я поднимался, солнце давно село, и над моей пробитой головой пронёсся вихрь, гулкий и оголтелый, неся 12 лилий за собой
За окном, словно выписанный масляными красками, стоял первый день лета. Листва за окнами полуразрушенного Хогвартса шелестела, вторя всем птицам округи, и переливалась на солнце, окрашиваясь в медово-горчичный. Руины почти привели в божеский вид, и трава уже не казалась мертвенно-красной. Гермиона стояла, облокотившись о стену возле огромного резного окна в готическом стиле, радуясь, видимо, всему сразу: недолгому перерыву от изматывающей работы, заходящему тёплому солнцу, приятно ласкающему жмурящееся от удовольствия лицо, запахам, особенно сильной волной накрывшим замок в этот день. Все наконец-то начинало возрождаться, регенерировать и жить, принося отличное настроение и желание работать. Она помогала мадам Помфри в лазарете, ухаживая за больными. Во время наблюдения за выпиской очередного волшебника, в неё вселилась твёрдая вера, что в самом скором времени все вернётся на круги своя. Порой, конечно, Гермиона уставала от бесконечных циклов "намазать-растереть-перебинтовать-поцеловатьвлобик", но мысли о благих делах и бескорыстной помощи быстро возвращали ее в строй. Вот такой Джордж и нашёл её у входа в больничное крыло — проваливающуюся в цепкий капкан умиротворения — с прикрытыми глазами, розовыми прикушенными губами, рассыпанными по спине медными волосами, в которых запутался прыткий солнечный луч. Уизли ощутил огромное желание прямо сейчас выловить негодника, пальцами зарываясь в плен шелковистых кудрей. Юбка, которую сегодня надела Гермиона, игриво выглядывала из-под медицинского халата, открывая жадному взгляду изящные колени. Юноша живо дорисовал нежный изгиб бёдер, скрытый за тканью. Джордж беззастенчиво рассматривал её — такую потрясающе красивую и будто бы подсвеченную мерцающим эфемерным облаком, пока гриффиндорка не очнулась от сладких оков оцепенения, тут же бросая взгляд на наручные часики и резко разворачиваясь. Замечая его, расслабленно следящего за ней пристальным горящим взглядом. Останавливаясь и замирая. На пару мгновений даже переставая дышать, пока Джордж неторопливо приближался, запуская пальцы в огненные волосы, горящие, похоже, тем же пламенем, что и её сердце. Он перебирал отросшие пряди и отбрасывал их в сторону, и Гермиона тут же восхищенно прослеживала эти движения взглядом. — Грейнджер, даже отдых у тебя какой-то неполноценный, — шутливо говорит он. А потом совершенно серьезно берет её за руку. — Уж простите, что не хочу бездельничать лишнее время, — гриффиндорка принимает сердитый вид, но в тёплых янтарных глазах нет ни намёка на злость. — Твой рабочий день закончился пять минут назад. — Уизли спокойно пожимает плечами, делая недоуменный вид. — неужели не позволишь показать тебе нечто соверше-енно потрясающее? Гермиона улыбается и млеет, почти растекаясь по нагретой за день плитке под их ногами, оттого, как он тянет ударную гласную. Когда они аппарируют на скалистый берег, покрытый живо пахнущим цветом, Грейнджер бросает на него что-за-черт взгляды. Когда Джордж тянет её дальше — вниз — к пенистым завиткам волн, а там, на влажном песке, лежат две синих деревянных доски, Грейнджер смеётся. И ему невыносимо хочется попробовать этот смех на вкус. — Это самое ужасное маггловское развлечение, ты знал? — говорит она, стягивая с себя вещи, помеченные красным крестом. — И ты будешь этому меня учить? — говорит она, крепко хватаясь за его протянутую руку. Небо рисуется яркой волшебно-насыщенной палитрой, переходя от нежно-розового до багрового. Гермиона думает, что это сам Мерлин нитями вытягивает краски из волос Джорджа. С пятой попытки у неё получается встать на доску, не хлебнув воды. А с тридцать пятой она ловит свою первую волну, схватив негодницу за непоседливый кучерявый гребень, на что Джордж восхищенно кричит слова ободрения, думая, что сам он разобрался не так быстро. Вдоволь напившись соли, обессиленные и счастливые, они повалились на траву берега, что встретила пахучими объятиями. Она смотрела, мягко повернув голову, утопая в цветах, игнорируя капельки воды, стекающие с волос по скулам и нежной шее — а он просто умирал. Сгорал заживо в сладостной муке, опаляющей измученное сознание. Словно глоток освежающей прохлады для измученного жаждой путника. Бывают моменты, когда не нужно слов. Бывают моменты, когда достаточно просто упиваться её сладким запахом и своей нежностью.отставши от всех, одна плутала, и я сорвал цветок, что нёсся на ветру, и в миг поднялся над землей.
Джордж вплетал цветы ей в волосы, иногда наклоняясь, чтобы попробовать на вкус океан веснушек на Гермиониных скулах, а она ловила длинными белыми пальцами пряди в неразберихе рыжих волос, чтобы притянуть ближе, забываясь в запахе полыни и лаванды. Он не смог отследить момент, когда гриффиндорка поднялась и, напевая незамысловатую мелодию, начала кружится в танце, пуская ветер, который, смешиваясь с соленым бризом, шевелил растения. Уизли думает, что хочет на ней жениться. Вскоре Гермиона задохнулась, остановилась и начала жадно дышать, запрокидывая голову и улыбаясь куда-то в небо — спокойному морю, песку, а, может, отклику его голоса, когда Джордж бархатно зовёт её по имени и резко срывается с места. Он бежит, еле касаясь ступнями сухой земли, пока не сталкивается с ней — тело к телу, позволяя импульсам и зарядам сладко растекаться по проводам души. Они падают, даже не чувствуя боли, пока пергаментно-жёлтые ростки утыкаются им в спины. Уизли держит отчего-то дрожащую гриффиндорку в объятиях, утыкаясь носом во влажные волосы, чувствуя, как по венам струится что-то щемяще-нежное, когда Гермиона невесомо — черт, но как это обжигает! — запечатлевает поцелуй на его шее. Джордж привычно рассматривает её лицо — тонкий изгиб темных бровей, веснушки на высоких скулах и узкой переносице, глубокие глаза цвета охры с темными вкраплениями, вздёрнутый подбородок — и вдруг шепчет что-то горькое на вкус, переворачивающее обыденность. Что-то, выливающееся из зажмуренных глаз. Что-то, цепляющееся тонкими руками за его спину. Что-то, отчаянно прижимающееся к его телу. Что-то, даже не осмыслив как. — Я тоже, — единственный всхлип, а затем его тёплые губы, сцеловывающие отчаянную соль с щёк.минуя скалы, оставив море далеко внизу, и как дурак, что внемлет идиоту пустился в пляс, ведомый высотой.
Джордж щурится, ловя косой солнечный луч на мерцающем лице Гермионы, чтобы уже в следующий момент до упоения целовать смеющиеся губы, теперь будучи точно уверенным — он рассказал ей все, о чем море пело.