WHITE NOISE

Мы никогда не ценим, попросту не замечаем того состояния, когда нам хорошо. Вспоминая те, казалось бы, незначительные моменты, во время которых я, к примеру, просто шла вдоль зеленой улицы летом и наслаждалась солнцем, не чувствовала усталости или ещё каких-либо физических недостатков. Шла, просто шла и не получала удовольствия от того, как мне было хорошо. Никогда не ценила то, что могу дышать этим прекрасным воздухом, сидеть у горной реки и буквально чувствовать неистовую энергию бурлящей воды, точащей камни и беспрерывно двигающейся, переливаясь в другие, создавая природные, видимые на физической карте Америки вены и артерии. Земля, она сама, как организм человека. Оправляясь после стрессовых ситуаций люди… Большинство людей, меняют свои приоритеты в жизни и замечают те вещи, на которые не обращали вниманий прежде. То, что произошло со мной, оставило отпечаток, заставило задуматься о смысле моего существования. Когда-то к нам в школу приходил пастырь Янг и отвечал на интересующие меня и моих одноклассников вопросы. Тогда Брит спросила его в чем же смысл нашей жизни, на что он просто и не задумываясь ответил: «В том, чтобы радоваться».Тогда я не придала этой фразе значения, но сейчас вспомнила её и конкретно задумалась: действительно, зачем человек живёт, если он не радуется своему существованию? Простую, человеческуюv радость можно черпать из любых мелочей, начиная от хорошей погоды, заканчивая планами, которые наконец-то осуществились. В этом и вся соль -в мелочах. Нужно их замечать и наслаждаться по полной. Иначе не будешь счастливым, потому что грандиозные цели грозятся не исполнится или оказаться такими, какими мы не хотели или или не ожидали их видеть. А вот такие крошечные пазлы жизни, как красивый пейзаж за окном или же долгожданное внимание парня, который тебя нравился — этого всего намного больше и произойдёт с каждым. В этом мы и счастливы. Я счастлива, даже сейчас, когда опустила руки. У меня есть семья, друзья, которым я не безразлична. Говорю жизни просто спасибо за это, потому что благодаря элементарным благам я самый счастливый человек на свете. Осталась жива. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Когда плохо, всегда думайте об этом. Мы самые счастливые люди, потому что хотя бы раз в жизни видели восход солнца и первую заезду на небе, по совершенной случайности получали отличную оценку за важный тест, к которому не готовились, или же влюблялись и сходили с ума из-за этих бабочек в животе. Говорите спасибо жизни почаще. Самые банальные вещи, порой, оказываются самыми мудрыми. Если о них слышите о них постоянно — значит они правдивы. *** Живот сжимается, ноет, кряхтит от голода, но стоит мне взглянуть на еду, такую как салат — легкую и безвредную, становится плохо. Мои мысли о хорошем, стараюсь подпитывать себя ими, чтобы мир не превратился в черно -белую ленту угрюмого фильма. Без еды я уже сутки. Гребанное сутки. Заменяю её водой и кофе. Обычным эспрессо из автомата в департаменте шерифа, чтобы не вырубиться во время того, как сижу на скамье у какого-то кабинета. Сейчас допрашивают маму, Нейт крутится возле Нэн в холле. Её тёплые руки встретили меня объятиями, в больших карих глазах я видела огромное волнение. Маму поприветствовала холодным «Миранда», на что она ответила не менее жарко «Нэнси». Судя из моих скромных заметок, они не особо любят друг друга. Промолчала, когда она кольцевала меня объятиями. Я не хотела говорить и в очередной раз отвечать, что сейчас все нормально. Осознавать, что она не объект моей злости, нужно было упорно. Так было с каждым. Вдалбливать это в голову. Потому что таблетки, такие дорогие и расфуренные, нахваленные, нихрена не помогали. Я перепила дневную норму: шесть из дозволенных четырёх. Лейн Дуглас работает в одиночку, пока Долан в госпитали. Держится по обычаю до тошноты адекватно, тон твёрдый, фразы базовые, глаза располагающие к диалогу. Все время пытался уловить нить для разговора со мной. Я больше не констатировала свои права, как в первый раз, когда встретилась с ним. Думает, что разгадает, найдёт подход, вотрется в доверие и выдавит мои секреты. Не выдавит. Под пушечным прицелом я буду молчать, иначе в следующий раз тот злосчастный топор отделит мою голову от туловища. Или не мою. Департамент гудит, словно он сам — живой организм. Но это люди, практически все в форме, кроме редко попадающихся на глаза детективов из убойного отдела. Лейн-лгун. Лжец. Обещал же, ублюдок, мать его, поймать Неизвестного. Дура. А ты могла бы помочь, но из -за этого гребанного страха молчишь. А может встать и рассказать все как на духу? Прямо сейчас? И что они скажут? В очередной раз приплетут меня ко всему? Скажут, что я покрывала его все это время, верно? Так и будет. Так и есть. Я покрываю этого конченного упыря. А в это время неизвестный узнает обо всем и успеет перерезать горло Эшли в одном из переулков. Выдох. Вдох. Глубокий, ткань лёгких натягивается до предела, и я снова выпускаю этот воздух с примесью практически ощутимого напряжения здесь. Энергетика тяжелая. Была младше и не замечала этого. Выбрасываю стаканчик в мусор. На языке горечь. Живот связан в узел. Мозг плавится. Я -ошибка. Тупая ошибка. Трусливая сука. Ненавижу. Ненавижу. Смелая, готовая к борьбе — пиздежь, гребанное дерьмо, которым я пичкаю себя сама. Захлёбываюсь в своих мыслях. Иногда нужно выключать сознание, как и с техникой, перезагрузить, потому что сейчас в голове «сбой системы» горит ярко красным. Потираю похолодевшими руками тыльную сторону шеи. Волосы собраны в хвост. На мне белый пуховик с посеревшими по непонятной причине рукавами, свитер и джинсы. Даже в этой вечной духоте участка с вечно работающими кондиционерами, тело лихорадит. Как тогда, в шкафу. Возле меня садятся. Не сразу обращаю внимание. Сосредоточена па большом пальце левой руки, который потирает шрам на правой. Все —таки быть человеком разумным — это круто. Совершенно случайная мысль немного веселит моё сердце, успокаивая темпы его биения. У меня нехилые мозги, сознание, раз оно пробило блок гипноза, наложенного несколько лет назад. Под давлением воспоминаний, под ситуациями, которые выгрызали неподдельное чувство дежавю. Вспоминаю ещё кое-что: отца хоронили в закрытом гробе. Его тело сгорело во время взрыва. Тело-это просто имя существительное. Он сгорел. Папа. Я не человек разумный, а идиотка, которая не знает, как поступить. И что-то долбит по голове и утверждает, что я делаю все неправильно. И это что-то- совесть, всепоглощающая вина. Пожалуйста. Мысли. Замолчите. Переключаюсь на человека рядом. В черном пальто, под которым до боли знакомая винного цвета кофта, джинсы, ботинки. Тоже пьёт эспрессо. Глядит ожидающие перед собой. Наблюдает за текущим ритмом работы органов правопорядка. У него тёмные волосы, если бы я была колористкой, назвала бы этот цвет каштановым. На длинных пальцах левой руки два пафосных серебряных кольца, которые своим видом кричат о том, что одежда на нем –не его настоящий вкус. С каких пор я такая тошнотворно-проницательная? Больше двадцати. Не знаю. Скулы напряжены, а его вздёрнутый нос напоминает мне форму носа… О’Брайена? Бредятина. Сглатываю. Воображаю, что отмахиваюсь от своих мыслей, как от назойливых мух. Ни разу не бросил на меня взгляд. Я бы тоже этого не сделала и отвела свой — пялится некрасиво, поэтому подглядывала украдкой. Что он здесь делает? Чего ждёт? Коротко подстрижен, на висках и линии над ухом выбрито две полоски. А пахнет…резким одеколоном, который был нанесён недавно, потому что запах развеяться и раскрыться не успел. Знакомый? Ох какой знакомый. Мой нос, как у собаки, шевелится, во время того как я максимально незаметно пытаюсь узнать аромат. Что за? —Мэйс? Дилан. Стоит. Предо мной. Слабая улыбочка прорезает губы. Давай же, Мэйсон, ты можешь лучше. —Дилан, —от чего-то голос поднимается как минимум на октаву. Он радует меня. Как и несколько часов назад. Но эта неловкость после наших объятий бугрится под кожей щёк и они невольно покрываются румянцем в противовес не отпускающему тело ознобу. Рядом расположившийся незнакомец поворачивает голову ко мне и смотрит так, будто увидел впервые, будто я не сидела с ним несколько минут назад. —Я приехал на допрос, —оповещает он.—А это мой брат Дуэйн. —Да, я Дуэйн, —тянет руку для рукопожатия. Принимаю её. Она явно теплее моей. —Мэйсон. —В допросной моя мама. Все в порядке? —спрашиваю с намёком на наш недавний разговор. —Пошли отойдём? Киваю. Следую за ним и маневрирую между людьми, пытаясь ни с кем не столкнуться. Спиной чувствую как брат Дилана–я была права–провожает меня взглядом. Моё имя его не удивило. Значит, О’Брайен рассказывал ему обо мне. Выходим в холл. Нейт оборачивается. Видит нас с Диланом и нескрываемо хмурится, но все ровно подходит и жмет ему руку в приветствии. Улыбаюсь Нэн. —Я подышу воздухом, —предупреждаю. Он ничего не говорит, ведь видит, что я не одна. Кивает. И очередной взгляд. Прямо в лопатки. Солнце закатилось за горизонт. Небо темное, все ещё в облаках, без просвета для звёзд. Парковка у департамента освещена, на лестнице стоят пара копов, переговариваются, курят, пуская облако в морозный воздух. —Родители все -таки приедут, —досадно произносит он. —Чуть с ума не сошли. Бля, только бы они не остались. —Дилан, прости, но прогнозы неутешные, —помозговав немного, ответила я.—Не знаю, что должно произойти, чтобы они уехали. —Работа. Она всегда происходит. Хочется сочувственно погладить его по плечу. Но я сдерживаюсь. —У меня есть ночь до завтра, чтобы инсценировать проживание Дуэйна в моем доме. Осталось только убедительно соврать о том, что мы живём вместе и он серьёзный парень, а не байкер-похерист. —А где работает Дуэйн? —Пока нигде после окончания университета. Находит где-то мелкие подработки, но при деньгах всегда, —жмет плечами и достаёт сигарету, зажимая её между губ. Зажигалка щёлкает. Первый зятяг и облако дыма льется в пространство. Задерживаю взгляд на сигарете. А потом перевожу его на руки. С выступающими ветками вен. Сильные, с длинными пальцами, матёрые, но сухие. Мне нравятся его руки. —Буду учить тебя вырабатывать силу воли, —говорит с усмешкой и кутит сигаретой у моего носа, на что я морщусь и отступаю на шаг обратно. —Я же говорил, что курить не будешь. —Это мы ещё посмотрим. Что это в голосе? Задорность? Не верится. —Я принимаю твой вызов, —подыгрывает бровями. —Не было никакого вызова, —вскидываю руки. —Не выдумывай. —Это мы ещё посмотрим, —нагло вторит мне. Закатываю глаза, скрещивая руки и быстро пробегаясь глазами по омертвевшей улице. Далеко за ними возвышаются тёмные хребты высоких гор. Стоят неподвижной тенью. —Моя очередь поддерживать тебя. И я скажу, что все будет хорошо. С родителями ты в безопасности. —От них покоя нет. Я люблю жить в одиночестве. —О да, я видела твою холостяцкую берлогу, —сарказм. Он улыбается. Губы. У него приятная глазу улыбка. Красивое лицо, тело, руки -мой типаж. Все. Остановись. Закусываю внутреннюю сторону щеки, прежде чем мыслимо бью себя по ней, чтобы вразумить разум. —Такое чувство, что ты не убирался там со времён вечерники, —продолжаю. —У тебя фетиш на чистоту, да? Хотел бы я посмотреть твою комнату. —Помахаю тебе оттуда рукой через окно. —Ага, даже так, —затягивается и чешет скулу, смеясь. —Покажу, если вылежишь свой дом до блеска. —Тогда осталось не долго, —бросает на меня взгляд темных глаз. Таких неподдельно живых. С озорством. Разговор складывается приятный. Не такой, как все предыдущие. Почему-то теперь, когда он смотрит на меня, это не раздражает до зуда под кожей, как было раньше. Держать с ним зрительный контакт не вызывает бешенства. А голос, который он, как я поняла, проектирует грубым в определённых ситуациях сам, обычный, можно сказать мелодичный, почти бархатный. Внезапно начинаю чувствовать себя неважно. Силы на исходе. Расслабляю мышцы лица, чтобы казаться равнодушной и не подавать виду. Внутри все сжимается от дискомфорта и усталости. Хочу спать, но боюсь этого. Боюсь во сне пережить то же, что и этой ночью. —Ты бесстрашный, раз куришь перед департаментом. —Да насрать, —отвечает небрежно, прислоняет ладонь к моей спине, когда мы двигаемся обратно. Поворачиваю голову, посмотрев на его руку, но ничего не говорю. Мы сближаемся. Все мелочи выдают это. *** Когда мы едем в машине, я перекручиваю в голове наше прощание с Диланом. Он заходил в допросную, сразу же после мамы, которая не сменила того же сосредоточенного выражения лица с тех пор, как вышла оттуда. Мы с Нейтом сидим сзади. Я смотрю в окно, свет фонарей сливается в одну жёлтую полосу, улицы мертвы. —Я не поеду на сборы. Тишину в салоне прорезает голос брата. Он смотрит в другую сторону, когда я обращаю на него внимание. Мама игнорирует: сосредоточена на дороге или, может быть, вовсе не услышала. Блики света мелькают на его щеке. —Нейт, брось, —отвечаю устало, не сводя с его затылка глаз. —Тебе нужно заниматься, поступишь в колледж, получишь стипендию. Ты же сам прекрасно понимаешь, как успехи в футболе тебе важны. —К черту этот футбол. —Твоё будущее не к черту, ясно? Я, находясь в таком состоянии, должна тратить на него свои силы. Практически вырубаюсь, но хочу дотерпеть до дома. Допрос затянулся на четыре, или, может, пять часов, с оформлением дела, учетной записи в их оперативной базе, бумажки, заявления. —Я не буду одна, езжай и не морочь мне голову. —Что, теперь О’Брайен твой личный телохранитель? —наконец перекатывает голову в другую сторону и гладит в ответ. Пререкание в его тоне заставляет меня злится. Он сейчас серьёзно? Этот вопрос неуместен. —Может быть. Главное, что есть люди, которые могут позаботиться обо мне в твоё отсутствие, —отозвалась я уклончиво. —Надеюсь, мы все решили. —Решили, —он сглотнул и повёл бровью, теперь смотря в лобовое стекло между передними сидениями. —Нет, ты, кажется, не понял, —звучу грубее. —Ты едешь на сборы без всяких отговорок. —Да, Нейт, постарайся помочь семье хоть как-то: скинь с неё бремя отплаты за твоё будущее обучение, —сказала мама конструктивно, на что мы вдвоём замолчали. Она права, хоть и звучало это надменно для брата, судя по его выражению лица-сейчас он действительно может помочь только этим. Его точный показатель обиды: скрещённые на груди руки и злой взгляд перед собой. *** Я распрощалась с Эшли, которая не отпускала моей руки ни разу за все это время. Она волновалась настолько, что, порой, запиналась во время разговора. Она заплакала, когда я в сердцах делилась своими эмоциями от пережитого. Передавала привет от Тайлера. Говорила, что вся школа на ушах, ведь маме с утра звонил директор и несколько учителей, в том числе и наш историк. Постоянно поправляла мои волосы. Отшучивалась, смеялась надрывно над некоторыми своими фразами и пыталась вызвать у меня улыбку. Я старалась делать вид, что бодрствую. Прихожу в себя. Но это не так, мыслимо я еще в том шкафу, смотрю сквозь резаные створки на дверь, трещащую от ударов топора… Некоторые вещи временно вдохновляют меня и я заряжаюсь, как солнечная батарея, мне становится лучше, веселее, но потом попадаю в тени мрачных мыслей и тухну. Разряжаюсь. Теряю внутренний штиль и своим меланхоличным состоянием противоречу всем тем точкам зрения, что я сформулировала в голове. И она задала главный, теперь один из самых ненавистных вопросов, о том, не знаю ли я, кто это был. Отвечаю так же -нет. Эш подозревает Гринвудского убийцу и говорит, что во вчерашнем вечернем репортаже сделали заявление для родителей: проверять телефоны своих детей и взять их под тотальный контроль, ведь перед смертью Нетзвестный шантажирует их именно этим способом. К слову, я добавляю, чтобы она удалила все фотографии из облака и хранила их только в телефоне под паролем. Мангомери согласилась, посчитав это мудрой идеей, и сказала, что передаст всем остальным. Как оказывается, ей не дают проходу в школе девочки из моей волейбольной команды, Майлз и её подруги, а так же Крис и Брит, которые с волнуются обо мне. Пока не хочу заморачиваться на этом и разбираться во всех школьных потасовках. Все запланированые школ вне праздник отменены. На следующей неделе всегда собирают в актовом зале, чтобы почтить память погибших. С каждым часом сообщений в соц.сетях становится все больше. Маленький город — выжившая после нападения жертва — сенсация и центр внимания. Журналисты из областного канала и газеты приезжали в Гринвуд Хай, делая подробный сюжет о происходящем. Пытались попасть к нам, но теперь патрульная машина к дома, стерегущая нас на некоторое время, отгоняет их, как псов от последней кости. Выглядывая в окно, я увидела машину родителей Дилана, мыслимо держа за него кулачки, ведь по моей милости они здесь. Медленно отхожу от происходящего. Медленно. Часом позже я говорила с Доланом, выслушав слова поддержки. Потом с бабушкой, тётей и дядей. *** Пишу в твиттере, что все в порядке, потому что не в состоянии ответить каждому. Чувствую себя гребанной звездой. Объектом под микроскопом. Я находилась в центре внимания до этого, но подобного ажиотажа вокруг себя ощущала. Мне это не нужно. Теперь, по большей мере, сторонюсь социума. Внимание раздражает, ведь с текущим течением обстоятельств я, похоже, переросла потребность в популярности. Насытилась в досыта. Ситуация смутно напоминает мне то время, когда погиб отец. Я услышала разговоры на первом этаже: —Кэмерон, дорогой, спасибо, что ты приехал, но Мэйсон сейчас не готова ко встречам. Да, я ели уломала её на визит Эшли. Быстро спускаюсь вниз. Вижу Монахэна, который, широко раскрыв свои зеленые глаза, смотрит на меня, как на чудо. Бросается вперёд. Хватает под руки, снимая с предпоследних ступенек, и,держа на весу, сдавливает в отчаянных объятьях. По тревожному дыханию я понимаю, что он волновался. От Кэмерона пахнет улицей и практически развеявшимся одеколоном. Мама быстро минует нас и идёт наверх, решив оставить наедине. Парень носом зарывается в мои волосы, вдыхая запах, от чего живот делает сальто. Ставит обратно, как куклу. Берет моё лицо в холодные руки и смотрит. За счёт ступенек я немного выше. От этого взгляда все щекочется. Ещё немного, и мы приблизимся к друг другу на опасное расстояние, ведь я уже ощущаю его дыхание своим лицом. Решаю быстро обвить руками его шею, дабы избежать этой неловкой близости. Ничего, наверное, не заподозрив, окольцовывает талию, а потом ладонями скользит к лопаткам, цепной реакцией задирая футболку на пояснице и прижимая меня ещё ближе. Сейчас не время для отношений. Не время для чувств. —Я должен был приехать сразу, —говорит в мои волосы. —Не должен. У нас бы даже не получилось поговорить. —Рассказывай, как ты, Мэйс? Черт возьми, как я волновался! Отстраняется и держит за плечи, смотря в глаза. Выдыхаю. Киваю и веду его в гостиную, готовая рассказывать все по новой. Он волновался. Сходил с ума. Все эти проишествия открывают людей, окружающих меня, в ином свете. Никогда бы не подумала, что такой человек, как Кэм, может серьёзно волноваться о чем-то, кроме вечеринок и веселья. Парень сам -ходячая вечеринка. *** Спустя ещё один день мои руки, наконец, прекратили подрагивать. Сердце не колотилось так быстро. Этим утром вернулась в свою комнату, на пороге которой появилась новая дверь. Чувствовала себя непривычно спокойно, с каждым днём детали той ночи ускользали из головы. Отныне дома стало тише, потому что мама заметила, как я реагирую на шум. Любой звук. Мое спокойствие, некая затупленность, туман в голове и сонливость — результат успокоительного. Термоядерных таблеток. Я не отказываюсь принимать их, потому что понимаю -без этого никак. Все следят за моим состоянием очень внимательно, потому что помнят, что происходила после смерти отца. У меня не возникает желания причинять кому-то боль, увечить себя. Я ограничиваюсь внутренними терзаниями по поводу своей беспомощности. Как оказалась-сборы перенесли на неделю позже. В эту субботу мэр Кингсли собирает горожан на центральной площади Гринвуда, чтобы почтить память погибших. Наша семья вынуждена присутствовать, так как мама член городского совета, а я- выжившая после нападения жертва. Люди, если честно, не самая лучшая перспектива для нас. В особенности журналисты, для которых мы станем свободной добычей. Дилан отписывался несколько раз. Говорил, что родители, кажется, поверили в то, что Дуэйн живет с ним. Они пробудут около недели, но потом будут вынуждены покинуть Гринвуд и хотят забрать его с собой. К этой новости я отнеслась неоднозначно. Прочитав это сообщение утром, поникла, помрачнела, внезапно осознав, что не хочу его терять. Наша с ним история не закончена, а только начинается. Я не до конца раскрыла его для себя, как человека. Ещё рано. Мне нужна его поддержка. Одновременно грызу себя за эгоистичность, ведь в данном раскладе он будет в безопасности, а сейчас находится под угрозой. Мама пригласила О’Брайенов к нам на ужин в это воскресенье. Назвала это актом благодарности за спасение Диланом меня. Эта ситуация так же вызвала конфуз. Предвкушение вырисовывало в голове разные расклады событий предстоящего дня. И сейчас, как по мне, не самое благоприятное время для семейных ужинов. Думаю, она просто не придумала другого способа, чтобы отблагодарить. *** Утро субботы было таким же серым, как и все предыдущие. Потолок, в который я пялилась, должен был уже лопнуть от моего долгого, пронзительно взгляда. Снился плохой сон. Не помню, что в нем было, но осадок остался. Поворачиваюсь набок, потянув одеяло до подбородка. Улица скрыта за тканью плотных лиловых штор. Комната в полумраке. Эта первая ночь, которую я провела сама. Беру на прикроватной тумбочке воду и таблетки, пересиливаю себя и присаживаюсь, ощутив боль в затылке. Голова кружится. В груди давит, поэтому заглатываю дозу спокойствия и возвращаюсь в исходное положение. Мыслями готовлю себя к тому, что сегодня будет тяжёлый день. Я выйду на улицу, буду на центральной площади, среди людей, слушать речь миссис Кингсли. Меня, как оказалось, представят всему городу, как выжившую после нападения. Эта идея сама по себе кажется отвратительной и как бы я не хотела быть сильной, все ещё морально не готова ломать себя и идти туда, навстречу жизни вне стен этого дома. Начало мероприятия запланировано на одиннадцать, поэтому проверяю время на телефоне. Девять пятьдесят утра. Пора вставать. Таблетка подействует через пол часа и это время, я уверена, будет тянуться мучительно долго для меня. Опускаю ступни на пол, пальцами ног сжимаю ковралин, зевая. Тру глаза и иду в ванную. В сотый раз велю себе собраться. В сотыйу раз тону в собственной пучине переживаний. Я должна радоваться тому, что дышу сейчас и имею возможность видеть родных, но почему же я так несчастна? *** Пальцы словно пригвоздило к дверной ручке. Когда ехала, смотрела через стекло машины на собиравшуюся на центральной площади толпу у сцены. Там велись подготовки, проверялся микрофон, двигалась и настраивалась стереосистема. Пришлось ехать в объезд, ведь улицу перекрыли. Парковать машину практически негде, потому остановились в нескольких улицах от центра и заглушили мотор у бордюра. Я чувствовала спокойствие не смотря на то, что желудок скручивался в узел с каждым проеденным метром все сильнее и сильнее. Мы практически не разговаривали. Мама поглядывала в заднем стекле на патрульную машину, которая ехала за нами. За ней, навязчивым хвостом следовал бус местного канала. Все казалось более чем безумным. К счастью, на той улице, на которой мы оказались, было только два свободных места и репортеры вынуждены были ехать дальше. Молчание в салоне было леденящим. Все ждали того момента, когда я, наконец, выйду. Никто не торопил и не дергал за плечо. Я сглотнула не меньше десяти раз. Посчитала до двадцати и начала ощущать, как сжатые пальцы немеют. Дёрнула. Вдохнула холодного ветра и вышла на улицу. Двое полицейских уже ждали нас, один из них, темнокожий, проговорил в нагрудную рацию, что все под контролем. Мы двинулись вперёд на шум людей. Сама улица была пуста и стало ясно, что весь Гринвуд действительно на площади. Ещё дома, за завтраком, мама пыталась поддержать меня на словах, но я пресекла это сразу. Шум впереди пугал, так же, как и неизвестность. Мы вышли спиной к сцене и лицом к толпе. Полиция вела нас за собой к огражденной зоне с патрульными машинами и охраной мэра. Мама поздоровалась с миссис Кингсли объятиями. Она была одета в серый костюм, а сверху в пальто длиной до лодыжек. Рыжие волосы собраны в высокую прическу, макияж не пестрый, почти незаметный. Она глянула на меня сочувственно, потянула руки с длинными тонкими пальцами, сжала некрепко. Я ощутила запах ее духов. Из потока людей полиция вывела членов городского совета. Они присоединились к нам, говорили слова поддержки, но я словно была в тумане и почти не разговаривала. Все, что происходило, шло мимо и я будто наблюдала за всем через экран монитора. Операторы устанавливали камеры и руководили всем процессом, съехалось областное телевидение. С каждой минутой горожан становилось все больше и больше. Шум не прекращался. В тот момент, пока мне объясняли, после каких слов выходить на сцену, произошла неполадка со стереосистемой и по всей площади раздался отвратительны режущий звук. В одну секунду мне показалось, что я теряю сознание, но Нейт придержал меня за локоть встряхнул слегка. Я оглянусь и поняла, что деваться уже некуда. Голова вновь пошла кругом. Мама проверила меня, дала еще одну таблетку, попыталась объяснить мэру, что мне плохо, но она отвертелась и полетела на сцену. Толпа тут же умолкла и со всех колонок полился шёлковый и до тошноты отчеканенный голос миссис Кингсли. —Дорогие матери, отцы, дети и внуки –все мы, семья, объединяемая Гринвудом. Ещё со времён основания города Грегором Блэкуэллом семьи, жившие здесь, всегда были связаны между собой крепкой дружбой и взаимопониманием. Именно сейчас, в такое тяжелое время нужно проявлять его и не забывать о всём том хорошем, что было и обязательно будет. Нужно объединять свои силы против общего врага и не оставаться равнодушными, ведь все мы обязаны защищать друг друга. Только таким образом, коллективно, нам удасться защитить свои семьи. Полиция ведёт расследование, но оно заходит в тупик без вашей помощи. Телевизор вещает последние новости и на пресс-конференциях мы просим вас о поддержке. Чем быстрее мы объединимся -тем быстрее проблема будет решена. И сделаем мы это во имя Сары, Джо, Лауры, во имя их матёрей и отцов, которые стоят среди вас с пустотой и болью в сердце. Они хотят найти виновного и наказать его, хотят, чтобы ничьего ребёнка больше не постигла похожая участь. Так давайте же сделаем это нашей общей целью! Все загудели. Аплодисменты посыпались отовсюду. Девушка с микрофоном в ухе тянете меня за локоть вверх по железным ступенькам на сцену. Я не успеваю даже опомниться, как уже стою в углу. Только оборачиваюсь и вижу как мама ломиться за мной, но ее останавливают. Начинаю волноваться ещё больше. Мэр приглашает меня к себе, объектив камер переключатся на меня и я чувствую неконтролируемую дрожь, сейчас будучи готовой провалиться в пустоту. Тысячи глаз теперь смотрят на меня. Не вижу, не могу отыскать знакомых сразу. Меня приглашают снова и я иду, точнее ноги двигаются, а мыслями я все ещё там, под сценой. Снова эти духи, самая яркая нота в них -лилия. Сжимает плечи и разворачивает к людям. Ветер дует в лицо, становится ещё прохладнее, чем обычно. Ратуша, точнее быть заброшенная колокольня над ней, острой крышей прорезает серое небо. Монотонные пятиэтажные сооружения тонут под ней, горы хрипят, кашляют туманом, который пробирается сквозь улицы медленно, томно, обволакивающее. Скрывает все за своим маревом и постепенно пожирает город вокруг. —Этой девушке удалось спастись от нападения убийцы. Она проявила храбрость и сейчас всеми силами пытается помочь полиции поймать того человека, который без причины лишает жизни детей, —указывает пальцем, ругается, играет на публику жутко драматично: с искрой и мокрыми глазами. —Мэйсон Скорсезе стала первым лучем спасения. Стала символом того, что этот кошмар продлится недолго. Толпа откликнулась восторженно. Может быть это, хоть и наигранное выступление, но вселило людям надежду. Ведь они все пришли сюда не просто так. Город вымер, его тёплая душа тоже, все стали боятся выходить на улицы. За страхом перед одним человеком мы стали терять все то, за что нас узнавали среди остальных. Я готова была умереть со стыда перед всеми теми лицами, когда она говорила о помощи полиции. Чуть было не потеряла сознание и сейчас стою, смотрю перед собой и так безумно хочу убежать. Я настолько виновата перед вами. Я настолько труслива. Я противна. Я тварь. Я мразь. Разорвите меня все в клочья. Я не луч надежды. Я должна была умереть. Или же помочь. Боюсь. Мне страшно. Теперь все они скажут, что я покрывала его. Нет. —Мэйсон, —театрально обращается ко мне и подводит микрофон.—Поделись своими чувствами и расскажи людям о том, что произошло. Ком встал в горле, будто бы я поглотила сухую таблетку. Говорить было нечего. Я боялась открыть рот. Стоило моргнуть-заплачу. Действие таблеток свелось на нет уже давно. Узнаю в лицах своих соседей, друзей, продавцов из магазинов, учителей -всех. —Я так виновата, —произношу вслух и пугаюсь, как и мэр, что в непонимании смотрит на меня.—Мне жаль, что я осталась жива, а ваши дети мертвы. Я этого не заслуживаю, —обращаюсь лично к родителям погибших. Поднимается шёпот. Никто не понимает, или же думает, что я сошла с ума. —Никто вообще не заслуживает смерти, тем более от рук сумасшедшего, который возомнил из себя бога и думает, что может вершить судьбы других. Манипулировать ими. Заставлять делать что-то против их воли. Я жертва, но признаться честно, больше не хочу ею быть. Жертва —это он. Надолбленный сын, возможно брошенный, возможно потерявший что-то. Ему прийдет конец. Рано или поздно, —голос слабнет окончательно и я больше не решаюсь говорить, потому что чувствую, что окончательно теряюсь. Слышу всевозможные слова поддержки и тёплые аплодисменты. Благодарю всех и как только разворачиваюсь спиной, начинаю ронять слезы. Я не должна была выходить на сцену. С нами жестоко обошлись. Мама заключает меня в объятья и гладит по голове. Ругается со всеми вокруг, поэтому я больше не слышу голос мэра, который вещает о новых социальных программах. Мы оказываемся вне огражденной зоны, полиция и охрана пытаются остановить нас, но Патрик отвечает чем-то резким, отталкивает их. Мы просовываемся сквозь людей, полицейские спешат за нами. С каких пор чьё -то горе против воли можно выставлять на показ? Или это мое наказание за молчание? Знакомые видят нас, пытаются тормозить, я держу маму за руку и мы идём сквозь гул, не слыша ничего и никого, кроме мэра Кингсли. Выходим к перекрытой дороге, чтобы свернуть на нужную нам улицу и среди всех людей я замечаю женщину с тусклыми волосами в мешковатой одежде. Она стоит одна. Даже с далека от мисс Бреннер веет отчужденностью. Люди обходят женщину, потому что возникает чувство, что она вот-вот одичало набросится на кого-то. Мать Одри не была такой в момент нашей недавней встречи. Что же произошло после того, как она запугала и выгнала меня из дома? Останавливаюсь, тем самым торможу всех. Мисс Бреннер ловит мой взгляд и смотрит в ответ. Не сводит глаз до того момента, пока не переводит их на кого-то другого. Слежу за взглядом, ведь он словно цепью прикован к объекту за моим плечом. Не могу понять, что за эмоция в глазах, но поворачиваю голову, видя Ван де Бруно, который глядит в ответ. Ничего не понимаю. Слышу крик. Нечеловеческий. Безумный. —Ты! —она тыкает пальцами в Патрика, начинает идти быстро, шаркает ногами и трясёт своей старой курткой. —Это ты! —буквально пищит, будто сама себе не верит. —Это же ты! Смотрю на Бруно, который растерянность сменяет недоумением. Подергивает маму, ведь та статуей замерла, опешив, и мы пытаемся двигаться дальше, но мисс Бреннер нагоняет стремительно и я жмурюсь, готовая к тому, что она сейчас на меня запрыгнет. Полицая практически в воздухе ловит её под руки. Начинает оттягивать, успокаивать. Терпит боль от её ударов ногами и царапин ногтями. Все вокруг смотрят. Я в полном шоке. —Пустите меня! Это же он! Пустите, —женский голос срывается. Её тянут все дальше. Происходящее сейчас не могло присниться мне даже в самом страшном сне. Но это не сон, и я не могу проснуться.