До встречи в Будапеште

Почти час Бартон выбирается к центру Будапешта, плутая, путая повороты и постоянно пугаясь автомобилей, которые едут следом дольше пяти минут. Дождь давно перестал, и небо, в отличие от ситуации, прояснилось. Всё это время Наталья сидит молча, съёжившись, механически жуёт предложенную Клинтом жвачку и вертит в руках пистолет, то вытаскивая обойму, то вставляя её назад. Клинт несколько раз неуклюже пытается с ней заговорить, но девушка не реагирует на его слова, и он оставляет попытки. Бартон никак не может сложить два и два, и ему непонятно, что всё-таки случилось. Он перекручивает в голове досье Романовой из архивов «Щ.И.Т.а», слухи, догадки, но уцепиться там решительно не за что. Его размышления обрываются, когда дальние огни моста через Дунай становятся ближе. Наталья, забыв о его существовании, в очередной раз с громким щелчком вставляет обойму назад, взводит курок и медленно подносит пистолет к приоткрытым пухлым губам. Клинт выразительно выговаривает выученное им русское слово и бросает руль. Пуля прошивает потолок машины, съезжающей по травянистому склону к Дунаю. *** В путеводителе Дунай был синим, широким и спокойным. Почти царственным. Он казался Клинту очень чистым, и мысленно Бартон поставил для себя галочку искупаться в великой европейской реке, если будет возможность. Но сейчас, когда они сидят у самой кромки воды под мостом, Клинт понимает — это ещё одна обманка. Даже в смешанном лживом свете луны и фонарей видна муть, застывшая в воде, и прибившийся к берегу мусор — стаканчики из «Макдональдса», сигаретные пачки, окурки, целлофановые пакеты. Течение нервное, с водоворотами, и от купания Бартон отказывается, но берёт на заметку в преддверие завтрашнего дня, что тут можно спрятать труп. Голова всё ещё трещит, повязка на боку съехала и намертво прилипла к телу, в носу свербит запах газа. Шевелиться не хочется больше никогда, и, едва сумев сесть, Клинт падает обратно на спину. Над ними шуршат проезжающие машины. Наверное, небо очень звёздное, но звёзд не видно за бетонным полотном моста. Наташа лежит в мокрой траве с закрытыми глазами. На её щеке запеклась чужая кровь, одежда в штукатурке и грязи. Клинт почти не слышит её дыхания и даже начинает беспокоиться за Романову. Чего он не сделал бы сутки назад, даже если бы Фьюри выписал ему за это премию. Но когда Бартон уже готов потрясти Наталью за плечо, она поднимается. Ноги девушки дрожат, еле заметно, но всё же. Она стаскивает разбитые кеды с почерневшей подошвой, перепачканную куртку и делает несколько шагов к воде. Присаживается на корточки. Начинает ожесточённо отмывать руки и лицо грязной дунайской водой. — Эй, — окликает её Бартон. — Это антисанитария. Наталья молчит. Клинт, по-старчески кряхтя, поднимается и ковыляет к ней. Кладёт руку на плечо и так же присаживается на корточки рядом. Под ногами хлюпает болотистая сырость. Романова, не обращая на него внимания, всё так же пытается содрать кожу с лица и рук, и вдруг Бартон понимает, что она всхлипывает. — Я должен сказать тебе «спасибо», — говорит он, понимая, что сейчас самое время и место. Что Наталья действительно спасла ему жизнь. Что ей сейчас надо услышать что-то хорошее. — Ни хера ты мне не должен, — Наталья судорожно пытается удержать слёзы. — Ты рассчитался. — И в этот момент твоё лицо говорило о том, что лучше бы я этого не делал. — Я — оружие, — вдруг бесцветно вырывается у Натальи, и она замирает. В отблеске фонарей Клинт видит полосы от ногтей на её руках. Она срывается в рыдания, и вдруг Бартон понимает, что эта девушка слишком долго держит в себе слёзы. Обрывки фраз, которыми они перебрасывались в эти сутки, норовя друг друга обидеть, бьют его поддых, вышибают слова и воздух. Клинт понятия не имеет, что случилось с ней на заводе, но резко осознаёт, как мог ранить её простыми вещами. Он смотрит на плачущую до хрипа Чёрную Вдову, у которой почти по-детски искривились губы и по лицу пополам с речной водой льются слёзы, наконец-то проматывает в голове то, что знает о её подготовке — и чувствует себя так, будто его окунули лицом в Дунай, в мусор, песок и ряску, и держат. Он бы сам себя окунул, пожалуй. — Поплачь, — говорит Клинт, распахивает свою куртку и сгребает Наталью под неё, крепко обнимая. — Поплачь. Видишь, ты не оружие. Оружие не плачет. Романову колотит, и от этого Бартон внутренне собирается с силами ещё усерднее. Она даже не пытается от него отстраниться, и прижимается к плечу, и рыдает без удержу, и от неё пахнет тиной, газом, порохом, кровью, мятной жвачкой и французскими духами. — Я…не хотела быть оружием, — выдыхает она, заикаясь. — Но стала. — Никогда не поздно перестать им быть. — Не ври, Бартон… — Я же перестал. В ней сейчас слишком много человеческого. Как будто тот взрыв сорвал с её лица пресловутый гриф «Совершенно секретно», и она больше не знает, что с этим делать. И поэтому она ревёт на плече у Клинта. И больше не у кого пореветь-то… Он хочет спросить её о человеке на крыше, но прикусывает язык. Не стоит делать этого сейчас. Совсем не стоит. Ей нужно объяснить другое. — Ты не оружие, — Клинт плотнее оборачивает её курткой. — Оружию не в кого выплакаться. У оружия нет друзей. — У меня их тоже нет. — Есть, — говорит Клинт. — Теперь есть. *** Возвращаться в отель Клинт не рискует. Выбравшись обратно на трассу, он бессмысленно нарезает круги по ночному Будапешту, пока заплаканная Наталья вдруг не просит «что-нибудь поесть». В ночи поблизости работает только «Макдональдс», и Клинт направляется туда, забрав у Романовой всё оружие, оттерев лицо и вычесав из волос стекло. Стоя в одиночестве у кассы и размышляя над заказами, Бартон замечает яркую рекламную афишу и возвращается в машину с двумя «Хэппи Милами». Осознание того, что при этом его куртка набита изнутри пистолетами, неуместно веселит. Наталья даже чуточку поднимает брови, невнятно благодарит Клинта и жадно набрасывается на еду. Бартон тоже ест — неторопливо, с удовольствием пережёвывая удивительно вкусный после трудного денька фаст-фуд. Когда Наталья достаёт из пёстрой коробки целлофановый пакетик с фигуркой Анастасии из мультфильма, у неё на глазах снова появляются слёзы. Клинт едва заметно улыбается и снова подставляет ей плечо. *** — Нам нужно проверить номера, — соображает пришедшая в себя Романова. — Нам туда нельзя. Нас пасли. — Нужно, — упрямо говорит Наталья, оттирая лицо влажными салфетками. — Ты залезешь в мой номер. Я — в твой. Через окна, конечно. — Зачем? — Если Зимний Солдат доложил о нашей смерти, кому-то из нас подбросят улики, чтобы обвинить в завтрашнем. — В завтрашнем чём? — Ну, как минимум, в завтрашнем убийстве, — девушка пожимает плечами. — Но мне что-то кажется, что это ещё не всё. Уж очень всё кричало о теракте. Клинт переваривает её слова очень медленно, допивая колу через соломинку и управляя одной рукой. Вопрос приходит не сразу — он даже успевает повернуть к своему отелю. — Зимний Солдат? Тот чувак на крыше? Наталья молчит. Сминает в кулаке салфетку. — Зимний Солдат, — говорит она очень странным голосом. — Клинт… Я не готова говорить об этом. — Как скажешь, — легко соглашается Бартон. У отеля Наталья выскальзывает из машины. Она отсутствует минут двадцать, и Бартон волнуется. Но вскоре дверь машины открывается, и Наталья, протягивая ему ноутбук, садится назад и качает головой. Помытой головой. — Абсолютно ничего, — говорит она. — Или ещё не успели, или… — Или «чего» мы найдём у тебя. Романова называет адрес, и Бартон торопливо едет к её отелю. *** Номер Натальи оказывается гораздо лучше, хотя на вывеске отеля красуется не пять звёзд, а всего четыре. Клинт мысленно делает ещё одну путевую заметку — сказать Фьюри, что «Щ.И.Т» ничего не смыслит в выборе гостиниц. Он переворачивает всё вверх дном, как и на заводе, параллельно удивляясь тому, как немного у Романовой вещей. Всё же агент в ней превыше женщины, хотя со стороны так не скажешь. И судьба преподносит ему подарок, но такой, от которого волосы встают дыбом. Причём везде. Изучив на месте найденный в чемодане на дне свёрнутый вчетверо лист, Клинт наспех обыскивает всё остальное, кладёт его к блокноту и спускается назад. В машину он почти врывается. Наталья смотрит на него круглыми глазами. — Что там такое? — План, — коротко бросает Клинт и протягивает Наташе находку. Та приходит в ужас, как только видит его и вникает в обозначения. — Они собираются взорвать газопровод после запуска? — Две делегации, венгерское правительство, журналисты, рабочие, строители, просто зеваки, — перечисляет Бартон. — И труба… — Кошмар! Романова окончательно приходит в себя. Клинт достаёт из бардачка отключенный телефон, но вспоминает, что если его включить, то их местоположение смогут отследить. С Фьюри не посоветоваться. Никак. — Я не смогу это разминировать и вообще это опасно, — заявляет Бартон. — Но мы можем всё это взорвать. — Что?! Наталья смотрит на него абсолютно серьёзно. Берёт за правую руку. Кладёт её на руль. Захлопывает Клинту рот, шлёпнув его по нижней челюсти. — Рули, — приказывает она. — Там сейчас должны быть охранники. Мы их отвлечём. И последствий будет меньше, и разрушений. И Клинт грязно ругается, но рулит. *** Внаглую пробегая мимо сторожки у ограждения площадки для церемонии, Наталья подбирает камень и без затей швыряет его в стекло. Клинт оборачивается на неё через плечо и приходит в восторг от простоты действия и произведённого им эффекта. На фонари вокруг площадки у Клинта уходит четыре выстрела. Охранники превращаются в светлячков, размахивающих в темноте фонариками и жужжащих по-венгерски. В поисках хулиганья они отбегают достаточно далеко, и их хорошо видно. Дальше всё повторяется — благословенная дыра в заборе, пробежка по тёмной территории завода, шестой этаж, логово снайпера. Там Наталья раскладывает карту, ещё раз сверяясь с закладкой. — Да, действительно. Под сценой, — подтверждает она. Клинт неторопливо привинчивает к стреле взрывающийся наконечник. — Сейчас дядюшка Клинт покажет тебе лучший фейерверк в жизни, — обещает он, и стрела вылетает в окно. Наталья облокачивается на подоконник. У неё в руках мятая полупустая бутылка с водой, оставшаяся в комнате. Она открывает её и на всякий случай нюхает содержимое, когда раздаётся первый хлопок. Под серию громких взрывов, от которых лопаются окна в длинной пятиэтажке и начинают выть сирены, Романова залпом выпивает забытую снайпером воду. Она наблюдает за огненно-рыжим заревом, которое будто подгоняет наступление рассвета, и Клинт готов поклясться, что они думают об одном и том же. Ну, или не совсем об одном и том же, но эта картина точно кажется им обоим едва ли не самой прекрасной в жизни. — Посмотрели и хватит, — улыбается Наталье Клинт и подхватывает её под локоть. — Сваливаем. *** Ездить на машине с простреленной крышей при свете дня и Наташе, и Клинту кажется плохой идеей. Поэтому они быстро добираются в центр города ещё затемно, забирают из неё всё важное, переодеваются, бросают авто на парковке и идут в ближайший открытый бар. У Клинта на шее болтается камера, а на спине — чехол со «штативом». Бармен приветствует их по-венгерски, но Наталья улыбается ему и здоровается по-английски. Над стойкой в телевизоре под весёлую музыку трясёт попой какая-то певичка. — Мы туристы, — объясняет она. — Романтическое путешествие. Гуляли всю ночь. — Оу, — бармен широко улыбается. — Хорошо. Наталья заказывает две стопки русской водки и просит бармена переключить на CNN, пока Клинт пересчитывает остатки командировочных. Пожар всё ещё тушат. Существует неподтверждённая информация о гибели нескольких технических сотрудников коммунальных служб и о пропаже без вести двух иностранцев. Вероятно, к делу причастны всё те же вандалы. Они уже устроили в центре ужасный погром. Открытие участка газопровода сорвано. Клинт чокается с Натальей, и они устало пьют на брудершафт. — Можешь звать меня Наташей, — говорит она ему, целуя небритую щёку. — Мне нравится Нат. — Так тоже можно. *** Рассвет они встречают, стоя на безлюдном мосту Эржебет над Дунаем. Горизонт уже застилают облака — предвестники дождя, но они пока не могут спрятать утреннее солнце. Вдалеке ещё тянутся к небу столбы чёрного дыма. В одной руке у Романовой стакан кофе. В другой — её выключенный телефон. Она изучает его долгим взглядом, облокотившись на перила. Клинт смотрит на Наташу. В её рыжих волосах золотятся отблески первых лучей солнца, и он на несколько минут задумывается в первый и последний раз, что могло бы быть, случись вся эта история с Будапештом в его жизни лет на десять раньше. Но потом он усмехается, качает головой, тоже достаёт свой мобильник и включает его. Сообщения о пропущенных вызовах сливаются в бесконечную трель, летящую к восходу над широкой рекой. Рекордсменом оказывается Коулсон, он звонил пятьдесят шесть раз. — Не знаю, что теперь, — говорит Наташа, пока Бартон мучается с телефоном, разгребая сообщения. — А я знаю, — говорит Клинт. — Переходи в «Щ.И.Т». — С моей историей? — криво усмехается Наташа. — Фьюри примет тебя. Фьюри даёт шанс всем. Сейчас я ему позвоню, и днём мы уже будем в штаб-квартире. Тебе сейчас нужно не умереть от руки своих же, если они замешаны в этом. — А не всё ли равно? — Мне кажется, что нет. Клинт видит два текстовых сообщения от Ника. Первое — «Не верю, что ты умер, включи телефон, засранец». Второе — «Экстренное лечение помогло». Он улыбается, суёт телефон в карман и поворачивается к Наташе. В его кулаке зажата фиолетовая бархатная коробочка. Романова смеётся. — Клинт, это что, предложение руки и сердца? Над Дунаем? На рассвете? — Нет. На самом деле я подлец и женат, — с притворным огорчением признаётся Клинт. — Пока ты покупала кофе, я случайно зашёл в ювелирный и добил отпускные. Извини, хотел ещё сделать гравировку «До встречи в Будапеште», почти как в мультике про ту Романову, но места не хватает. Я просто хочу, чтобы ты помнила, что у тебя теперь есть друг. Он открывает коробочку, и Наташа стоит, с недоверием глядя на маленькую серебряную стрелу на цепочке. Почему-то Клинт сразу догадывается, что ей никогда не делали подарков от души, просто так, и сам себе умиляется. Наташа выбрасывает телефон в Дунай и ставит стакан с кофе на перила моста. Берёт цепочку и застёгивает её на своей шее. Крепко обнимает Клинта. — Спасибо, — говорит она. «Не за что», — думает Клинт. Но вместо этого говорит ей на ухо: — Мы найдём твоего Джеймса. Я обещаю.