Тишина и маленькая комната.

Тишина. Такая угнетающая, в этой маленькой чёрной каменной комнате она словно укрывает колющим пледом одиночества, что впивается своими иголками тебе прямо под кожу, после чего по хребту – в нервы, - и уже нет шансов его вытащить. Но при этом тишина даёт спокойствие, которое приходит с осознанием того факта, что можно немного отдохнуть от мучительных часов в этой камере. Камень - он вокруг и везде в этой комнате, - не пропускающий большую часть звуков и свет, оставляя место лишь темноте, что скользит теневыми языками по всем предметам вокруг, размывая их очертания следами своих чёрных слюней. Камень сырой и холодный настолько, что от каждого прикосновения пробирает до бешеных мурашек по коже. И остаётся лишь догадываться, сколько слёз обмыло его трещины и сколы. Наконец, сама комната - воплощение ужасов с тех самых потрёпанных временем кассет, которые, несмотря на всё, продолжают пугать похлеще всех новых фильмов, хотя перед просмотром тебе приходится сдувать с них уже, видимо, вековой слой пыли, которые можно найти на чердаке какого-нибудь захудалого домика, - создающая ощущение, что её сколотили из камня и жестокости. В углу, рядом с маленьким окошком у потолка, еле дыша, лежит девочка лет шести. На почти мёртвенно-бледной коже отчётливо вырисовываются следы побоев и ран, покрывших почти всё тело, русые волосы где-то вовсе выдраны, но в целом спутаны в ком, который уже вряд ли получится расчесать, а, когда-то, возможно, белый, но сейчас являющийся отвратительным месивом из серого, красного и коричневого сарафан от количества рваных дыр уже стал скорее тряпкой на теле. Ребёнок еле-еле открывает глаза – они голубого цвета, но от царящей вокруг темноты выглядят, как тёмно-синие, в них читается усталость и боль, лёгшие на радужку мутными липкими, как дёготь, слоями. Девочка посмотрела в сторону окна, которое таковым вряд ли можно было назвать, так как, по сути, являлось зарешеченной в стене дырой размером с один-два крипича. Слабый луч белёсого лунного света покрыл ребёнка, словно пытаясь стать заменой привычному одеялу из гнетущих тишины и темени, и уголки губ девочки дёрнулись в лёгком намёке на улыбку от этой приятной фантазии. Однако через мгновение её лицо исказила болезненная гримаса - руки и ноги начало безостановочно трясти, из-за чего израненное и перебитое тело решило напомнить о себе пронизывающей, кажется, даже кости болью. Девчушка сжалась на каменном полу, от холода и сырости которого кожу в иной раз прошибло разрядом из пронёсшихся по ней мурашек, от боли хотелось кричать, но девочка не могла, ведь потеряла голос уже многомногомного часов назад. О, она боится. Она неимоверно боится прихода того времени, когда это невыносимое действо, этот театр абсурда вновь, вновьвновьвновь повторится. К жуткой боли, разливающейся жаром по телу, уже давно приписалась боль от одиночества и жёсткого, рухнувшего камнем, проломившим несколько этажей в мыслях, понимания того, что за ней никто никогда-никогда не придёт и не заберёт отсюда. Она боится каждый раз, когда наступает момент, как дверь с жутким скрипом, разбивающим приевшуюся тишину на кучу осколков, безнадёжным эхом отбивающихся в черепной коробке, откроется, как открывается занавес перед спектаклем. Определённо самым худшим спектаклем в ёё жизни. Но в комнату войдут не актёры, как бы того ни хотелось, войдут несколько людей, одетых в меченое каким-то знаком чёрное, как и всё в этой проклятой, сливающейся в одно грязное пятно комнате. И девочка знает, что бежать некуда, а притворяться спящей бесполезно – им не важно, спит она или нет, чтобы начать её бить. Битьбитьбить. Так, чтобы немели конечности, чтобы трещали кости, и картинка перед глазами раскалывалась пополам, а чем: ногами, руками или дубинами – не важно, главное слышать её крик и видеть слёзы. Только когда она отключается, люди уходят, и где-то обрывком сознания девочка ещё успевает услышать тот жуткий для ушей скрип - закрывающийся занавес ужасного спектакля на радость жестокой публике, означающий окончание сего страшного действа. Спектакль окончен, зрители расходятся, а она так и останется одна в этой тихой-тихой маленькой каменной комнате, как вещь, как потрёпанная кукла, о которой все забыли. Но об этом не сейчас. Сейчас есть тишина и слабый луч лунного света, разгоняющий окутавшую всё темноту. Спи, малютка, спи. Пока спектакль не начался снова.