Западное побережье

      Я был совсем неприметным, и жизнь моя была заурядна. Сплошные повторы, изо дня в день. Уже и не удивлялся, что меня никто не будит на учебу, что завтраки никто не готовит, что староста звонит только потому, что меня снова вызывают в деканат за пропуски. Таких как я — миллионы. Особенно в мегаполисах. Обычных людей с поутихшим энтузиазмом и расписанным давно наперед сценарием жизни лет, эдак, до сорока. Раньше я парился по этому поводу, мол, и это мои лучшие годы жизни, когда тебе, черт возьми, двадцать один, а ты все гниешь в четырех стенах как последний хиккан? Что, вообще-то, нужно куда-то бежать, что-то делать, договариваться о встречах, зависать где-то с друзьями (которых нет), в общем, вести, по их меркам, активный образ жизни. Но, со временем, я просто плюнул на это все. Я даже как-то пытался бороться, подстраиваясь под своих знакомых, стараясь жить как они, но выходило у меня это плохо. Пару раз сгонять со своими псевдодрузьями в какой-нибудь паб, либо раз в полгода пойти на концерт рок-группы — вот и весь потолок моей бурлящей молодости. А затем забивал на это все и безвылазно сидел в своей темной, пыльной коробке с компьютерным столом и кроватью напротив, пока, в очередной раз, никто не позовет наружу. А никто и не звал. Я быстро сдавался, понимая, что мне неуютно в людной компании, хотя социофобом себя не считал.       Вот почему-то мне было уютно только с одним человеком — Акирой. Странная история знакомства с ним. Тот июньский день помню, как будто это было вчера. Он курил на площадке, с подбитым носом, изредка сплевывая кровь, я — проходил мимо, кинув мимолетный взгляд. Его я и раньше видел, он часто отирался возле старшекурсников, стреляя у них сигареты. Несмотря на его хулиганистый вид, не скажу, что что-то в нем было устрашающее. Наверное, он был кем-то вроде меня: тихоня из мира грез. Брутальный тихоня. «Парень, сигареты есть?». Он гундосо окликнул меня. Я остановился и, по инерции, начал шарить по карманам. Акира выжидающе смотрел исподлобья, словно ненавидел весь этот мир, и казалось, включая меня. «Прости чувак, нет. Могу… дать салфетку» Я не спрашивал и не лез не в свое дело, пытаясь узнать кто его так, только спокойно предложил, а Акира хмыкнул, но салфетку с тихим «спасибо» из рук принял. «Ты сильно спешишь?» — я отрицательно покачал головой, хотя через полчаса планировалась консультация по экзамену. И, вздохнув, присел рядом на бордюр, — так вот мы и разговорились. Оказалось, нос Акире разбил первый красавчик факультета, точнее не он, а его шестерки, за то, что Сузуки заступился за девушку, которая вырывалась из рук того самого красавца не желая с ним куда-то идти. Почему не на парах — сказал, что его отчислили в прошлом году и сейчас он просто навещает своих однокурсников, уже, правда, бывших. Так бы Сузуки был дипломированным программистом, но он потерял год. «Слушай, может быть тебе лучше сходить в медпункт, чтоб сестра посмотрела. Мало ли, осложнения какие», — на мое предложение, Сузуки скептически хмыкнул, демонстративно вытирая рукавом рубашки кровь под носом. «Да в жопу этот медпункт, работающих там профурсеток в халатах медсестрами назвать сложно. Ничего, на мне все равно заживает, как на собаке», — он усмехнулся, громко сплюнув кровь себе под ноги. «А вообще, Таканори, приходи вечерком, полазим где-нибудь. У отца есть Хонда, можно покататься. Ты подумай».       Слово за слово, он спросил кто я и что вообще из себя представляю, ну вот так и начали общаться. Вот не лез он в душу, и не выпытывал, почему у меня настроение плохое, когда остальные люди откровенно бесили этим. Но не мог же я им сказать, что у меня был паралич лицевого нерва, да и вообще не люблю улыбаться без повода. Они смотрели на меня как на странного, а потом просто поняли, что я пропащий вариант, просравший впустую свою молодость за бездумным втыканием в монитор компьютера.       Я по минутам распланировал свою жизнь: пробуждение, минут сорок грызусь с отцом за вчерашнюю попойку, еще минут десять выслушиваю, какой я херовый и не приспособленный к жизни сын. Завтрак без аппетита, голый чай, если повезет, то с печеньем, наспех одеваюсь и еду в университет, героически отсиживаю шесть часов за лекциями, возвращаюсь домой, ем, ложусь спать. И так изо дня в день и никаких проблесков в этой рутине. И только по пятницам Акира вызванивал меня и предлагал зависнуть у него дома на выходные, либо погонять на старой Хонде вдоль побережья. Я даже светился от радости и счастья, когда только улавливал это предложение. — Сегодня на побережье опен эйр: выступают одни нереально крутые чуваки. Ты как, с нами? — Акира знал, что, если он пойдет, то я вряд ли смогу отказать, поэтому походы с ним на рок-концерты малоизвестных индисов вошли у меня в привычку. Почти каждую пятницу-субботу, пока пьяный папаша спит и я предоставлен сам себе. — Не знаю даже, а кто еще пойдет? — я всегда изображаю сомнение перед ним, но Акира давно меня раскусил и знал, что поломаюсь, но все равно пойду. — Ты, я, пара левых ребят, и, вроде, все. А нет, еще Койю собирался, но хрен знает, получится у него или нет. — Чтобы Койю не пошел, должны быть весомые на то причины, — усмехнулся я, вспоминая бунтарскую натуру этого худощавого недоразумения в лице бывшего одногруппника Сузуки. С ним я тоже, вскоре, познакомился и первое мое впечатление о нем — фрик, не более. Вроде такой весь из себя скромник, неприметный и тихий, а как только дело близится к выходным и выпивке, тот уже тут как тут. Иногда мне кажется, что если бы не его задротство с химией и стремление к Нобелевской премии, то он однозначно стал бы каким-нибудь отбитым рокером, со всем этим драгсом, сексом и рок-н-роллом. Но он предпочел сам синтезировать тот самый драгс, аргументируя этим, что придет время и он найдет средство против рака. — Ну, так…? — Акира повторил свой вопрос, вырывая меня из собственных мыслей. — Ладно… — Сказал я это как-то неуверенно, заранее предвкушая не совсем приятный исход, если отцу вдруг вздумается вновь вдаваться в воспитательные методы. — Да не гони, Така, твою мать, тебе двадцать один! Ты реально сейчас сомневаешься из-за отца? — Он даже резко вскочил с насиженного на кровати места. — Не, чувак, так не пойдет. Либо идем вместе на лайв, либо тухнем дома, естественно, тоже вместе, — Сузуки обнадеживающе покачал головой. Я тяжело вздохнул. — Вот именно, что двадцать один. Двадцать один гребаный год, — задумчиво протягиваю. — Нет. Все-таки, нафиг это все. Пошли. Я с вами.