Когда слезы утратили горечь, а раны перестали саднить, пришло спасение. В бессонной голубой сини, по своей насыщенности готовой переплюнуть любую палитру умелого художника, в сильных руках, в-волосах-цвета-горящего-рассвета, в веснушчатой россыпи, в теплой нескончаемой нежности. А на языке только одно слово, оглушающее своей величественностью — люблю.

— Ты играешь с огнём, девочка, — прохрипел он, а она почувствовала лишь запах вишнёвого рома — его запах, который, кажется, уже намертво въелся в одежду и волосы, прочно оседая в душе.

Он смотрел на то, как она улыбается влажными губами, сидя на траве, блестящей от грузных капелек свежей росы, обнажая мраморный изгиб бёдер, а солнечные лучи путаются в блестящих колечках шоколадных волос, и понимал, что пропал. Окончательно и бесповоротно.

Невесомо сжимая длинными белесыми пальцами пряди золотых волос у неё на затылке, Террант шептал что-то невразумительно-горячее про их будущие встречи в замке фантазий, отчаянно пряча гримасы боли, проступающие на бледном лице. Он дышал ею, упиваясь цветочным запахом, не пытаясь прикрыть ладонями длинные полоски рваных кровоточащих ран, почти виднеющихся сквозь прорехи в рубашке, нанесённых неизбежностью слов прощания и горечью осознания — О, безмолвие — время Алису не пощадит.

— Фред? — в тягучем, как патока, голосе слышатся истеричные нотки. — Да, — он целует её в висок, опаляя кожу горячим дыханием. — Спи.