До свадьбы заживет

Гудов жалел. Чертовски жалел, что согласился. Холерный Зайка так окрутил его, что гордый совладелец «ВериГуда» как-то незаметно для себя самого стал упрашивать взять его в этот полёт. Да, Валера так и сказал: «Я что, не мужик, я тоже хочу с парашютом прыгнуть!» Ну, сказал и сказал, а прыгать-то зачем? Но вот посмотрите-ка на него, сидящего в синеньком АН-28 и очень надеющегося, что на его лице не читается «Твою мать!!! Что я здесь делаю?!!! Ааа!!!». И какая хрен разница, что прыгать он будет не сам, а в тандеме? Тень самолета бежала за ними по земле, повторяя ее рельеф, а Валера сидел, уперевшись в расставленные колени локтями, и ждал самого ужасного, что могло произойти при его фобии, от которой он, как казалось, уже избавился. Дико страшно было подниматься на первый километр в самолете: Гудова всего трясло, и ему страстно хотелось вцепиться в какой-нибудь выступ и не отпускать ни за что, чтобы не выкинули. Но напротив, беззаботно жуя ириску, сидел неугомонный Зайка, который зачем-то расшнуровал ботинок и… у Валерия сами собой распахнулись глаза! Ногой в тонком белоснежном носочке нежно поелозил у Гудова между ног! И снова, самым невозмутимым образом, ловко зашнуровал свои берцы! — Ты… чего творишь-то? — неловко пробормотало начальство, прикрывая моментальную реакцию на ножные поползновения близлежащим рюкзаком. — Да ты какой-то напряженный! — ничуть не смущаясь, отозвался Костик. — Сидишь, как неродной. Конфетку хочешь? И отпусти ты, ради бога, чужое имущество — у нас свой парашют есть. Валерий, покраснев, отложил тяжеленное снаряжение и прикрыл пах ладонями. Гомонившие парашютисты ржали над каким-то анекдотом и на них двоих не смотрели. Гудов немного расслабился. А ведь всё могло и отмениться, думал он. Погода в тот день была не самая простая: утром дождь, размочивший полосу, облачность, а как прояснилось — поступила команда «ковер»: проходил «литерный» борт. Это кто-то из высших чинов правительства появился в зоне аэродрома: небо закрыли для всех. Трудно сказать, обрадовался ли Валера данному обстоятельству, потому как Костик огорчился, а видеть расстроенного Зайцева — удовольствие то еще. И незаметно для себя Гудов даже стал отстраненно думать об опасности того, что придется прыгать с высоты, четырех бля, кэмэ! — Встань, Лер, — сладкоежка Зайка запихнул в рот сразу две ириски и шустро произвел манипуляции за спиной у руководства. Причем одна из них, после того как Валерий оказался прицеплен к инструктору Зайцеву, заключалась в том, что шаловливые рученьки вышеупомянутого нежно пристроились на обеих ягодицах впередипристегнутого. И нежно их потискали. А потом потискали еще раз (Гудов только попой дернул, не смея рявкнуть: а ну как злоехидный Зайка отстегнется в воздухе и лети-планируй сам?!). Не то чтобы было неприятно — наоборот, стояк говорил сам за себя, но Костик был моложе гордого владельца рекламного агентства, и потисканным за зад полагалось быть ему. Тем более что в самолете они были не одни. Гудов глянул в сторону только что травивших анекдоты парней и впал в шок: народ стал исчезать. Вот это первые эмоции! Только что они все сидели рядом… К «обрезу», как на летном сленге назывался край самолета, Валерий подгреб на подгибающихся ватных ногах, подпинываемый с каких-то хуев радостным Зайкой, пытаясь разглядеть только что выпрыгнувших — и не видя их. Костя привычно всё проверил (хлопок по руке «Лер, голову мне на плечо!»), Гудов замер перед пропастью, один шаг вперед (но какой!), повис на Зайцеве, и ААААА!!! Прыжок!!! Кувырок в воздухе — Гудов увидел свои же ноги, мелькнувшие над головой. Самолет видно снизу. И вот — свободное ПАДЕНИЕ! Небо только усмехнулось, услышав первые слова Валеры за бортом «… в рот!!!». Страх и тишина, потом эйфория. «Да, я сделал это!!!» Мозги просто плавятся от мыслей, а тандем в буквальном смысле слова пробивает облака! Влажное марево, сквозь которое пронеслись Валера и Костя, привел Гудова в дикий восторг. — Полеооот!!! — заорал он. Мир крутился, почему-то заболели уши, а Валерий разглядывал землю, море, наконец-то воочию убедившись, что Земля круглая. Раскинув руки с растопыренными пальцами, он кричал «это небо только для меня!» и слышал дружеский смех над собой — Костя понимал его как никто другой. Хлопок по плечам: — Гудов, группировка! — небольшой рывок вверх, и над тандемом раскрывается разноцветный прямоугольный купол. Костя показал, как можно управлять «крылом»: влево, вправо, притормозить — повиснуть в воздухе, крутил спирали вокруг собственной оси… Земля становится все ближе и ближе. Кружение, кружение, иногда практически параллельно земле, спуск-подъем и снова снижение. Гудов с детским счастьем в глазах рулил клевантами, которые ему доверил смеющийся инструктор, и парашют послушно выполнял маневры. С высоты птичьего полета открылся сказочный вид на землю, всё видно как на ладони: деревья, облака, дороги, города далеко на горизонте… умиротворение и восторг, когда сердце будто замирает и захватывает дух — Гудов влюбился в это небо! Парашютисты очень ловко маневрировали в воздушных массах, выписывая кренделя, но Валерий их почти не замечал, смотреть вниз было неинтересно — просто приближающаяся земля, но линия горизонта, небо и облака… и другие купола под ними и слева. — Гудов, — послышалась властная команда, — ноги вместе! — и, пропахав на пятой точке метров 10-15, Валера упал на землю морской звездой, чуть придавив инструктора. Ошарашенно хлопая глазами, глупо лыбясь, Валерий смотрел, как ловко приземляются на ноги парашютисты и как мягко встал на своих двоих еще один инструктор из тандема, а второй пристегнутый радостно приземлился на задницу. — Юрка, я уж думал, что на другом континенте начнется землетряс, — Зайка скалил зубы, подтягивая за стропы своё «крыло». — Пошел на хер! — весело огрызнулся полный инструктор Юра. — Гудов, как ощущения? «Облако — оно такое свежее на вкус, а небо — оно свободой пахнет!» — хотел крикнуть Валера, но дыхание перехватило, и изо рта выплеснулось только неясное мычание, а из глаз брызнули дурацкие слезы: адреналин гулял в крови, вызывая самые непредсказуемые реакции. — Ветер прям такой, что глаза слезятся, — пробормотал Гудов и вдруг заорал ликующе и бесшабашно: — Я ЛЕТАААЛ!!! Я свободееен!!! Он раскинул руки и промчался мимо хохочущих ребят, собирающих снаряжение. — Нехило твоего вштырило… — с уважением сказал Юра Костику. — А трясся-то, трясся! Я уж думал, вцепится в борт и не того, а он того! Маладцааа! Гудов затарахтел, изображая самолетный двигатель, и пошел закладывать следующий вираж. Пролетая мимо Зайки, он неожиданно сделал разворот и, проорав: «Заяц, блядь, я тебя люблю!» — впился ему в губы таким смачным поцелуем, что Костик только полузадушенно пискнул. Братья-по-воздуху дружно загоготали, а кто-то особо остроумный тут же подкинул свои пять грошей: «Любишь? Женись!» — Прям щас? Ой! — оторвавшись наконец от зарычавшего Зайки, пинком в пах намекнувшего, что пошутили и будет, Гудов зажал в горсть пострадавшее. *** С аэродрома Валерий доверил вести Мерседес Косте, а сам сидел рядом и время от времени, когда вспоминал, куда ему прилетело коленом, переставал блестеть глазами и цвести во весь рот и начинал бросать укоризненные взгляды. Костик взгляды принципиально игнорировал. До какого-то времени. Но потом не выдержал молчаливого упрека и пробурчал: — И не надо на меня так смотреть. Я там, может, конспирацию соблюдаю. — Лапая меня за жопу? — А ты и рад! Хапнул адреналинчику, так теперь всё можно, что ли? — Так я ж любя! — Ври больше. Думаешь, я о твоей вселенской любви к Димочке не в курсе? Гудов сказал вдруг веско и холодно: — А вот это задевать не надо, Костя. К тому же и ты, насколько я помню, сох по Гору. — Извини, — Костик смутился, — но я еще тридцать первого думал, с кем ты кувыркаешься — со мной или его на моем месте представляешь. Больно, знаешь ли. — Тормозни-ка. Мерс ткнулся к бордюру, проигнорировав «кирпич». Гудов потянулся к Костику, упрямо глядящему вперед, повернул ладонью симпатичное лицо, обрамленное радугой. — Костя. Я тебя не буду уверять во внезапно вспыхнувшей любви. Так не бывает. Но ты заводной, ты крутой перчик, и с тобой интересно не только в кровати. И я бы хотел попробовать. У нас может получиться. Без дураков. Ведь и страсть есть, и притяжение. Зайка сконфуженно потер нос, скрывая смущенную улыбку: «крутой перчик»? И Гудов серьезно так считает? — Ну тогда… поедем закрепим? — несмело предложил он. *** — Лер, — Зайка жизнерадостно копошился на кухне с хлебопечкой, впихивая в её нутро всё, что полагалось по инструкции, — ты кофе сваришь? — Ага, — Гудов, мимоходом пощупав пах у Костика и обнаружив весьма симпатичную выпуклость, уверяющую, что Зайка тоже рад Гудовской длани, достал любимую турку, — а ничего, что на ночь? — А ты спать собираешься? — прежде чем Валера успел отойти, Костикова рука подсуетилась потрогать у того аналогичное место. Сладкий вздох и желание, послав на фиг жрачку, сразу утянуть цветистые дреды в койку пришлось подавить: кофе требовал сосредоточенности. То, что на кухню они пришли после душа, почему-то здорово заводило. К тому же Гудову было до чёртиков интересно, как именно Костик моет свои дреды. Оказалось, просто. Детским мылом. Которое, помыв Зайчику голову, стало путешествовать по другим частям тела и заманчиво вилять по разным там попкам, оставляя пену… Но, как Валера вперся, так его, блин, и выперли — Зайка собирался там делать чего-то такое, что Гудову видеть было не обязательно. И вот теперь на Костике сползшие ниже сладких ямочек поясницы заманчиво сидели спортивные штанцы, которые так и хотелось стянуть… блядь! Кофе, разочарованный отсутствием внимания к своей персоне, сбежал, осев пушистой шапкой на турке и плите. — Ну вот. А я-то всё мечтал о твоем фирменном капучино, — Костя поддернул спортивки (ну зачееем?!) и, обжегшись, вытряхнул из хлебопечки горячий кирпичик хлеба, который пах как сумасшедший. Зайка, невнятно пожелав что-то маме кухонного гаджета, посасывал два пальца. — Фигня, счас нарисуем новый! — Гудов был просто не в состоянии отвести глаз от весьма эротичного облизывания указательного и среднего, потянул руку к пакетику с зернами, и пакет, обиженный таким пренебрежением к своему шуршащему боку, тут же вырвался из ладони. Весело разбежавшиеся по кухне зерна изобразили на полу нечто вроде пестренькой мозаики. — А я-то надеялся на твой фирменный капучино, — не оборачиваясь и не меняя интонации, повторил Зайка. — Спокойствие, только спокойствие, — Гудов залез во второй шкафчик, где хранил сирийский кофе с кардамоном. В Украине такого не купить, и хранился он для какого-нибудь эдакого случая. Похоже, случай настал. Смолоть, турка, вода и молоко… Штанцы опять присползли, чтобы явить миру не только пресловутые ямочки, но и начало ложбинки, скромно уходящей вниз и прямо-таки затягивающей взгляд… блядь! Целомудренный пакет молока, прислоненный к тостеру, аж перекорежило от такого разврата, и он тихо сложился пополам. На полу образовалась чудная абстракция в стиле покойного Сая Твомбли. — Зай, — жалобно протянул Валера, — а ты сильно кофе хочешь? — Гудов, — как-то невзначай коварные штанцы сползли ниже (остатки молока растеклись по столу), — хотя бы черный сделай, не отлынивай. Смакуя сирийский деликатес и откусывая большие куски от свежего бутерброда с маслом, Костик продефилировал в спальню. Развратные штаники, похоже, держались исключительно на стояке, который его словно и не беспокоил. Гудов вертелся рядом как кот вокруг сала, время от времени протягивая вспотевшие ладошки к чужой заднице и тут же по ним получая. — Кооость… — протянул Валерий, — ну мы будем «закреплять»? — Ясное дело! Давай, начинай. — А я что делаю? — Меня лапаешь. А я бы предпочел, чтоб ты себя растянул, — Зайка дожевал бутер и сделал последний глоток кофе, — судя по тому, сколько времени ты провел в душе, сделать этого ты не успел. Или хочешь, чтобы это сделал я? — Костик отставил чашку и предвкушающе потер руки. Гудов попятился. — Э, погоди-ка. А чет я-то снизу? — Ну в прошлый раз ведь был я? — А я думал… — Гудов, — оскорбился тихо потешавшийся над переполошившимся Валерием Зайка, — я что, не мужик, по-твоему? Скидывай штаны и пили сюда! — Эй, эй, ты чего? — Валера слегка занервничал и двинулся от Костика, хищно раздувающего ноздри. Храбрый покоритель небесных просторов стал позорно отступать к кухне, по возможности стараясь сделать это незаметно. Костик ржал в душе, но вида не подавал и надвигался с явно выраженными намерениями. — Спасите, насилуют, — кривенько улыбаясь, сказал Гудов, — Зай, а ты еще кофе хочешь? — Лер, не отвлекай мое внимание. Пошли. В тот раз ты мне небо в алмазах показал, в этот раз я. — Так тебе же было приятно? — Конечно. И тебе сейчас будет, — Костик расхохотался, глядя на растерявшегося руководителя «ВериГуда», чем испортил всю картину. Когда до того дошло, что его просто разводят, он с видом партизана-героя пафосно воскликнул: — Живым не дамся! — рухнул на колени и на четвереньках пополз к кровати, намереваясь скрыться в ее недрах. Ножки у кровати были высокие, что позволяло спрятаться под ней и более крупному экземпляру хомо сапиенс. — А я некрофил! — булькая, гоготали цветные дреды, ловя за штанины уползшего почти целиком Валеру и пытаясь его выволочь наружу. Гудов вцепился в дальнюю ножку кровати, как родную. Кровать дрогнула и поползла к Зайке. Тот ржал как конь, но упорно тянул гудовские джинсы на себя. Джинсы сдались и, прихватив за компанию труселя, радостно сползли Валере до колен. — Вот как удачненько-то! Гудов взвизгнул и дернул задницей: — Мы так не договаривались! — Мы вообще, — пыхтя и не оставляя попыток вытащить Валеру из подкроватного пространства, сказал Зайка, — ни о чем не договаривались! — Предлагаю, — сквозь смех выкрикнул Валерий, — договориться сейчас! Особо сильный дерг — и кровать, отъехавшая уже чуть не на середину комнаты, толкнула тумбочку. Кофейная чашка, стоявшая там, тут же покончила с собой, самоубившись о пол и живописно разлив остатки кофе. — Вандал! — надрывая живот со смеху, выдавил из себя Гудов, так и не отцепившийся от ножки, которую держал обеими руками. — Это ж почти антикварная кружка, ей целых два года! Или даже два с половиной! — Скорблю вместе с тобой — даже не знаю, где еще такую отыскать! — А ты погадай — вон гуща у тебя под ногами, — предложил Валера, извиваясь бедрами и втягивая себя поглубже в безопасное место. На мгновение Зайка задумался, а потом резко сменил тактику. Быстренько скинув с себя штанцы, он, так и держа одной рукой Гудова, второй цапнул с тумбочки презерватив и смазку. Посмеиваясь, Костя зубами разорвал обертку, в целях конспирации иногда дергая за ногу прикидывающегося ковриком Валерия и, старательно раскатав (а одной рукой это чертовски трудно!) резинку по члену, щелкнул крышкой тюбика. Смазка охотно вылилась на кондом, на пальцы и пол, присоединившись к кофе, а Костик присоединился к Гудову. Тот только охнул, когда длинные пальцы художника влезли между половинок, но толком сжаться не успел. — Полегче там, — расслабившись и покорившись неизбежному, улыбаясь, сказал Валера, — у меня уж сто лет никого так не было… Быть снизу Гудову доводилось. Не очень приятно, но терпимо, особенно если партнер после всего делал минет или помогал кончить рукой. Но то, что сделал Костя, ни в какое сравнение с прежним опытом не шло. В тесном пространстве под кроватью, где и голову толком не поднимешь, слегка откляченная попа Валеры принимала в себя умелые движения небольшого, но весьма крепкого члена. Было больновато, но Костя, чьи дреды сейчас рассыпались по Гудовским плечам, двигался осторожно и мягко, уверенно скользя по смазке и входя всё глубже. И задевая… Гудов задышал часто-часто, приподнял зад, пытаясь одновременно и высвободить свое орудие, прижатое к полу, и подставиться под восхитительно точные и ласковые толчки. Но приподняться не получалось: во-первых, Костик был тяжел, а во-вторых, не хватало места, и Зайка впечатывался головой и спиной в панцирную сетку кровати. Какое-то время в комнате раздавалось только тяжелое дыхание и ритмичные сладострастные шорохи, а потом Валера простонал: «Хоть набок давай…», и пара, неловко повозившись, поменяла положение. Как электрическим током пробило вдруг обоих, и Гудов забился, забился, вскрикнул громко и кричал всё то время, пока кончал, а от сильного сокращения вокруг своего члена оргазм накрыл и всхлипнувшего Костю. Оба лежали, тяжело дыша, переплетя пальцы и подрагивая. Спустя несколько минут Гудовский голос произнес: — Давай выбираться… — и они нехотя поползли наружу. Комната не уступала в живописности кухне — интерьер эстетично украсили абстракции из осколков, упаковки от презика и всяческих жидкостей, со вкусом вписанных в интерьер. Зайка только смущенно обозрел декоративные разводы на полу и присел на край кровати. Гудов рухнул спиной рядом и, елозя по постели, ехидно сказал: — Не вздумай утром сбегать. Во-первых, убираться будем вместе, а во-вторых, я тоже хочу… — договорить он не успел. Ножка у кровати, решив, что с нее хватит, надломилась, и оба красавца приземлились на пол. — Вот все-таки надо было парашют у вас там упереть, — потирая задницу, проворчал Валерий, — сейчас была бы мягкая посадка… *** Полночи убирались. Сходили в душ. Целовались там как одурелые, и Гудов показал-таки Зайке «алмазное небо». А спать устроились в гостиной, на диване. Там же на стене, на самом видном месте висели два сертификата: один достался за полет на воздушном шаре, а второй — за прыжок с четырех тысяч метров. «Свободное падение — это не страшно, это ветер обволакивает тебя. Летать под куполом — это не страшно, это небо накрывает тебя одеялом свободы», — Валера перечитал эти слова на сертификате, залез под простынку к Костику, счастливо вздохнул, перевернулся на бок и обнял сладко посапывающего Зайку. Через час он встанет, сделает свежих булочек и сварит своему парню кофе. Доброе утро.