der Aberglaube

Услышав приближающийся топот, Геллерт на всякий случай прижался спиной к стене, неприятно холодной даже сквозь одежду. Вероятнее всего, его появление не привлекло бы внимания в такой неразберихе, но одежда еще сохранила остатки свечения, так что попадаться страже на глаза пока не хотелось. В том, что это была именно стража, а не очередная кучка перепуганных горожан, он был почти уверен — слишком уж слаженным был топот, да и при беге слышалось слабое позвякивание. Не сдержавшись, он хмыкнул — мысль о том, что среди холодной осенней ночи, стражники, вместо того чтобы в промежутках между редкими обходами сидеть в теплой комнате и травить байки о своих подвигах, бегают по городу перепуганными прусаками, здорово его забавляла. В конце концов, все имеют право на свою маленькую месть. Дождавшись, пока звук шагов более-менее утихнет, Геллерт высунулся из переулка и в который раз за эту ночь ощутил прилив гордости. Костры на Хайлигенберге уже почти догорели, но нужды в них больше не было — выбежавшие из домов горожане со светильниками и факелами создавали куда более зрелищную иллюминацию. Не успел он об этом подумать, как на соседней улице раздался очередной громкий хлопок и оттуда с визгом повалили люди, кошки и дым. Геллерт присоединился к собравшейся на небольшой площади толпе, не опасаясь лишнего внимания — в ярком свете его одежда окончательно переставала светиться и просто казалась пыльной. Ему подумалось, что единственное, чем он рискует выдать себя — это с трудом сдерживаемый смех при виде искреннего страха собравшихся, и пересказываемых громким шепотом рассказов о виденных этой ночью нечистых силах и небесных явлениях. Плакали испуганные неожиданным пробуждением дети, мужчины пытались заглушить страх нарочито громкими ругательствами, а кто-то на другом конце площади даже сбивчиво пытался молиться на латыни — Геллерт готов был признать, что в треске факелов это звучало почти зловеще. Местный пастор тщетно пытался кое-как успокоить толпу — гораздо большего внимания удостоилась, например, дородная женщина в дорогом плаще поверх ночного платья, экзальтированным голосом пересказывающая, как этой бесовской ночью она проснулась от криков бьющихся в ставни нетопырей. Когда же она попыталась покинуть комнату, дорогу ей преградил появившийся из камина инкуб — он был наг и простоволос, а плечи его укрывал огненный плащ. При попытке дотянуться до лежащего неподалеку Священного Писания плоть ее онемела, и лишь сотворенный из последних сил крест прогнал уже подобравшегося вплотную мерзавца. Сдерживая хохот, Геллерт пробрался чуть дальше, по-прежнему вслушиваясь в разговоры. Рассказу про инкуба внимали с определенным недоверием, но прочие были ничем не лучше — над толпой то и дело летали обрывки фраз про кривляющихся бесов, рассыпающуюся в руках домашнюю утварь, и сов с огненными глазами. Пылающая же гора и скрывшее луну кровавое облако и вовсе никем не подвергались сомнению. Количество суеверных католиков на площади, еще недавно забитой благочестивыми трезвомыслящими протестантами, увеличивалось на глазах — и это несмотря на то, что общее число людей оставалось неизменным. Где-то в соседней части города прозвучал громкий треск, а затем — хлопок и волне ожидаемый многоголосый визг. Тем не менее, здесь людей не прибавилось — суматоха творилась в большей части города, и испуганные горожане явно предпочли собираться кучками на ближайших открытых местах. Мало кому в такой ситуации хотелось бродить по темным пустым улицам, что не могло Геллерта не радовать. Все удалось, как он и рассчитывал, не столько благодаря их недюжинному уму и подготовке, сколько благодаря человеческой трусости и глупости. Полдюжины перемазанных гнилой древесиной студентов за несколько ночных часов превратились в полчища умертвий, стаи нетопырей, поллегиона бесов и как минимум одного инкуба. И это при том, что никто в целом городе не только не погиб, но и не получил сколько-нибудь значимых повреждений — в раздающиеся то тут, то там причитания о заеденных вурдалаками согражданах Геллерт, разумеется, ни на минуту не поверил. Лично он никого не ел, да и его приятели за прошедшую ночь вряд ли настолько ощутимо сменили вкусы, а значит, если кто и пропал, то поутру найдется либо спрятавшимся под кроватью, либо забившимся на чердак. На протяжении ночи он неоднократно слышал, то ближе, то дальше, непривычно громкие для города крики филинов, и не единожды успел пожалеть, что, в отличие от приятелей, не умеет подражать ничьим голосам. Пришлось ограничиваться зловещим смехом, удивительно неприятно отражавшимся от стен домов на узких улицах. Несколько раз, при виде недоумевающих стариков и перепуганных женщин, вздрагивающих от звука хлопков и шипения дыма, вытаскивающих полуодетых детей в холодную ноябрьскую ночь, Геллерт чувствовал что-то, почти похожее на стыд, но носящиеся по улицам разговоры мгновенно его убивали. Идиоты, которые в состоянии ажитации видят чертей и инкубов в пустых комнатах, вполне заслуживают прятаться от них на улице. Ничего, до утра осталось совсем немного, а при дневном свете всем демонам свойственно уменьшаться в размерах, особенно если они существуют исключительно в воображении. Именно мысль о близящемся рассвете заставила Геллерта направиться к ближайшей длинной улице, пересекающей добрую половину Гейдельберга. Разумеется, город угомонится только через несколько дней, а вспоминать случившееся будут еще долго, но основная часть веселья уже окончена, как ни грустно это признавать. Возбуждение последних нескольких часов начало спадать, и он впервые ощутил, что на улице по-настоящему холодно. Сапоги явно отжили свое и больше не годились для длительных ночных прогулок в конце осени, а замерзающие руки приходилось то и дело отогревать дыханием. Одежда уже почти утратила свечение, а выданные Эрнстом маленькие глиняные горшочки с горючей смесью из перемешанных ингредиентов, стянутых в университетской лаборатории, давно закончились, так что предыдущие пару часов Геллерт просто бегал по городу, стуча в окна и представая перед забежавшими на неосвещенные улицы горожанами долговязой, зловеще светящейся в темноте фигурой. На будущее он сделал себе мысленную зарубку спросить Эрнста о составе смеси. Если принцип горения он кое-как понимал, то причину, по которой содержимое горшочков вспыхивало без огня, от одного только удара о стену, осознать не мог. Эрнст накануне говорил что-то о перегородках и разном содержимом, но тогда увлеченный мыслями о будущем Самайне Геллерт не особенно вслушивался, а вот теперь он не отказался бы узнать об этом побольше. Поколебавшись немного с выбором направления, он решил наведаться к Карлу — по крайней мере, дома у того тепло, и можно будет отдохнуть, а если повезет, то и поесть впервые со вчерашнего утра. Даже если он сам еще не успел вернуться домой, то местонахождение ключей все равно не было секретом. Выспавшийся накануне днем, Геллерт пока не чувствовал сонливости, но просто полежать спокойно после целой ночи беготни по городу он бы не отказался. Кроме того, ему интересно было узнать, что за это время успел натворить Карл. Разошлись они еще около полуночи, рассудив, что если уж устраивать балаган в городе, то поодиночке, так как их и без того чересчур мало для целого Гейдельберга. Теперь же Геллерту казалось, что возбуждение толпы держится на обычной панике, так как ничего подозрительного он давно уже не видел и не слышал. Кроме того, логика подсказывала, что его товарищи тоже должны были разойтись по домам, давно израсходовав все припасенные для горожан неожиданности — даже основательнее всех запасшийся Эрнст. Именно поэтому громкий стук и раздавшиеся поблизости ругательства стали для задумавшегося Геллерта, как раз на всякий случай обходившего одну из центральных улиц по прилегающему переулку, полной неожиданностью. Судя по яркому освещению, пробивавшемуся в переулок даже сквозь щели между неплотно стоявшими домами, количество факелов, а значит и людей, их держащих, было значительно большим, чем ему показалось поначалу. Геллерт внутренне похолодел — на этой улице располагался дом одного из городских бургомистров, и ему искренне хотелось верить, что никто из приятелей не додумался покуролесить именно здесь, а собирающаяся толпа никак не связана с их ночными развлечениями. Мигом раздумав выходить из переулка, он прислонился к стене одного из то ли спящих, то ли опустевших домов, прислушиваясь к происходящему на соседней улице. Потихоньку опасения стали немного рассеиваться — среди возмущенных мужских голосов он разобрал всхлипывающий плач, — плакала, по видимому, девушка, — и женские причитания. Прибавив к этому шум неоднократно открывавшихся и закрывавшихся дверей, он почти окончательно успокоился — может, рожает или умирает кто; как бы там ни было, уж тут-то они точно не при чем. Кроме того, он вспомнил, что дом бургомистра находится в начале улицы, а люди, судя по всему, собрались несколькими домами ниже. Поняв к тому же, что толпа преимущественно разошлась, оставив от себя, похоже, всего несколько человек, Геллерт окончательно осмелел, и, дойдя до конца переулка, выглянул на освещенную улицу. Так и есть — у дома, богатого и аккуратного, но точно не принадлежащего бургомистру, стояло теперь всего с полдюжины мужчин, не меньше половины из которых составляли стражники с факелами. Еще двух он не знал, да и разглядеть толком не мог, а вот третьим совершенно определенно был Карл. Геллерт несколько раз моргнул, но увиденное и не думало развеиваться. Желтый свет среди ночи, уже скорее серой, чем черной, был неверным и колеблющимся, но, вглядевшись, он понял, что судя по ссадинам на лице и спрятанным за спиной рукам, вряд ли тот находится в этой компании добровольно. Пока Геллерт раздумывал, как бы подобраться поближе и послушать, о чем ведется разговор, дверь в дом открылась и закрылась, впусти всех мужчин, причем Карла туда втолкнули отнюдь не самым гостеприимным образом. Заметив, что окна дома освещены изнутри, а ставни открыты, Геллерт отошел на несколько десятков футов вниз по улице, где дома стояли темными и тихими, и принялся ходить по кругу, пытаясь выловить в разом опустевшей голове хоть одну дельную мысль. Никаких гласных договоренностей не было, но все понимали, что не стоит приближаться к нескольким определенным улицам, где стоят несколько определенных домов, иначе приключения могут закончиться быстро и бесславно. А чтобы покуситься на жилище бургомистра или хотя бы улицу, на которой оно расположено, нужно быть и вовсе законченным недоумком. Да и помимо этого, всем ясно, что мало что так отрицательно действует на суеверия и впечатлительность, как богатство, образование и власть. Если бы Геллерта попросили назвать наименее религиозного и наиболее прагматичного человека во всем Гейдельберге, это был бы даже не обер-бургомистр, — проживающий, по счастью, далеко отсюда; это был бы главный городской пастор. И он готов был поспорить на поцелуй с чумной крысой, что Карл понимает это не то что не хуже, а даже лучше его самого, так что он был последним человеком, которого Геллерт ожидал бы здесь увидеть. Тогда как он тут оказался? Как бы там ни было, он ничем сейчас не может помочь Карлу. Ни деньгами, ни протекцией он не обладает, репутации у него нет, а если бы и была, то ее стоило бы поглубже спрятать от приличного общества. В любом случае, никто явно не собирается казнить Карла на месте. А завтра-послезавтра, дождавшись, когда город немного утихнет, можно будет попробовать получше узнать об обстоятельствах — к тому же, более чем вероятно, что они никак не связаны с их несколько необычным празднованием Самайна. В таком случае он, конечно, все равно приложит все усилия для того, чтобы как-то помочь Карлу, но вначале по крайней мере нужно время на обдумывание сложившейся ситуации. Примерно с такими мыслями Геллерт зачем-то поднялся вверх по улице и, мысленно несколько раз стукнувшись головой о стену, выдохнул и постучал кулаком в толстую деревянную дверь. Стражник, открывший ее, смотрел на него с недоумением не меньше минуты, за которую Геллерт успел мысленно поглумиться над его тупостью, разглядеть внутреннее убранство комнаты, и не меньше трех раз пожалеть о сделанном. Появившемуся откуда-то из глубины здания немолодому мужчине с жесткими складками у рта не понадобились даже слова — при одном его виде стражник отступил от Геллерта на несколько шагов, впустив его внутрь и захлопнув дверь, но из комнаты уходить не стал, что Геллерт также не преминул отметить. Мужчина тоже не торопился с расспросами, но его молчание явно имело совсем иную природу, чем тугодумие стражника. Он внимательно оглядел вошедшего, аккуратно, не торопясь, поправил выбившийся из-под рукава манжет, — несмотря на очевидную дороговизну одежды, она явно была надета впопыхах, — и только тогда вновь поднял взгляд на Геллерта. Глаза были темными и очень умными, что совершенно тому не понравилось. Неясно было, к каким выводам по поводу его собственной персоны пришел данный господин, но сам Геллерт в первую очередь отметил, что лицо этого человека ему, по крайней мере, совершенно не знакомо. Как ни удивительно, это внушало определенную надежду. — Слишком много неожиданностей этой… утром. Что же привело сюда вас? — последнее слово было заметно выделено интонацией, но Геллерт не стал изменять заготовленный ответ, который уже несколько минут держал в голове. — Ваша милость, я хотел бы принести извинения за свой неожиданный визит, к тому же, в такой неурочный час. Тем не менее, мне кажется, у него есть оправдание — проходя по улице, я заметил у этого дома моего доброго знакомого. У меня составилось впечатление, что находился он здесь не совсем добровольно, да и время не располагает к визитам вежливости. Потому, если позволите, я хотел бы узнать, по каким причинам он здесь оказался — я готов поручиться, что это порядочный гражданин и прилежный студент, ни разу не уличенный ни в чем противозаконном. «Если считать уличением только эксцессы, дошедшие до рассмотрения судом.» — пронеслось у него в голове дополнение к ответу. «Если считать.» Собеседник снова внимательно посмотрел на Геллерта, в задумчивости едва заметно качнувшись с пяток на носки и обратно, но, вместо ожидаемого ответа, только развернулся и указал куда-то рукой — как показалось Геллерту, в стену. — Прошу. Проследовав за развернувшимся и прошедшим вперед господином, Геллерт понял, что в стене скрывалась приоткрытая дверь, ведущая в полутемный коридор. Подзабытый было стражник, идущий сзади, окончательно утвердил его в ощущении, что все идет как-то вовсе не в соответствии с задуманным. Он же послужил главной причиной не поддаться искушению заглянуть в освещенный прямоугольник первой встретившейся открытой двери — Геллерт успел только заметить, что в комнате находилось несколько женщин. Вторая дверь оказалась закрытой, и его проводнику пришлось несколько раз с силой ее толкнуть. Пропустив всех вперед, ее прикрыл приснопамятный молчаливый стражник, уже, очевидно, смирившийся с этой ролью.