Инифинт

…Это произошло четыре года назад. В стране закончилась гражданская война, дел у королевы было непочатый край, и какой-то лейтенант, испросивший аудиенции Её Величества, был не очень-то вовремя. Но этот лейтенант был частью победы: если бы не он, королевским войскам не пришло бы подкрепление от генерала Томсона — то самое подкрепление, благодаря которому победа стала возможной. Этот офицер был направлен полковником Дэйком с письмом королевы к генералу. Когда лейтенант, доставив послание, возвращался назад, он был захвачен в плен. Его пытали в крепости Ашкерот, но он не выдал место расположения королевских войск, и армии генерала удалось объединиться с ними. Освежённые подкреплением, войска атаковали крепость и освободили её, подчистую уничтожив всех захвативших её врагов. В одном из подземелий крепости чудом был найден ещё живой курьер. В числе прочих, отличившихся на этой войне, он был представлен к награде, которую должна была вручать героям сама королева. Офицер хотел увидеть Её Величество до церемонии награждения… …Он вошёл в приёмный зал, слегка прихрамывая. Под наброшенным мундиром был гипсовый корсет, сковывающий движения. Пальцы рук были перебинтованы. Королева указала ему на кресло с высокой спинкой и присела напротив. — Ваше Величество, — проговорил визитёр с отчаянием в голосе, — я не отниму у вас много времени. Я не хотел мешать, я знаю, что вам недосуг. Но мне сообщили, что меня хотят наградить, и я обязан сказать, что делать этого нельзя. Я — предатель… *** …Их было трое: один — старый полковник с сухим безразличным лицом, второй — большой толстяк с бородой, в штатском, третий был какой-то мелкий, Умари толком его не рассмотрел. Полковник задавал вопросы, бородач флегматично и последовательно демонстрировал Умари способы, какими он умел причинять страшную боль, а мелкий помогал ему: подавал инструменты, поддерживал тело пленника и, при необходимости, приносил вёдра с водой. Полковник хотел знать численность королевского войска, его местоположение, состав вооружения и ещё кое-какие, известные Умари подробности. Время расширилось, пределы его исчезли; боль заслонила собой всё. Свет перед глазами иногда мерк, но в лицо выплёскивали воду из ведра и возвращали в мучительную реальность. Полковник методично задавал одни и те же вопросы: — Какова численность войска? — Где оно расположено?.. И так далее. Он ожидал ответа, и поначалу Умари считал, что тот напрасно теряет время. Ведь каждому известно, что попавший в плен офицер королевской армии должен умереть молча. Но полковник, видимо, думал иначе, и убивать пленника не спешил. Было похоже, что в запасе у него — вечность: он сосредоточенно курил, устало наблюдал за действиями бородача и спрашивал, спрашивал… Время от времени палач толстыми окровавленными пальцами тоже брал со стола папиросы, поджигал их и затягивался, ненадолго оставляя Умари в покое, потом возвращался к своей жертве, и боль начиналась сызнова. …И сознание пленного постепенно изменялось. В него, шипя, вползала мысль: «Ты знаешь, как это прекратить… Ты знаешь-шь-шь». Умари душил её, давил; эта проклятая мысль сотни раз подводила его к моменту, когда слова уже были готовы сорваться с языка, — и сотни раз остатками воли, остатками совести он боролся с искушением разом прекратить истязания, произнеся всего несколько слов. Но мысль выпускала щупальца, мёртвой хваткой впивалась в затуманенный болью мозг. И наступил, наконец, момент, когда эта тварь так разрослась, что вытеснила из головы всё, — и победила… …После того, как полковник получил нужную ему информацию, мучители ушли, заперев за собой двери. Бородач предлагал прикончить пленника, но его командир пробурчал: — Пока не надо, вдруг еще понадобится… Рядом с Умари стояло ведро с водой. Он опустил туда разбитое лицо, напился воды и лёг на земляной пол. Он ощущал жжение внутри, и это была не жажда. Жгло так сильно, будто за грудиной полыхал костёр. Что он натворил, как он мог это сделать?.. Он понимал, что сейчас войско врага нападёт на остатки королевской армии. Он видел смерть товарищей, не ожидавших удара исподтишка, перевернутые палатки; слышал ржание раненых лошадей. Друзья погибали по его вине, и он был жив, и вынужден это сознавать. На свете не было возмездия, которого он бы не заслужил. Его минутная слабость погубила тысячи жизней. И что он купил этой ценой — несколько минут никчемного существования? Это страшное жжение в груди?.. О, если бы сказанные слова могли вновь стать несказанными! Умари был уже согласен, чтобы враги вернулись и продолжали: он бы стерпел. Теперь, когда эта подлая змея выползла из мозга, он выбирал физическую боль, только выбор уже был сделан. Дверь подземелья отворилась, и Умари подумал, что палачи пришли по его душу, но вместо них на пороге почему-то возник его друг и сослуживец по имени Ильяс. — Умари! — на красивом лице Ильяса отобразилось страдание. — О, Господи… Что они сделали с тобой?!.. Он крикнул кому-то в коридоре: — Скорее сюда! Он здесь, он жив!.. …Ильяс теперь был также далёк, как и все, пришедшие затем: завернувшие его в плащ, донесшие его до повозки, доставившие его в госпиталь, сочувствовавшие, говорившие: «Молодец!» и «Держись!» и вопрошавшие врачей, будет ли он жив… По вине Умари никто не погиб. О том, что он сломался, не знало ни одно живое существо. Предательство не оставило следа, — кроме потери самоуважения, отвращения к себе и невозможности смотреть друзьям в глаза. Раны затянулись, кости срослись, позор остался в сердце, мешая спать и выжигая внутренности. Не в силах терпеть в одиночку, он решился рассказать правду навестившему его в госпитале Ильясу. Госпиталь был устроен в чьем-то заброшенном особняке. Умари разрешили ходить, и друзья вышли прогуляться. Медленно брели они по саду: Умари опирался о трость, Ильяс, в новом мундире, выглядел подтянутым и свежим. Высокий и спокойный, он молча шёл рядом с Умари, хмурость друга принимая за последствие пережитого им ужаса и не стараясь развеять её ненужной болтовнёй. Друзья присели на каменную скамью напротив клумбы. Тёплый ветер шевелил их волосы и цветы на клумбе: лиловые, бархатные, с глазками и мохнатые лёгкие иголочки розовых астр. — Курт теперь майор, — сообщил Ильяс между прочим. — Да что ты, — безэмоционально отозвался Умари, думающий о своём. — Да, он же отличился во время штурма. Кстати, он собрался жениться. — На ком? — машинально спросил Умари. — Ты её не знаешь. Они познакомились на прошлой неделе, в таверне Януса. Кстати, Янус… — Я тебе должен кое-что сказать, — решился, наконец, Умари. Но, едва он начал говорить, голос изменил ему, а сердце заколотилось о грудную клетку. — Ты должен об этом знать… — продолжил он и вдруг почувствовал, что сказать не может. «Ничтожество!» — обругал он себя и заставил продолжить речь, но волнение было так сильно, что голос стал неестественным: — Я всех вас предал. Ильяс удивлённо обернулся к нему. Ветер откинул светлые волосы с его лба. Выражение лица было мягким и вопросительным. Умари справился с волнением и объяснил: — Меня считают героем, но это не так. Я держался всего несколько часов, а потом… — он старался подобрать слова; сердце опять заколотилось о грудную клетку так сильно, что показалось: сейчас пробьет рёбра, — в общем, я им… всё рассказал. Оба долго, в молчании, смотрели на клумбу с цветами. — Я хотел сказать Дэйку. Но не успел. Он умер… — Ты знаешь, Умари, — подумав, неуверенно произнес Ильяс, — я бы на твоем месте больше никому об этом не говорил. И я никому не скажу. Ну зачем? Кому будет легче, если в этом начнут копаться? Тем более, что свидетелей нет? — Мне, — сказал Умари. — Перестань. Тебе и так досталось. Я же видел, в каком ты был состоянии… Ильяс не понимал… И Умари показалось, что друг втайне презирает его. Он кивнул и принял решение. *** … — Ваше Величество, — закончил визитёр, — я прошу вас отдать меня под суд. — Я хотела бы уточнить один момент, лейтенант, — сказала королева. — Повторите, как звучал приказ, который передал вам полковник Дэйк? — Я должен был доставить письмо генералу Томсону, Ваше Величество, и вернуться в отряд. — Это не всё, что я просила передать, — заметила королева. — Курьер должен был отвезти моё письмо генералу, а затем вернуться. Дорога была очень опасна, и все это знали. Я приказала, чтобы, если курьер попадёт в плен по пути назад, он скрывал информацию до тех пор, пока армия Томсона не соединится с моей, а на это нужно было часов пять, максимум — шесть. После объединения армий, сведения, которые были известны курьеру, устаревали, и в дальнейшем молчании не было смысла… У меня нет причины отдавать вас под суд, лейтенант, — мягко сказала она, — мой приказ вы исполнили. Королева внимательно следила за реакцией на свои слова. Глаза собеседника расширились. — Если бы полковник был жив, он мог бы подтвердить сказанное мной, — добавила Её Величество. — Если Дэйк упустил из виду это важное обстоятельство, — проявим великодушие, простим ему: он был смертельно ранен во время штурма крепости, пусть земля ему будет пухом… Поправляйтесь, лейтенант, вы нужны мне здоровым. У нас с вами впереди еще много дел. Её Величество поднялась, давая понять, что аудиенция окончена. Умари склонился к её руке, а когда поднял глаза, королева увидела, что взгляд визитёра просветлел и преисполнен глубокой благодарности… *** Если бы ему не мешал гипсовый корсет, Умари упал бы к её ногам: он чувствовал, что недостоин даже стоять рядом с ней… Королева не могла знать о том, что полковник Дэйк скончался в госпитале, на соседней с Умари койке. Сказать ему правду Умари не успел, и Дэйк умер, уверенный, что его боец держался до конца… Когда Умари шел к королеве на аудиенцию, он боялся, что она ответит ему примерно так: — Сударь! Нам не до вас. Вы не хотите, чтобы вас наградили? Очень хорошо. Вы предатель? Отлично, давайте мы вас повесим. Чего вы, собственно, добиваетесь? Нам некогда возиться с вашими угрызениями совести. Только что закончилась война, страна разорена, — у нас есть дела поважнее, чем ваша отягощённая совесть, утерянная честь, растоптанная гордость, — и что там ещё, что вы сами себе устроили своим предательством! Но она не только выслушала его и не упрекнула, — она сочинила красивую сказку, чтобы облегчить его душу. В ту ночь он, впервые за долгое время, уснул до полуночи, и спал без сновидений, и не проснулся на рассвете от кошмара; и жжение в груди почти утихло, наконец… После тех страшных, сумрачных дней, когда война окончилась, разорвав на части его сердце, после тех дней, которые он провел в аду, наедине с собственной низостью, после всего, что понял и пережил практически в одночасье и что прибавило к его годам десятка на два больше, чем уверял календарь, — после всего этого он подал в отставку, навсегда покинул армию и пришёл во дворец: проситься на королевскую службу. Так он попал в Департамент…