то же время играя пальцами с его сосками, постепенно то усиливая сжатие, то ослабляя, то принимаясь ласкать член рукой, одновременно «умывая» яички языком. Когда Дима почувствовал, что уже все, он не выдержит больше и секунды, то убрал руку с основания члена Гора и очень нежно взял его головку в рот, ощущая, как она набухает, а маленькая дырочка на ней раскрывается, готовясь выплеснуть сперму. От оргазма зашумело в ушах, звезды замелькали перед глазами, они не ощущали своих тел, только острое чувство эйфории. *** В воскресенье за ужином Наташа в очередной раз поинтересовалась у ребят об оставшихся в «Хвостиках» котятах. — Забрали их, ма, — ответил Дима, откусывая большой шмат домашней пиццы с шампиньонами, — ммм, вкусно. Наташа улыбнулась Димкиному аппетиту и уточнила: — А кто забрал? — Близнеца пестренькой — семья. Приехали, всех перетискали, а эта им прямо в переноску залезла и там сидела. Ну и всё, раз уж сама выбрала, ее и увезли. А белого женщина с мопсом. У нее недавно старый кот погиб, и пес сильно сдал из-за этого… — Серьезно? Из-за собаки взяла кота? — не поверила Наташа. — Мам, ты бы видела пса до и после! Его в центр на руках внесли, он ходил тяжело, даже хвост бубликом обвис. Наша Муська его обшипела, а потом знакомиться полезла, так он аж сам с рук спрыгнул… — О, я ж не рассказал! — Гор рассмеялся с набитым ртом и чуть не подавился, закашлявшись. Димка похлопал его по спине и, незаметно от матери, нежно провел между лопаток. — Мопса во двор вывели, по своим, собачьим делам. Ну и пристроился у заборчика. Задрал лапу, стоит, а под ним лужа натекает, натекает… я с хозяйкой разговариваю, а сам на лужу смотрю. И понять не могу — откуда столько жидкости. Лужа растет, растет, я даже глаза протер — не померещилось ли? Ну не может столько в мелком псе поместиться! И хозяйка тоже туда смотрит — глаза по пятаку. А лужа увеличивается, уже ручейком потекла. Я говорю: надо ветеринару показать, это ж какой мочевой иметь надо, все органы, небось, сместились! Хозяйка головой кивает, мол, да-да, прям сейчас, и тут мопс лапу опускает, а из-за заборчика Антоний выплыл, наш бульмастиф. Он, оказывается, с той стороны пристроился, тоже срочно понадобилось… Наташа с укоризной смотрела на Гора, с трудом сдерживая улыбку. — Извиняюсь, не к столу немного тема, — правильно понял он ее взгляд. *** Незаметно приближалось лето, скоро и десятый класс останется позади, впереди еще год беспечной школьной жизни, правда, нужно подумать, куда поступать, но это потом, а пока можно чудесно проводить время вдвоем. Ходить вместе в школу и обратно, сидеть рядом на уроках, а потом валяться дома на диване или ковре, чуть дотрагиваясь кончиками пальцев или соприкасаясь плечами. Вместе, рядом, всегда… Гор лежал, закинув одну руку за голову, обнимая второй спящего Димку. Друг тихо сопел ему в подмышку, перекинув ногу через колени Игоря, сон его был глубок и спокоен. Березовский рассеянно гладил смуглое плечо и думал, думал… Ход мыслей Димона про геев понятен. Всё просто: есть любимый человек, друг. И он вне ориентации потому, что не надо выбирать между ним и другими парнями, всё складывается в пользу любимого. И он сам ведь тоже не рассматривает другие варианты. Но то, чем они занимались, не в силах удержаться после открытия безумно приятных вещей, которые можно делать вдвоем, никак на гетеро отношения не тянуло. Правда, до самого главного дело ещё не дошло. Всё-всё было, а это — нет. «Всё-всё», наверно, благодаря Димке. Он был больше раскрепощен и доверчив, он откликался на прикосновения и шел дальше. Вот недавно, в ванной… Гор даже сейчас улыбнулся смущенно и легонько чмокнул Димину макушку. Димка смелый и раскованный, но и не безрассудный — не подставляет их обоих, хотя при любой возможности и ласкает, и ласкается. Вот вчера, например… в паху сладко потянуло при воспоминании. Игорь потер вставшее и обнял друга второй рукой. Та сильно затекла и не слушалась, но легла как надо — Димка оказался в объятиях. Заворочался. Открыл глаза. Взъерошенный, горячий со сна, заспанный. Сразу потянулся к губам. Гор отвечал на поцелуи с удовольствием. Он вообще в плане чувственности шел за Димкой. Тот экспериментировал не каждый день, конечно, но спокойно принимал новое. Игорь же предпочитал повторять за ним, уже точно зная, что его парень не будет против. Черт, все-таки он, Гор, сильно зажат. Но сейчас Игорь хочет задать вопрос. И по храбрости этот шаг перечеркнет всё, что они отважно делали до этого. Конечно, знали друг друга вдоль и поперек, но эти дела — совсем новое и неизведанное, не хочется зайти дальше, чем они будут готовы, не хочется принуждать или что-то в этом роде. — У тебя на лице — решение мировых проблем, — сказал Димка, растирая сонные глаза, — «о чем задумался, детина?» — процитировал он слова старого романса, который любила Марина. Гор повернулся к нему, не выпуская из кольца рук. — Дим, — почему-то хрипло сказал он, — ты… то есть мы… мы с тобой… — Березовский смешался, — мы когда-нибудь… Игорь опять замолчал. Нет, видимо, не хватает ему еще отчаянности говорить о таком. Вот повторить за Димкой что-то вроде минета, когда Дима сделал похожее ему — да. Положить свою руку ему на стоящий член в обрамлении красиво уложенных природой кудряшек, пока Димкина ладонь, обернувшаяся вокруг его собственного, обведенного светлыми волосками, двигается в нужном ритме — пожалуйста. Это уже не так страшно, привычная уже такая ласка. Но сказать об этом, о том самом, Гор не решался. Но Димка — это же Димка. Он понял. Сел, обхватил колени и серьезно зашевелил губами. Только чуть позже до Игоря дошло, что его любимый парень говорит: — … об этом думал. Я не знаю, как это, но, в конце концов, мы с тобой, думаю, разберемся. Теорией интернет нас снабдит. Димка лег, взял руки Гора и обернул их вокруг себя. — Давай сделаем как подарок друг другу, — прошептал он, — на наш день рождения. Шепот поднял волоски на руках у Игоря и заставил от предвкушения поджаться яички. — Ты правда не против? Мы об одном и том же говорим? — Господи, ты самый чудесный на свете человек, Димка, Димка, мой Димка! Смешок в шею. — Уверен. Дойдем до конца, ты же хочешь? Он еще спрашивает!