Лед и Пламя.

POV Владислав.       Я рано понял, насколько несправедлива жизнь, дающая одним слишком много, а другим почти ничего.       Мать моя, будучи женщиной одинокой и без образования, хваталась за любую возможность заработать лишнюю копейку. Изнуренная вечной нехваткой денег и неудачами в личной жизни, она срывала на мне свое плохое настроение, орала на меня по поводу и без, отвешивая мощные подзатыльники. Всегда и во всем, что плохого происходило в ее жизни, был виноват я. Мне были незнакомы материнская ласка и нежные мамины объятия. Как-то я спросил ее, почему она меня не любит, ответ был прост:       — Я тебя не не люблю, я вообще не понимаю, что это такое. Моя задача, как родительницы накормить тебя и одеть, — вот и весь сказ.       Только мне было непонятно, зачем она так много работает, если у нас в квартире старая обшарпанная мебель, мать одевается кое-как, а я вообще хожу в обносках детей более удачливых родственников и знакомых. Мне никогда не покупали игрушки, не дарили подарков на день рождения и Новый год. Свой первый и последний велосипед я нашел на мусорке, у него не было сиденья и оба колеса были спущены, камеры изжеваны, но на нем еще можно было кататься, и я был на седьмом небе от счастья.       Помнится, когда мне было лет восемь, я вообще думал, что ей не родной, что она усыновила меня для того, чтобы было на ком отыгрываться за неудачную и тяжелую жизнь. И все же на мать я никогда не обижался, я любил ее и жалел.       Но один раз в год мать тратилась на меня, и прилично. В конце августа мы всегда ходили с ней на школьный базар, и она покупала мне множество необходимых для учебы товаров: от портфеля — до карандашей. Я очень любил это время, ведь именно тогда я получал от нее что-то новое, не пользованное другими людьми. Я до сих пор помню, как пахли новенькие акварельные краски, тетрадки и обложки для них.       В школе мои дела тоже были неважными. Будучи ребенком из малообеспеченной, неполной семьи, имея субтильное телосложение, я вызывал у некоторых детишек желание надо мной поиздеваться. Меня такое положение дел не устраивало, поэтому я, отстаивая свою честь, без страха и сомнений бросался с кулаками на своих обидчиков. Дрался я много, с остервенением, дрался так, что сбивал костяшки пальцев в кровь и, конечно, получал в ответ. Естественно, по поведению у меня всегда был «неуд», да и успеваемость в целом оставляла желать лучшего. Но зато я закалился в боях, окреп телом и духом и в конечном итоге стал непревзойденным бойцом всего района и красной тряпкой для желающих помериться силами. Когда же приходил домой в синяках и ссадинах, мать принималась орать, как сумасшедшая, и лупить меня за дыру в штанах, изношенных кем-то до меня, или за оторванный карман у ветхой рубашки, доставшейся мне от какого-то дальнего родственника.       В конечном итоге, я понял, что так дальше продолжаться не может, и если я хочу изменить свою судьбу, то должен начать учиться, получить приличное образование и хорошую профессию. Тогда я смогу заработать много денег, и у меня появится возможность купить нормальную мебель в наш дом, новую одежду для себя и красивую для матери. Все же, несмотря ни на что, я мать действительно любил и очень хотел стать для нее опорой, создать такие условия, чтобы ей больше не нужно было изнурять себя бесконечной работой.       К учебе у меня, как оказалось, были способности, и я в кратчайшие сроки наверстал упущенное, а затем и вовсе вышел в отличники. Само собой разумеется, мне приходилось зубрить и зубрить, так как на репетиторов у матери денег не было, а если бы и были, она все равно не дала.       Почти вся моя жизнь свелась к учебе и дракам, ну куда уж без них, желающих помериться со мной силами не переводилось. Я научился контролировать свои эмоции, в драках не проявлял горячности, бил размеренно и четко, неизменно одерживая победу. Достойных соперников не находилось, и все эти бесконечные стычки и разборки вызывали у меня только досаду. В расчете на то, что задиры и драчуны наконец-то оставят меня в покое и будут держаться подальше, на расстоянии, на лицо мне пришлось навесить отталкивающее выражение самоуверенности и пренебрежения к окружающим.       Однажды я понял, что совсем разучился открыто проявлять обыкновенные человеческие чувства, на смену искренней улыбке и веселому смеху пришла презрительная или снисходительная усмешка, маска холодного равнодушия стала обычным выражением моего лица. Меня это открытие ничуть не расстроило, в принципе, мне было все равно, как я выгляжу со стороны, главное я добился желаемого — люди, в большинстве своем, опасались меня и соблюдали дистанцию.       Однако девочек мои манеры нисколько не пугали, а наоборот. Отличник и драчун, высокомерный и малообщительный — они находили меня загадочным и привлекательным и уделяли мне слишком много внимания. Но не имея карманных денег, я не мог позволить себе сводить девочку в кафе, подарить ей подарок, поэтому, не желая позориться и выглядеть нищетой, мне приходилось отвергать все предложения со стороны слабого и прекрасного пола. В конечном итоге и девчата от меня отстали, приклеив ярлык: «Ледышка». Меня такое положение дел не огорчало, мне нужно было учиться, учиться и учиться, я просто обязан был поступить в институт на бюджет, так как платить за мое образование мать не сможет, да и не захочет. А девочки? Девочки будут, потом, когда я смогу твердо стоять на ногах, обрету самостоятельность.       В это же время я стал отращивать волосы. Дело в том, что на парикмахерскую мать мне денег не давала, чаще всего стригла сама, но выходило это у нее прямо скажем — неважно. Пока я был маленьким, мне было все равно, на что похожа моя голова, но к седьмому классу внешность уже имела значение, и выглядеть, как ходячий колтун мне совсем не нравилось. Однажды, когда моя шевелюра отросла достаточно, я собрал свои лохмы в хвостик, так как обычно делают девочки, это оказалось очень удобно — челка не лезла в глаза, волосы не липли прядками к шее. С тех пор подстричь меня я мать не просил.       Моя настойчивость и целеустремленность принесли плоды — я с отличием окончил школу и поступил в институт на архитектурно-строительный факультет, нашел подработку, чтобы иметь карманные деньги, и уже мог позволить себе сводить девушку в кафе, но по-прежнему встречам и свиданиям предпочитал занятия, мне нужно было во что бы то ни стало получить красный диплом. И несмотря на то, что девушки вились вокруг меня стайками, я снова говорил себе — потом, потом, когда окончу институт.       Близких друзей завести тоже не удалось, мое вечно снисходительно-презрительное выражение лица вынуждало людей непроизвольно держаться от меня на расстоянии, да и я не стремился с кем-либо дружить, у меня на это не было свободного времени, да и желания тоже.       Хотя внимание я привлекал, а как иначе, если мои почти белоснежные, длинные волосы, холодные серебристо-серые глаза в обрамлении темно-пепельных густых ресниц, под такими же темными дугами бровей, высокий рост, спортивное телосложение и отстраненное, равнодушное отношение к людям, вызывали у окружающих неподдельный интерес. Из-за того, что вокруг меня постоянно крутились девчата и я был лучшим студентом на курсе, многие мои однокурсники стремились попасть в зону моего внимания, по этой же причине постоянно приглашали на всевозможные студенческие посиделки и вечеринки. Но приглашения я принимал редко, и только в том случае, если считал их выгодными для себя — многие из тех, с кем я учился, рано или поздно добьются в жизни высот и вот тогда они смогут быть мне полезными. Голый расчет? Да. У меня была цель, и я упорно к ней шел, отодвигая эмоции, желания и чувства подальше, «на потом».       Мать наконец-то встретила свою судьбу, мне этот мужик определенно не нравился: неряха и выпивоха, но кто я такой, чтобы судить, если мать счастлива с ним?       Однако Герман Петрович был не только малоприятным человеком, он еще и позволял себе недвусмысленные намеки в мой адрес. Однажды я спросил его:       — Ну, с чего ты взял, что я голубой?       Ответ был прямым и простым:       — Тебе сколько лет? То-то же, у тебя девчонки нет и не было, если ты не девственник, то педик. И эти твои волосы, как у бабы, ты же красишь их? Признайся.       Оправдываться перед ним мне было лень, я знал, что это бесполезно, и признаваться в том, что я и вправду девственник желания у меня тоже не было, тогда он еще больше станет надо мной стебаться.       В это же время я задумался о своей сексуальности. Слушая рассказы ребят, наблюдая за тем, как они бегают за девушками в надежде затащить в койку, я задавался вопросом, а почему мне совершенно не хочется секса, почему даже в пубертатном периоде мне не снились мокрые сны? Ответ напрашивался сам собой, скорее всего я асексуал.       Меня это совсем не расстроило, даже наоборот, я находил в таком положении чудовищную для себя пользу, мне не нужно было тратить силы и скудные сбережения на ритуальные танцы вокруг девочек, все это время я мог посвятить учебе и работе.       А вот на третьем курсе грянул гром — я влюбился. Сначала я не понимал, что со мной происходит, просто студент-второкурсник привлек мое внимание. Мне все время хотелось находиться к нему поближе, наблюдать за его движениями, колыханием волос на ветру, слушать его мелодичный голос. Невысокий, изящный, с прозрачной чистой кожей, наивно распахнутыми глазами и ярко-красными, пухлыми, всегда влажными губами, я не мог отвести взгляд от этих губ.       В один прекрасный вечер, на очередной студенческой пирушке, мы остались с ним наедине. Я был уже изрядно подшофе, Витя тоже далеко не трезв, и когда он, пьяно покачиваясь, подошел ко мне так близко, что я почувствовал запах мятной жвачки и аромат клубничного шампуня от его волос, мое тело напряглось, к паху прилила кровь, члену в штанах стало тесно. Впервые в жизни я почувствовал к кому-то сексуальное влечение.       Витя, заметив мою бурную реакцию на его близость, положил руку на мою ширинку, сделал несколько поглаживающих движений, и от этого незатейливого действия я позорно кончил прямо в трусы. На его лице появилась понимающая улыбка, не говоря ни слова, он взял меня за руку и потащил за собой на другой этаж, я не сопротивлялся, я не имел на это сил, мозг был затуманен алкоголем, а тело жило своей жизнью, оставшись без контроля разума, оно спешило взять свое.       В темной общажной комнате Витя, предварительно закрыв дверь на ключ, впился в мои губы жадным поцелуем. Я до сих пор помню, каким сладким мне показался его язык, какую бурю восторга я испытал, терзая его губы, желанные губы.       Я не знаю, как оказался на кровати, Витя срывал с меня одежду, ни на секунду не разрывая поцелуй. Затем горячие и влажные губы переместились на мою шею, после, покусывая и посасывая, он принялся играть с моими сосками, вызывая в моем теле странные и очень приятные ощущения. Я был на седьмом небе от удовольствия, ничего подобного я не испытывал до сих пор, и только тогда смог понять, почему все парни сходят с ума от секса.       Когда же Витя приник влажным ртом к головке моего члена, я вообще потерял голову от острого наслаждения и вспышки сильнейшего возбуждения. Я утратил способность соображать, не отдавал отчета своим действиям, я не понимал, чего хочу, что должен сделать, но губ на моем члене мне было мало. Подмяв стройное горячее тело под себя, я с остервенением принялся покрывать его поцелуями, я вдыхал аромат его желания, моя голова кружилась от резкого запаха секса. Мне безумно нравилась твердость и тяжесть скользкого от смазки чужого мужского достоинства, зажатого в моей ладони. Витя стонал и извивался подо мной, а я дурел от своей власти над ним, оттого, что доставляю ему такое невыносимое удовольствие.       Но стоило Вите оседлать меня и, приставив головку моего члена к своему анусу, осторожно опуститься на него, я и вовсе потерял связь с реальностью, все, что я мог с этого момента — только наслаждаться, уплывать на волне бескрайнего блаженства в неведомые дали.       Оргазм был такой силы, что я, похоже, просто потерял сознание, и, не приходя в себя, провалился в глубокий сон.       Проснулся я утром полностью одетый, когда успел? Витюша сидел, сгорбившись на соседней кровати, на его лице застыла какая-то безысходность. Заметив движение с моей стороны, он оторвался от созерцания своих ладоней, лежащих на коленях, посмотрел на меня, тут же отвел взгляд и тихо, почти шепотом, произнес:       — Слава, не мог бы ты не рассказывать никому о том, что произошло этой ночью? Я не хочу, чтобы по институту поползли слухи. Я не знаю, что на меня нашло. — В его голосе было столько тревоги и мольбы.       Благодаря тому, что я всегда хорошо умел скрывать свои эмоции и контролировать чувства, мне не составило труда безразлично ответить:       — А что такого случилось? Ну и переночевали мы в одной комнате, мы же оба парни.       Витя с облегчением вздохнул, а я, равнодушно пожав плечами, вышел за дверь и уже в коридоре привалился к стене: сердце сжималось от боли и разочарования, под кадыком образовался болезненный комок. Витя — моя первая любовь, он подарил мне первый поцелуй, первый в жизни секс, он же первый, кто оттолкнул меня. Конечно, я мог бы за него побороться, попытаться вынудить его встречаться со мной, но не видел в этом смысла: Витя прав, не стоит откровенно афишировать влечение к парню.       Вместо страданий по своей первой, такой неправильной любви, я с головой ушел в учебу, не оставляя времени на сожаления и сердечные терзания. Спустя пару месяцев, я совершенно спокойно смотрел в его сторону, он уже не вызвал во мне прежнего волнения.       Однако теперь передо мной встал новый вопрос: неужели я и впрямь гомик? Я рассматривал девушек и парней, прислушиваясь к своему телу — никто не вызывал во мне желания или интереса. Но попробовать с девушкой я должен был, мне необходимо было выяснить для себя, действительно ли я гей, или все же би…       Приглядываясь к знакомым девчатам, четко осознавая, что серьезные отношения заводить не намерен, я пытался выбрать для своего опыта девицу легкого поведения — сексапильную и привлекательную. Выбор пал на Каратаеву Ирину, высокую блондинку с третьим размером груди, тонкой талией и крутыми бедрами — стопроцентный образчик женской сексуальности. Она неоднократно намекала мне о своей заинтересованности в моей персоне, в качестве партнера по сексу. И вот я, наконец-то, предложил ей переспать, Ира немедленно взяла быка за рога и пригласила к себе в общагу. В назначенное время я стоял с бутылкой шампанского и букетиком цветов у двери ее комнаты.       Все было в лучших традициях романтизма: полумрак, ароматические свечи, красотка в кружевном пеньюаре, тихая музыка, игристое вино, затем пиво, затем еще пиво… Короче, мы наклюкались, и когда дело дошло до секса, у меня банально не встал.       Ирина совершала одну попытку за другой, в надежде оживить мой бастующий орган, в конечном итоге сдалась и принялась меня утешать, мол, дело в алкоголе, такое бывает, причин для расстройства нет.       А я и не расстраивался, я уже понял, что дело здесь не в Ирине, и не в излишках алкоголя, дело во мне. Меня совершенно не заводила ее мягкость и податливость, мне не нравился запах ее туалетной воды и возбуждения, я совершенно ничего не испытывал, касаясь упругой груди, и шелковые складки между ее ног не вызывали у меня восторга. Другое дело — крепкое мускулистое тело, горький аромат пота, твердый, горячий член, соблазнительные ягодицы с маленькой привлекательной дырочкой между ними. Открывшаяся правда не стала для меня шоком, просто теперь у меня появилась тайна, которую я должен буду скрывать от всего мира, вот и все.       К счастью, Ириша попросила меня никому не рассказывать о своем фиаско, оказывается, наши девчата уже давно заключили пари: кто первый затащит меня в койку и переспит со мной, тот получит титул первой секси нашего института. Отчего же не помочь девочке? Я даже позволил ей сделать несколько пикантных фотографий, в качестве доказательства нашего грехопадения.       Снимки получились довольно откровенными, Ириша с удовольствием показывала их всем желающим. В результате я прослыл на весь институт необузданным самцом, и теперь уже каждая девица стремилась попасть в мою койку, что, естественно, никому больше, кроме Ирины не удалось, так как я отвергал все предложения интимного характера. Однако и это обстоятельство сыграло мне на руку, теперь я уже виделся им, как человек с очень высокими требованиями, а Иришке такое положение вещей только добавило баллов, она так и осталась непревзойденной первой секси института, сумевшей соблазнить холодного и неприступного меня. Вот только повышенное внимание со стороны слабого пола вызывало раздражение и досаду, в этот период своей жизни я хотел только учиться, и не более того.