Чашка с желаниями

      — Ты пришёл.       — Конечно.       Лил устало облокотилась на окно, прикрыв глаза.       На самом деле, ей давно уже пора было спать, но, Боже, кого это волнует, если тебе пятнадцать, и по ночам к тебе домой прилетает один блондин из сказок. Ответ вполне предсказуем даже для того, кому не пятнадцать, и кто в магию давно не верит. А если и верит, то его баночка с волшебной пыльцой давно убрана в самый тёмный угол чулана и достаётся только по пятницам и в новогоднюю ночь.       — Сколько у меня осталось?       — Пять. — Он внимательно посмотрел на девушку, которая, к его удивлению, так и стояла у окна, даже не приоткрыв глаза. — Я бы даже сказал пять с половиной, если уж точно.       — А половина-то откуда?       — Ты слишком быстро заснула в тот раз, я засчитал только половину.       Они снова замолчали.       Он думал о доме. О тех днях, когда отец вечерами, насвистывая тихую мелодию, мастерил ему и соседским ребятам деревянные игрушки: весёлых шутов, зверей и, конечно, храбрых солдат. Или, посадив его на колени, рассказывал о подвигах бравых вояк или сказки о драконах и принцессах. В те дни мама всегда садилась рядом с ними в старое красное кресло и слушала, иногда перебивая и вставляя свои веселые комментарии о глупых нежных принцессах, вечно опаздывающих рыцарях или устрашающих, но довольно милых в душе драконах. Иногда в такие вечера она готовила черничный пирог. Наверное, самый вкусный черничный пирог в этом мире. Сейчас уже не вспомнить, каким был его вкус, но тогда он казался самым-самым лучшим.       Она думала о любви. Или о том, что считала любовью. Ей пятнадцать, и она, наверное, ещё совсем ничего в этом не смыслит, хотя, конечно, хочется. Прямо до заломленных пальцев и искусанных губ хочется. Но ей, вроде, рано. Так говорят мама и друзья, и это, скорее всего, правильно. Правда, она сама не знает. Но всё равно улыбается и смеётся над этим.       — Итак, — парень, прервав свои не очень-то веселые раздумья, заговорил первым, — сегодняшняя тема для разговора?       — Звёзды.       Блондин с недоумением посмотрел на Лил, которая так и стояла, облокотившись на окно, но уже с интересном разгадывая небо.       — Даже не любовь со всякими бабочками в животе?       — Глупый, любовь ведь и начинается со звёзд.       Они оба посмотрели на улицу.       Ночь стояла тихая и безветренная. Совершенно обычная. Но небо, сегодня разрисованное миллионом нежно-жёлтых звёздных узоров, казалось каким-то особенным. Оно было похоже на хорошо отполированный сапфир, постоянно меняло оттенок от нежно-голубого до насыщено-синего. Луна, грустно улыбаясь и напевая очередную еженощную колыбельную всем детям на планете, освещала неглубокое озеро рядом с домом Лил. Скрытая наполовину кучерявыми облаками, она представлялась холодной и совершенно безучастной к людским проблемам, но всё же такой уютной, домашней и родной. Возможно, только в эту ночь.       Парень вздохнул.       — Никогда не понимал, что в этих звёздах особенного. — Он устало потер глаза, зевая. — Ну, светят и светят, а вы им чуть ли серенады не пишете.       — А ничего особенного и нет, никто и не говорит ничего такого. Я бы даже сказала, наоборот, звёзды — верх банальности, но разве ты не находишь что-то очаровательного в этой соверше-e-еной обыденности? — Лил, растягивая гласные, смеясь и очаровательно улыбаясь, подняла голову, смотря на звёзды с едва скрываемым восхищением.       — Нет, знаешь, ничего привлекательного. — Парень хмыкнул.       — А ты посмотри. — Всё не унималась Лил, глядя на него с каким-то детским энтузиазмом. — Только смотри на одну звезду, знаешь, не на всё небо, а на одну единственную, пристально смотри. Ну, что, выбрал, да?       — Конечно, вон та дальняя звезда рядом с Луной. — Он указал пальцем на небо.       — А теперь смотри на неё долго-долго и думай о самом хорошем.       — Нет. — Парень невесело улыбнулся и перевёл взгляд на стоящую рядом девушку. — Ничего нового. Звёзды как звёзды.       — Это придёт не сразу, глупенький! — Лил, смеясь, запрыгнула на подоконник и, свесив ноги, стала смотреть то на небо, то на мальчика. — И ко мне пришло не сразу. Но придет, это уж точно и обязательно в детстве, а иначе смысл этого всего?       — Так уж всего? — Блондин весело хмыкнул и склонил голову набок.       — Всего-всего, — серьезно заключила девушка и, немного помолчав, продолжила. — Ты когда-нибудь смотрел на звёзды ночью, на пляже, под звуки волн? Нет? Так вот, это — самое лучше, что я видела, чувствовала, да и вообще помню. Ты просто лежишь на песке, на старом полотенце, под теплый летний ветер и просто живёшь. Ты чувствуешь, что живёшь каждой клеточкой своего тела. Просто, понимаешь, мы стали забывать, как это — чувствовать жизнь. Чувствовать на кончиках пальцев и на чуть приоткрытых губах. Забыли, как это — чувствовать счастье и вообще о чём-то мечтать. А звёзды... они ведь такие яркие, недосягаемые, что ли? Мы ведь любим всё, до чего не можем дотронуться руками, пощупать. Они ведь далеко, там, на небе, а мы здесь, на земле, и нет ничего более приятного, чем ощущать, что когда-нибудь ты сможешь до них дотянуться.       — Очень сомневаюсь, что это возможно.       — Что?       — Ну, знаешь, дотянуться до звёзд. — Парень закрыл глаза и улыбнулся. — Не думаю, что ты сможешь.       — Смогу, когда-нибудь обязательно смогу. — Лил уверено покачала головой, подтверждая свои слова, и зевнула.       Выглядело это весело и, пожалуй, даже смешно. Настолько, насколько может выглядеть смешным сонный подросток в забавной пижаме с зайчиком и мягкими тапочками на ногах, который пытается что-то доказать волшебному мальчику.       — Увидим. — Блондин хмыкнул и подмигнул Лил.       Через несколько секунд она была в комнате одна.