Лед и Пламя.

POV Олег.       В субботу и воскресенье я пытался найти наилучшие пути решения стоящих передо мной задач. На данном этапе у нас было только пять незаконченных проектов: два из них на стадии завершения, два на стадии завершения в той или иной степени, и только один на уровне разработки. И именно этот проект беспокоил меня больше всего. Дело в том, что в тех четырех я принимал непосредственное участие, что же касается «Вилла Донна», то Саша не успел ввести меня в курс дела, к тому же я был уверен в том, что такой отель, как «Атон» не пожелает вести дела с неизвестным дизайнером, пусть и протеже Александра Гроо. Я бесконечно пересматривал обговоренную ранее концепцию, пытаясь уловить нюансы, отыскать и прочитать между строк Сашины задумки и идеи.       Время от времени ко мне подходил Иннокентий Петрович, ласково поглаживал меня по коротко стриженым волосам, приговаривая:       — Олег, в выходные нужно отдыхать, — и с мягкой улыбкой удалялся из мастерской, оставляя меня наедине с моими мыслями, в такие моменты я просто плавился от чувства искренней привязанности к этому тактичному и чуткому человеку.       Так и прошли выходные дни, а в понедельник закипела работа: я раздавал указания своим сотрудниками, мотался по объектам, короче крутился, как белка в колесе. Между делом попросил Алевтину связаться с тем, кто отвечал за оформление нового мини-отеля «Вилла Донна» — дочки пятизвездочного «Атона».       К концу недели уже более-менее обрисовался план дальнейшей работы над текущими проектами, были расставлены приоритеты и обозначены первичные задачи.       В пятницу со мной, через своего личного помощника, связался владелец гостинично-развлекательного комплекса «Атон», назначив встречу в ресторане отеля. Такой интерес к моей персоне меня немного тревожил, я не рассчитывал на переговоры с самим Ивлевым Филиппом Алексеевичем.       Ровно в семь вечера я вошел в ресторан, назвал метрдотелю свое имя.       — Филипп Алексеевич ожидает вас, — чопорно произнес худощавый служащий во фраке и лично проводил меня в VIP-комнату, после чего, коротко поклонившись человеку, сидящему за роскошно сервированным столом, удалился.       — Олег Меркулов? — уточнил дорого и стильно одетый мужчина приятным баритоном.       Кивнув согласно головой, я без стеснения принялся рассматривать своего визави, ему можно было дать и тридцать лет, и далеко за сорок, в отличной спортивной форме, лощеный, ухоженный, темноволосый, с идеально-правильными чертами лица, пронзительным взглядом и отточенными манерами:       — Проходите, я еще не сделал заказ, оставляю выбор за вами, — кивнув на тисненную золотом папку меню, со сдержанной улыбкой, предложил он.       Я присел за стол напротив него:       — Спасибо, но воздержусь, может, только чашку чая.       Он ухмыльнулся:       — Что ж, ваше право, тогда я тоже поужинаю позже.       Пока Филипп Алексеевич отдавал распоряжение ожидающему официанту и после, до тех пор, пока передо мной не поставили чайную пару из высококачественного фарфора с крепким, ароматным напитком, мы сидели в полной тишине. Я не знал с чего начать разговор и заметно нервничал под пристальным взглядом этого солидного и волевого человека. Он тоже не спешил завести беседу, сидел молча, с нескрываемым интересом рассматривая мою персону так, словно я раб на торгах — этот взгляд меня тревожил, смущал и подбешивал. Начиная закипать, но еще пытаясь сдержать гонор, я почти прошипел, щуря глаза и давясь словами:       — В чем дело? Вы смотрите на меня, как на диковинную зверушку!       Он помедлил, затем задумчиво произнес, по-прежнему сдержанно улыбаясь и не сводя с меня пристального взгляда:       — Вы молоды.       — Да, я молод, только что окончил институт, и что? — вздернув подбородок, резко заявил я, — но последние три года Александр Гроо лично обучал меня тонкостям профессии.       После моего выпада возникла небольшая пауза. Наконец, Ивлев медленно произнес с нотками легкого удивления в голосе:       — Молодой человек, вы мне дерзите?       Я попытался расслабиться и успокоиться, откинувшись на спинку стула, заговорил уже более ровно, без эмоций:       — Филипп Алексеевич, видите ли, я гений в дизайне, но вести переговоры не умею, нет у меня такого опыта.       — А теперь ваше самомнение зашкаливает, надо же — гений, — растягивая слова, с легкой ухмылкой, произнес он, не спуская с меня все того же оценивающе-пристального взгляда, словно я действительно какой-то редкий зверек.       Мне казалось, он просто забавляется, потешается надо мной, но в этот раз я не позволил себе потерять контроль и с улыбкой заявил:       — Вот здесь вы неправы, я действительно гений, и сейчас вам нужно решить, пока проект на начальной стадии, доверите вы заниматься оформлением «Вилла Донна» мне или поищите кого постарше и более опытного, — и, не сдержав ухмылки, несколько вызывающе добавил, — лично меня устроит любой ваш ответ.       Я сам не знаю, почему не сдержался снова, может, в глубине души мне было действительно все равно, будет этот проект моим или нет. И надо сказать, Ивлев меня безумно раздражал и выводил из себя: его волевая аура подавляла, я чувствовал себя рядом с ним маленьким и ничтожным, бессознательно ощущая исходящую от него опасность, я испытывал острое желание поскорее закончить эту встречу. Словно в ответ на мои мысли, Филипп Алексеевич бросил короткий взгляд на дорогущие часы на своем запястье, поправил белоснежные манжеты сорочки, ровно на два сантиметра выглядывающие из рукавов пиджака, затем снова взглянул на меня:       — Интересный вы человек, Олег Григорьевич.… Дерзайте, покажите, на что способны, — с этими словами он встал из-за стола и пошел на выход, уже у порога обернулся и добавил, — с Александром мы были довольно близки, и если вы, хотя бы наполовину талантливы, как он, то я окажу вам свою протекцию в будущем, — и вышел за дверь.       Я остался в одиночестве, сидя за столом с чашкой остывшего чая передо мной, бессмысленно рассматривая сложный букет из живых цветов.       Честно сказать, я и сам не понимал, что я здесь делаю, от этого проекта можно было отказаться, сославшись на трагическую случайность, произошедшую с Сашей.       Только сейчас, после встречи тет-а-тет с одним из представителей сильных мира сего, я ощутил разницу между дизайнером, пусть и талантливым, и руководителем. Я вступал в сложный мир успешных и богатых людей, понимая, что теперь у меня нет рулевого, теперь за штурвалом я один, и никто не укажет мне нужное направление. Теперь у меня нет крепкой опоры и широкой спины, за которой я мог переждать бурю. Теперь выбор за мной и все те ошибки, что я совершу, будут только моими. Но я, как заведенная юла уже не мог остановиться, я летел вперед, как разогнавшийся поезд без тормозов и расписания.       Мне было страшно? Нет, чуть тревожно и не более того. Сейчас предо мной стояла одна единственная цель — выполнить просьбу Тамары Петровны и отдать последний долг Саше, о том, что будет после, я не задумывался.       «Можно считать — переговоры удались,» — с такой мыслью поднялся со стула и вышел из зала, больше я не видел смысла задерживаться в этом заведении.       Три месяца пролетели, как один день. Меня настолько затянуло в работу, что просыпаясь поутру, совершая утреннюю пробежку по набережной, уплетая восхитительный завтрак, приготовленный Иннокентием Петровичем, я просчитывал возможности, продумывал детали, искал наилучший подход к решению возникающих задач. Ни о чем, кроме работы, я думать не мог, я забыл все свои печали и горести, я наслаждался каждой прожитой минутой, приближающей меня к результату.       Я сам крутился, как сумасшедший, и практически загонял своих сотрудников, но все это принесло плоды — в кратчайшие сроки, причем с триумфом, мы смогли закончить текущие проекты, и даже в отеле «Вилла Донна» осталось сделать последние, завершающие штрихи.       Работа над мини-отелем «Вилла Донна» доставляла мне особое удовольствие, к моему удивлению, я не был ни в чем ограничен, все согласования носили чисто символический характер, и даже смета на оформление отеля не имела четких границ. Контактировал я в основном с Виктором Сергеевичем, невысоким, слегка полноватым и очень добрым мужчиной за сорок. Он хорошо знал свое дело, четко расставляя приоритеты, умел направить процесс в рабочее русло без давления и скандалов.       За все то время, что я провел на территории нового отеля, мне ни разу не пришлось столкнуться с Ивлевым. Я знал, что он довольно часто появлялся на объекте для того, чтобы проверить, как продвигается работа, но к моему великому удовольствию мне, каким-то чудом, удавалось избегать не очень приятной встречи — слишком сильное впечатление произвела на меня его властная харизма.       Я действительно не хотел видеть Ивлева, я не знал, как себя с ним вести — лебезить и бить челом перед этим человеком у меня не было желания, слишком независимым характером я обладал, однако и дерзить не имело смысла. Лучше вообще избегать каких-либо с ним контактов — такую позицию я считал наилучшей.       В это же время со мной связались Сашины Европейские партнеры, получив рекомендации от тех, на кого я работал в последнее время, они очень заинтересовались во мне — им нужен был дизайнер уровня Александра Гроо. Конечно, такая высокая оценка моей деятельности не была для меня сюрпризом, и я всерьез рассматривал возможность уехать заграницу, естественно ненадолго, так как здесь, на Родине, есть очень важный для меня человек, которого я не мог оставить в одиночестве ни за что на свете — мой дорогой Иннокентий Петрович. К своему сожалению, мне была хорошо знакома боль от того, что тебя бросили, оставили, предали, и я, в свою очередь, никогда не смог бы причинить подобных переживаний тому, кто на протяжении стольких лет искренне поддерживал меня.       Вот и настал тот день, когда было назначено торжественное открытие «Вилла Донна». На мое удивление, я тоже получил приглашение на это мероприятие. Я прекрасно понимал, что не принять его не могу, от этого зависела не только моя будущая карьера, но и процветание «Агентства Александра Гроо», а, следовательно, и благополучие моих сотрудников, которые безоговорочно оказывали свою поддержку в довольно сложное для меня время.       Накануне торжества я съездил в «Рандом», где Михаил Иосифович лично подобрал для меня костюм, настаивая на изысканной классике. А в пятницу, ровно в пять пополудни я уже стоял рядом с самыми значимыми людьми нашего города, наблюдая за тем, как Филипп Алексеевич торжественно разрезает атласную алую ленту. Несмотря на чудесную погоду, томить гостей на улице никто не собирался, в небо взлетела сотня воздушных шариков, после чего солидные дяди и увешанные брильянтами в шикарных меховых шубках тети чинно и важно двинулись ко входу в отель. Конечно, и я последовал за ними.       Нас сопроводили в гардеробную, а затем и в ресторан. В зале негромко играла классическая музыка, столы были сдвинуты в один большой шведский стол, поражающий обилием дорогих деликатесных закусок и сложными композициями из живых цветов в широких хрустальных вазах, мягкие диванчики вдоль стен замерли в ожидании притомившихся людей, шустрые официанты сновали меж гостей, предлагая напитки.       Я стоял в сторонке, наблюдая за человеческой массой, взглядом выхватывая из толпы знакомые лица. Время от времени ко мне подходили бывшие Сашины и некоторые теперь уже мои клиенты, выражая свое восхищение моим талантом. Никифор Леопольдович тоже присутствовал в этом зале, сдержанно кивнув мне в знак приветствия, растворился в толпе. В целом, все было как обычно — шикарно, людно и скучно.       Отбыв положенное, по моему мнению, время, я решил тихо смыться, не прощаясь, как обычно говорят в таких случаях: «По-английски». Уже на выходе из зала меня остановил сам Ивлев:       — Олег, уже уходите? Задержитесь, мне нужно с вами поговорить.       Я кивнул головой, соглашаясь, видимо ему нужно было обсудить дальнейшее сотрудничество, или что-то вроде того, ведь не напрасно же мне вручили приглашение на это мероприятие. Присев на один из диванчиков у стены я приготовился к долгому ожиданию, однако минут через десять Филипп Алексеевич вернулся и присел рядом со мной:       — Олег, у меня есть просьба, — я молчал в ожидании продолжения, — переспи со мной.       Сначала, мне показалось, что я ослышался, я готов был к чему угодно, но переспать? Ошарашенно я смотрел в его красивое лицо не в состоянии произнести ни единого слова в ответ.       — Я понимаю, что все это очень внезапно, но не для меня. Еще при первой встрече я потерял от тебя разум. Я даже старался не встречаться с тобой, в надежде, что наваждение пройдет. Не прошло, — как-то обреченно завершил он свой монолог, крепко схватив меня за запястье, с надеждой вглядываясь в мои глаза, затем добавил, — я прошу, только один раз переспи со мной, и тогда я потеряю к тебе интерес.       Я тупо смотрел на Ивлева и никак не мог понять, что это такое сейчас происходит? Этот человек пытается признаться мне в своих чувствах или унизить и оскорбить меня подобным предложением? Наконец, обретя способность говорить, я вскочил с дивана:       — Отпустите мою руку, — сдерживая внутреннюю дрожь, пока еще спокойно попросил я.       Он тоже поднялся вслед за мной, его лицо, искривилось в злобной гримасе:       — Я что, многого прошу? Один раз! Тебе не все равно с кем трахаться? Какая разница, кто тебе вставит, ты же педик!       — Отпустите мою руку или я вас ударю, — процедил я сквозь зубы. Во мне уже закипала лава ярости.       — Надо же, недотрога! Педик, тебе разве не нужна моя протекция? Я же могу превратить твою жизнь в ад! Ты в этом городе не сможешь заключить ни единого контракта! — И уже на более низких тонах, просительным тоном, принялся практически умолять меня, — Олег, ну чего тебе стоит, только разок, и я сделаю для тебя все, что захочешь, ты же знаешь, я многое могу, — он сверлил меня взглядом горящих маниакальным огнем глаз.       — Фил, оставь мальчика в покое, — прошептал Никифор Леопольдович, незаметно оказавшийся рядом с нами, крепко сжимая пальцами плечо Филиппа Алексеевича, — ты пьян и ведешь себя неприлично.       Ивлев дернулся, высвободился из крепкого захвата нотариуса и, обратившись ко мне, уже вполне спокойно произнес:       — Надеюсь, у нас еще будет возможность продолжить наш разговор? — после чего развернулся и скрылся в толпе гостей.       Я смотрел на его удаляющуюся спину, меня трясло от гнева, внутри меня клокотала ярость.       — Олег, не злись и успокойся, завтра он пожалеет о своем поступке, — ласково произнес Никифор Леопольдович, — только вот, ты сам-то понимаешь, как действуешь на людей?       Я молчал, он же продолжил:       — Да здесь половина зала неровно дышат в твою сторону. Даже мое старое сердце ускоряет ритм при взгляде на тебя. Поэтому, мальчик мой, научись выносить с достоинством подобные казусы или снова заройся в своей безобразной шелухе из мерзкой одежды и неопрятной внешности. — И рассмеялся по-доброму, по-отечески, я улыбнулся в ответ, — ну, вот и хорошо, ты еще только расправляешь крылья, желаю тебе доброго полета, — сказал он, и, похлопав меня по плечу, удалился.       Я в свою очередь не стал здесь задерживаться, забрал в гардеробной свою куртку, вызвал такси.       Уже через полчаса, сидя на кровати в своей комнате, я раз за разом прокручивал в мыслях события этого вечера, испытывая при этом отвращение к Ивлеву и болезненное осознание того, что, возможно, еще не раз в своей жизни мне придется столкнуться с подобным к себе отношением.       В какой-то степени Ивлев прав — я педик, и с этим ничего не поделаешь. Однако у меня есть выбор: принять такое отношение к себе как данность или встать по другую сторону баррикад, откинуть принципы и мораль, стать тем, кто делает выпад первым, тем, кто берет все, что нравится без сомнений, сожалений и угрызений совести.       На следующий день я забронировал билеты на самолет, собрал вещи и документы в дорожную сумку, попрощался с Иннокентием Петровичем. Перед тем, как направиться в аэропорт, заехал в агентство, отставил ценные указания Алевтине, особо подчеркивая то, что она должна оставаться для меня в зоне доступа двадцать четыре часа в сутки, выслушал напутствия от своих сотрудников и, помахав им на прощание, сел в ожидающее меня такси.       Через три часа пройдя все необходимые процедуры, я, наконец, оказался в салоне самолета, удобно разместился в кресле, прикрыл глаза в надежде на сон. Приблизительно через пять часов я уже буду дышать воздухом Франции.