Спаси меня

The Velvet Underground - Heroin

      Михо стояла на пороге у Какаши Хатаке с одним очевидным пониманием. Пониманием того, что ее давно так не ломало. И винила она в этом только себя — надо же было так облажаться с планом, который, казалось бы, был продуман до последней детали.       Ирьенин взяла несколько отгулов на работе — как раз в момент, когда Райдо и Генмы не было в деревне. Купила дозу, пару таблеток оксикодона на случай, если ломка застанет врасплох — и все шло как по маслу. Она должна была остаться в своей квартире, сделать, что хотела, а дальше… Дальше не так уж и важно, ведь главным было совсем не то. И у нее получилось. Все было гладко, пока не наступил абстинентный синдром. Колеса закончились, надо было еще — и она пошла за этим, деньги были, и все, казалось, благоволило. Если бы не одно неудачное стечение обстоятельств в виде шайки подростков. Когда идешь за дозой, то используешь обходные — не самые безопасные пути. Для шиноби они не так страшны, но для шиноби, которого ломит по опиатам — вполне себе. Михо пыталась догнать гаденышей, что обокрали ее, но ее вырвало ровно после четырех кварталов интенсивного бега. Не без усмешки она отметила, как сама бы себя и обворовала, будь сейчас на месте тех пацанов. И, если уж быть совсем честной, она воровала у бедных торчков, когда была примерно их возраста. Вот она, мать ее, карма в лучшем своем проявлении.       Когда Какаши открыл перед ней дверь, Михо вдруг почувствовала себя совсем слабой. Она обхватила себя руками и уставилась на пол. Тело пробивала мелкая дрожь.       — Привет. Можно воспользоваться твоей уборной?       Выражение лица Хатаке от недоуменного сменилось обеспокоенным.       — Проходи, — коротко ответил он, пропуская ее внутрь.       Он закрыл за собой дверь на щелчок, на что Михо, будучи в своей тихой агонии, совсем не обратила внимания.       — Куда нужно пройти? — спросила она, прилагая все усилия, чтобы не звучать нервно.       — Правая дверь по коридору, — ответил Какаши, не отрывая от нее взгляда.       — Ага, спасибо, — бросила ирьенин, шагая вглубь коридора.       Зайдя в ванную и закрыв за собой дверь, она тут же начала судорожно открывать шкафы и полки в надежде найти хоть какие-либо таблетки. Но будучи доктором шиноби, она с сожалением осознавала, что Какаши ничего крепче парацетамола в доме не держал.       — Черт, черт, черт, — твердила про себя Михо, лихорадочно передвигая предметы на полках, хищным взглядом пытаясь найти заветные обезболивающие.       Бросив попытки найти что-либо, она с досадой села на унитаз и обхватила голову руками. Боль в мышцах с каждой секундой становилась все невыносимее. Кости жгло так, будто их долго продержали в раскаленной печи, достали оттуда и обратно засунули внутрь плоти. Ее не покидало ощущение тошноты, хоть тошнить было нечем, живот мучительно крутило, вся одежда была в холодном поту.       — С тобой все в порядке? — раздались стук в дверь и взволнованный голос Какаши.       — Да-да, все нормально, — слабо ответила Михо, с трудом вставая и смывая воду в унитазе в целях конспирации.       — Слушай, Какаши, — начала она, выходя из ванной. — Неудобно просить тебя, но можешь, пожалуйста, одолжить мне немного денег? Обещаю, верну тебе все с зарплатой, — Михо вытерла рукавом толстовки испарину на своем лбу, надеясь, что Какаши не заметил, как крупно при этом дрожала ее рука.       Но глупо было надеяться на подобное. Какаши не идиот, он прекрасно понимал, в каком она состоянии и что с ней происходит.       — Тебе нужно остаться здесь, Михо, — своим привычно спокойным, но вместе с тем решительным тоном заявил он. — Я постелю тебе в гостевой комнате, тебе нужно переночевать под чьим-то присмотром.       — Нет-нет-нет, я не хочу тебя беспокоить и утруждать, — запротестовала Михо, стремительно зашагав в сторону входной двери. — Я лучше пойду.       Она надавила на ручку двери, но та не открылась. Михо покрутила внутренний замок, но дверь снова не поддалась.       — Открой дверь, — тихо попросила она, даже не поворачиваясь в сторону Какаши.       — Михо, ты останешься здесь, — мягко проговорил шиноби. — У тебя ломка, но она пройдет…       — Открой чертову дверь! — рявкнула она не своим голосом.       Какаши замолчал и в напряжении стал ожидать ее дальнейших действий. Михо судорожно дергала ручку двери и пару раз навалилась на нее всем телом — но тщетно.       — Где ключи? — она резко обернулась и безумным взглядом начала искать вокруг себя ключи. — Дай мне эти гребаные ключи, Какаши! — огрызнулась ирьенин, шаря по полкам шкафа, пытаясь найти то, что Хатаке заблаговременно спрятал.       Ничего не найдя, она с досадой и всеми покидающими ее силами ударила кулаком по двери. В руке тут же отдалось саднящей болью — но на фоне всего физического мучения, которое она испытывала на тот момент, эта боль была лишь каплей в море.       — Открой эту гребаную дверь! Открой! Открой! — она начала плакать, вновь и вновь ударяя по двери. — Я не шучу! Выпусти меня, Какаши!       Шиноби осторожно подошел к ней, перехватывая ее кулаки, которые тут же устремились на него.       — Зачем ты так со мной?! — кричала она между рыданиями. — Я помогала тебе, а ты так со мной поступаешь! Ненавижу! Ненавижу тебя… Я думала, что мы друзья!       Какаши крепко держал ее, заломив ей руки, и повел в сторону комнаты. Ирьенин с удивительной энергией продолжала вырываться и кричать, но было видно, как силы покидают ее и сопротивления скоро сойдут на нет.       — Ложись, Михо, тебе нужно отдохнуть, — все так же выдержанно продолжал Какаши, но ощущалось, как тяжело дается ему это хладнокровие. Никогда прежде он не видел ее в таком состоянии. И кого-либо вообще.       — Какаши, просто отпусти меня, — сил на крики уже не осталось, и Михо немощно хрипела. — Выпусти меня, и я больше здесь никогда не появлюсь. Обещаю, ты меня больше не увидишь.       Какаши отпустил ее и усадил на кровать. Ирьенин, словно тряпичная кукла покосилась набок, но шиноби успел подхватить ее.       — Снимай толстовку, — осторожно произнес Какаши, помогая ей высунуть руки из почти полностью промокших в поту рукавов. — Вот так, ложись. Я принесу тебе воды и аспирин.       — Не поможет, — горько простонала Михо, морщась от боли. — Мне нужен магний — для мышц.       — Понял, — кивнул Хатаке, внутренне обрадовавшись, что ее сопротивление на время прекратилось. — Главное, перетерпеть эту ночь. Дальше будет проще.       — Я не выдержу, — простонала Михо, обхватив колени руками и судорожно дергая локтями. Ей казалось, что при движениях боль утихнет, но это совсем не помогало.       — Я позову ирьенина — надежного и проверенного. Никто ничего не узнает, — заверил ее Какаши.       — Шоичи — он проводил детоксикацию, — прохрипела Михо, корчась от боли на кровати.       — Я позову его, не переживай, — размеренным тоном ответил Какаши.       Он подошел к комоду, выдвинул ящик и достал оттуда плед. Укрыв Михо, он вышел из комнаты за водой и таблетками.       Ирьенин осталась наедине со своей болью — в тишине квартиры Хатаке. В тишине своих мыслей, которые травили не хуже самого опасного яда. Яда, который в это же время убивал ее изнутри. Все, чего ей хотелось на тот момент — провалиться в бесконечный сон...       ...Было досадно, что Михо спланировала все до мелочей — словно паук, методично вьющий свою паутину, она продумала каждую деталь, зацепку и возможные ответвления своего плана. Но тот с треском провалился. Она знала, что делает и зачем, но вместе с тем в голове ее было очень мало рационального. Ею двигали инстинкты, годами выработанные зависимостью. Ей хотелось лишь одного — снова вмазаться и забыть обо всем. Да, на время, но все же забыть.       Где-то на задворках своего сознания ирьенин убеждала себя, что, наоборот, это нужно было, чтобы вспомнить. Словно в ток-шоу, сидя в кресле перед самой собой, она уверяла себя и зрителей в своей голове, что ей нужны вещества, чтобы вспомнить — вспомнить свою любовь и смысл жизни, снова увидеть и ощутить присутствие Шисуи. Что еще ей было нужно?       — Что не сделаешь ради любви? — Михо досадно разводила руками, с мольбой в глазах смотря на воображаемую публику и пытаясь вызвать у них сочувствие.       — Ты же понимаешь, что это не поможет тебе вернуть его, — справедливо подмечала другая — рациональная Михо, устроившаяся в кресле напротив. Она была в очках и белоснежном халате, сидела, закинув ногу на ногу, и записывала свои же симптомы в кожаный блокнот. — Ты делаешь это, потому что ты в ловушке — твоя зависимость рано или поздно берет над тобой верх. И ты ничего с этим не делаешь. Скажи, почему ты перестала посещать групповую терапию?       Раздался осуждающий гул зрителей.       — Я… терапия мне не помогала, — растерянно отозвалась Михо, со страхом смотря на зрительный зал. Она не видела их лиц, но чувствовала прикованные к ней укоризненные взгляды, слышала неодобрительные возгласы.       — Твой супервайзер сказал, что пытался дозвониться до тебя и встречал тебя у работы, но ты не шла на контакт, — беспристрастно продолжала Михо-доктор, поправив очки на носу.       — Он преследовал меня, и я вежливо попросила отвалить, — раздраженно попыталась защититься ирьенин. — Да он сам, можно подумать, ни разу не срывался. Срывался, а как же! Никто не святой. И вы все тоже! — она окинула взглядом толпу, разразившуюся еще пущей волной осуждения, и показала на них пальцем. Жест этот получился ребяческим и таким уязвимым. Чувствуя давление от придуманных ею же зрителей, она старалась спастись от критики и обвинений. Пыталась спасти себя от самой же себя.       — Вы думаете, мне просто? Вы думаете, мне нравится так жить? Думаете, я этого хотела? — надломленным голосом обратилась ко всем Михо. — Я живу в аду вот уже несколько лет. В моей жизни нет ничего … Ничего! Ничего, ради чего стоило бы … Мне это нужно, как вы не понимаете! Мне плохо, я ненавижу себя. Ненавижу себя! — истошно закричала она сквозь слезы.       Толпа молчала, словно издеваясь над ее излитыми чувствами.       — И вы смеете меня осуждать, хотя никогда не были в моей шкуре… И это вы, — вдруг гневно прошипела Михо, прищурив глаза, из-за чего слезы заструились по щекам. — Вы сделали меня такой. С вашего немого позволения и с вашего равнодушия! Вам всем плевать на человека, вам лишь бы осудить и облить грязью. Вам же это нужно, да? Как будто, кому-то из вас есть до меня дело…       — Мне есть до тебя дело, — вдруг раздался голос из глубины зала.       Осознание того, кому принадлежал этот голос, током пробежало по всему ее телу. В одно мгновение она увидела зрителей — всеми ими был Шисуи или, может, его клоны. Они с синхронным удивлением повернулись к тому, кто только что ответил ирьенину — к настоящему Шисуи, который спускаясь по трибунам, медленно приближался к ней. Как и всегда — движения его были наполнены природной мягкостью и легкостью, но вместе с тем каждый жест исходил уверенностью и силой. Этой силе не нужно было доказывать свое превосходство. Все взгляды клонов-зрителей были прикованы к нему — даже доктор в лице Михо отложила блокнот и с интересом наблюдала за происходящим.       Смотря на ирьенина с привычной теплотой, Шисуи присел перед ней на корточки. Шиноби мягким движением взял ее за руки и попытался поймать ее взгляд. Михо прилагала немалые усилия не смотреть ему в лицо и старательно отводила глаза, из которых предательски лились слезы.       — Солнышко, что же с тобой стало, — ласково проговорил он, вытирая ее слезы тыльной стороной руки. — Милая моя Михо, мне так жаль, — еле слышно проговорил он, поднимая ее голову за подбородок. — Надеюсь, когда-нибудь ты простишь меня…       — И не надейся, — яростно прошептала она, посмотрев, наконец, ему в лицо. Все было таким реальным, будто не происходило в ее голове.       — Сам я себя никогда не прощу, — ответил он так, словно сам был близок к тому, чтобы расплакаться.       — Это все, — говорила она дрожащим голосом. — Это все из-за того, что ты оставил меня, когда был нужен больше всего. Смотри на меня, смотри и запоминай, какой я стала. Посмотри, кем я стала из-за тебя.       Шисуи не отрывал взгляда, хотя было видно, как тяжело ему давалось видеть Михо в таком состоянии. Ему бы хотелось взять на себя всю ее боль и все страдания, которые пришлись на ее долю. Пропустить их через себя и оставить в себе, чтобы Михо стало легче, чтобы она больше не таскала бремя утраты и лишений.       — Я люблю тебя, какой бы ты не была — какие бы решения не принимала, — одновременно решительно и тепло ответил он, крепче сжимая ее ладони в своих. — В прошлом, настоящем и в будущем — я люблю тебя всегда, и я рядом, всегда — где бы ты не была, что бы ты не делала.       Шисуи прижал ее руки к своим губам и стал покрывать их поцелуями.       — В момент, когда я уходил из этого мира, единственное, о чем я думал … — глаза Шисуи наполнились слезами. — Я думал о том, как ты будешь жить в деревне, в которой будет мирно, я представлял твою счастливую жизнь в лучшем мире — ради этого я бы принес любую жертву, сделал бы что угодно. Конечно, я переживал за тебя, я боялся за тебя, — слезы Михо капали на ее предплечья. — Наша связь должна была быть оборвана для внешнего мира, все, что связано со мной — стало опасным. Я сделал все, что смог в тот момент — тогда я думал, что поступаю наилучшим образом. Прости, что ранил тебя, Михо. Шисуи снова поднял на нее взгляд и плавным движением заправил прядь ее волос за ухо.       — Я горжусь тобой, милая моя, — с нежностью улыбнулся ей Шисуи. — Ты прошла такой путь — столько препятствий не каждый джонин осилил бы встретить.       — Ты же понимаешь, что я очнусь и снова пойду за дозой, — с отвращением к самой себе произнесла Михо, хватаясь за тепло его рук.       — Я понимаю, — грустно улыбнулся Шисуи, снова накрыв ее руки мягким поцелуем. — Но я также знаю, что очень много хорошего ждет тебя там — в будущем, когда ты очнешься. Я вижу годы, полные счастья, многочисленные годы, которые ты проживешь без зависимости. Ты будешь чиста, любовь моя. И когда я встречу тебя, ты будешь чистой и радостной.       — Но я не хочу уходить от тебя, — Михо уже не сдерживала рыданий, Шисуи обнял ее и усадил к себе на колени. — Я хочу к тебе, Шисуи! Я так устала… Так устала, — задыхалась она.       Шисуи гладил ее по голове, целовал мокрые дорожки от слез, раскачивая ее в своих объятиях.       — Еще не время, Михо, — шептал он. — Еще не время, родная. Обещаю, мы вновь будем вместе, но твое время еще не пришло.       — Мне плевать! Я умру от передоза, и мы опять будем вместе, — запротестовала она и еще крепче обняла, оставляя мокрое пятно на его плече.       — Ты не умрешь, — печально улыбнулся Шисуи, гладя ее по голове. — Ты будешь жить и, — вдруг он обернулся, чтобы посмотреть, не подслушивает ли кто.       Толпа его клонов и двойник Михо в виде доктора бесследно исчезли. Убедившись, что вокруг никого нет, Шисуи заговорщически прошептал ей на ухо:       — Ты будешь мамой — самой лучшей мамой на свете. И у тебя будет любящая семья.       — Отцом моих детей должен был быть только ты — и никто другой, — не медля ни секунды, ответила Михо, открыто смотря ему в глаза. — Я не хочу семью без тебя.       — Но я ведь буду рядом, помнишь? — он вновь тепло улыбнулся, прямо как раньше. — Вот здесь, — и ткнул пальцем ей в сердце.       — Это не то же самое, — покачала головой Михо.       — Это все, что нам дано, — печально подметил Шисуи, не переставая улыбаться и смотреть на заплаканное лицо девушки.       Чувствуя, что время, отведенное им, неумолимо иссякает, Михо еще крепче сжала Шисуи в своих объятиях. Будто в надежде, что если она удержит его, то он никуда не уйдет. И присутствие его было таким реальным — он был, действительно, из плоти и крови, прямо перед ней, его черные вечно непослушные волосы щекотали ее щеку, и до ее носа доносились запахи хвои и дубового мха. Он всегда пах, как лес — тот самый, в котором они впервые встретились. Тепло его тела согревало, и Михо готова была поклясться, что слышала и чувствовала его сердцебиение на своей груди.       — Когда ты проснешься, — прошептал Шисуи. — Обещай мне кое-что.       Михо, нахмурившись, отстранилась и посмотрела на него.       — Обещай, что будешь бороться за свою жизнь, — серьезно произнес он, обхватив ладонями ее лицо. — Обещай, что будешь заботиться о себе и не будешь причинять себе вред.       — Я не смогу, Шисуи, — глаза ее вновь наполнились слезами, а голос стал таким тихим и жалобным. — Я пробовала столько раз, это так сложно… и все заканчивалась одинаково — я опять начинала употреблять.       — Не в этот раз, Михо, — так же решительно продолжал Шисуи. — В этот раз ты покончишь с этим раз и навсегда, слышишь? Я это вижу и хочу, чтобы видела и ты. Посмотри на свою жизнь моими глазами, прошу тебя. И ты увидишь, что нет ничего более ценного на этом свете, чем ты — чем твоя жизнь.       Шисуи смотрел в глаза Михо, будто хотел использовать шаринган — но глаза его не горели красным, взор оставался таким же чистым и ласковым, как и всегда. Но даже без шарингана Михо ощутила то, о чем он говорил. Она увидела себя со стороны — девушку с седыми волосами и зелеными глазами, которая потерялась в уготованной ей судьбою дороге. Но теперь девушка в зрачках Шисуи вновь обрела свой путь. — Живи, Михо, — прошептал ей в губы Шисуи. — Прошу тебя, живи.