Victime de l'Histoire

- Флооо, – Маэва вцепилась в Сальери и шмыгнула носом, - ты только нас не забывай, ладно? - Конечно! – пообещал Антонио, аккуратно выпутываясь из объятий девушки, поскольку было еще достаточно желающих с ним попрощаться.       Он думал долго, но так и не нашел другого способа облегчить существование Моцарта, кроме как уйти самому. С Довом разговор был серьезный, пришлось соврать про проблемы у сестры в Америке (да, Агнесс уже выслала ему приглашение, безапелляционно заявив, что ему нужен отдых). Аттья в конечном итоге согласился отпустить Флорана, пообещал не забывать и позвать в новый мюзикл, если все к тому моменту наладится и сложится. После этого Дов по-отечески обнял его, и Сальери пошел сообщать вести труппе.       Это верное решение, - уверял себя Антонио. Он так свыкся с мыслью, что кроме Моцарта никто не может сыграть Моцарта, что о себе и о том, что с ним вообще-то такая же ситуация, совершенно не думал. Отчасти потому, что его характер для сцены намного больше переврали, или потому, что вообще был склонен больше переживать о других, чем о себе. И еще просто не мог видеть состояние Микеле. Ладно, пусть так. Может, ему всего лишь нужно время?       Так или иначе, прощальная вечеринка в небольшом, но приятном кафе подходила к логическому завершению, и Антонио, поблагодарив всех, начал прощаться, аргументировав ранним подъемом утром в аэропорт. Микеле встал из-за стола и предложил: - Я провожу.       Они вышли на крыльцо кафе, оставив за дверью яркие огни, музыку, снующих туда-сюда официантов. После всего этого тишина улицы показалась еще более ощутимой. - Не замерзнете? – Антонио заметил, что Локонте вышел в одной футболке. - Нет, Фло, все нормально. Они постояли, зная, что надо бы что-то сказать, но слова не шли. - Уходите, значит? – Микеле перегнулся через перила лестницы кафе. - Из-за меня? - Из-за вас. И вы знаете, почему. - Простите. - За что? - Сам не знаю, но мне кажется, что я перед вами виноват. Не могу отделаться от этого чувства. Сальери, до того смотревший в сторону, повернул голову к Микеле: - Не стоит. Это мое решение. Я ведь обещал что-нибудь придумать. И я все-таки надеюсь, что этот мой шаг вам поможет. Локонте поджал губы, смотря куда-то мимо (или внутрь себя?): - Что вы будете делать дальше? - Не знаю. Пока съезжу к Агнесс на месяц. Там видно будет. Дов обещал в новый мюзикл позвать, но кто знает. Они помолчали. Антонио смотрел на Моцарта, пытаясь угадать, что творится у того в душе. - Сальери, я хочу, чтобы вы знали, что я ценю то, что вы для меня делаете, - Локонте обернулся. Антонио знал, что он не будет просить его остаться, и даже пытался об этом не сожалеть. - Микеле, - Антонио протянул руку, - не теряй в себе Моцарта все-таки. - А вы, маэстро, примите в себе Флорана, - Локонте подмигнул и ответил на рукопожатие. Немного дольше, чем следовало бы. Вот сейчас он еще может все исправить, еще может попросить Сальери не уходить, еще может перестать сомневаться. Нужна только одна фраза, одно слово.       Но Антонио уже спускается с крыльца, последний раз улыбнувшись на прощанье, и ныряет в темноту улицы. Микеле смотрит ему вслед, а потом садится прямо на ступеньки и закрывает лицо руками. «Вас будут помнить, Моцарт. Я буду» - Я тоже буду помнить вас, Сальери.       Микеле резко поднимается и уходит обратно в помещение кафе. В футболке действительно холодно. ___/___ - К вам Вольфганг Моцарт, маэстро.       Сальери кивает, пусть войдет. Вольфганг входит осторожно и останавливается, едва переступив порог кабинета, мнется, явно ощущает себя неловко, особенно под выжидательным взглядом, которым награждает его Антонио. - Маэстро, здравствуйте. - Насколько я помню, герр Моцарт, мы уже виделись сегодня, - достаточно холодно отвечает итальянец, жестом указывает гостю на соседнее со своим кресло и вновь отворачивается к окну, за которым крупными хлопьями валит пушистый снег. Моцарт торопливо доходит до центра кабинета, нервно вздыхает, но не садится. А потом собирается и на одном дыхании выпаливает: - Сальери, я пришел извиниться за то, что случилось там, в театре. Я наговорил лишнего и признаю, что не должен был дерзить вам. Я виноват, друг мой; и поверьте, ваша дружба ценна для меня, и я не хочу терять ее из-за своего ужасного характера. Да и потом, сегодня Рождество, не хочется встречать его в ссоре. В общем, простите.       Антонио смотрит на Вольфганга. Тот стоит, понурившись и опустив голову (совсем как делают ученики Сальери, не выучив заданный этюд), но краем глаза нет-нет, да и взглянет на реакцию маэстро. Моцарт как никогда напоминает мальчишку. И вот как можно на него сердиться? Вспыльчивый, способный наговорить колкостей в один момент, он всегда искренне извинялся и раскаивался в сказанном. Сальери чуть тронул его за плечо: - Полно, Моцарт. Вы тоже простите, я погорячился тоже, признаю.       Сальери протянул Вольфгангу бокал – до этого он собирался выпить в одиночестве, но, раз такое дело, то почему бы не скрепить перемирие хорошим вином. Моцарт мгновенно воспрял и сел в кресло. Антонио устроился напротив. - Как думаете, на балу император вновь заставит нас развлекать гостей? - Куда ж без этого. Ему нас стравливать – первое дело. - Забавно, что многие на самом деле считают нас соперниками, - улыбнулся австриец. - Люди, порою, не видят дальше своего носа, - рассудил Антонио, - впрочем, мне безразлично их мнение. Главное вы знайте, Моцарт, что я всегда был и буду вашим другом. И Вольфганг тепло улыбнулся ему, чуть подался вперед и накрыл его руку своей. - Я и не сомневаюсь, Сальери, я и не сомневаюсь.