Грязные

«Солнце освещало тропою путь овеянный мглой» Прошло три недели, меня перевели неделю назад в обычную палату. Оказывается с реанимации домой не выписывают, и мне нужно пройти ещё реабилитацию. От неё я отказался и, под радостные вздохи врачей, подписал бумаги о том, что они молодцы, но я хочу домой. Ричард проводил со мной каждый вечер в больнице. Безэмоциональный вечер, просто стоял то у двери, то у окна приблизительно час, а после уходил. Не знаю что он искал во мне или чего ожидал, но я не говорил. Нету вопросов, нету и ответов. Мы вернулись в детдом, мне дали комнату возле столовой. Одиночную, подальше от остальных детей. Наверное, дед думал, что я начну всем рассказывать о том, что узнал, но мне было на всё наплевать. Моя душа нуждалась в утешении и покое, но Алекс, который каждую ночь во сне говорил, что я мразь, не давал мне забыться. Он смотрел на меня с призрением. Молодой, красивый, но лицо почти стерлось из памяти. Остались лишь карие глаз полные отчужденности, колкие речи о моей недостойности и удушающий запах мяты. Он больше не окутывал меня в кокон, не обещал защитить, он душил меня. Не давал вдохнуть нормально воздух, заполняя легкие мятой до последней альвеолы. Я не захотел говорить с Нелли, когда тот пришел. Не было о чем. Он бы не помог, он бы не справился с этой информацией, не почувствовал бы себя так же. Он бы не почувствовал ни боль, ни сожаление, ни ярость. А смотреть на его пустые глаза не было сил. Не было сил и говорить с директором, который теперь каждый вечер выводил меня на прогулку. Мы шли под руку в полной тишине, останавливались, когда у меня не было сил, а потом снова продолжали путь. Так и проходили дни, недели, а потом месяц. Утром удушающая боль от ночных кошмаров мешала дышать, до обеда я успевал прийти в себя, но мне мерещился его запах везде, вечером прогулка, где я уже мог ходить сам, но по прежнему в тихой компании Ричарда, и болезненная ночь. А после день сурка начинался заново. В этот раз закончив прогулку, директор повел меня в свой кабинет. Дети смотрели отрешенно, каждый раз следили за нами, но не подходили ко мне и не задавали вопросов. Оно и ни к чему, они безэмоциональные, тихие и спокойные в полной отрешенности от всего мира, не нуждались в вопросах. У них не было интереса ко мне. — Я подарю тебе знания, раз уж не могу закрыть тебе глаза на этот мир, но взамен попрошу присмотреть за детьми, когда я уйду. — он сидел за столом, я стоял у двери. Не было причин садиться, хотя он и не предлагал. Я не включал эмоции с того первого дня в реанимации, не было толку от этого. А в детдоме, кроме директора и нескольких поваров, никто и не показал бы ничего. — Пост директора после вашей смерти? Не горю желанием, у меня нету сил справится со своей жизнью, не смогу взять ответственность за столько детей, — это была чистая правда, я хотел покончить жизнь самоубийством. Но запах мяты, вечно преследующий меня даже во сне, не давал мне сил на это. Я смотрел в зеркало каждый день, видел что осунулся ещё больше, загар прошел, уступив место серой бледности, а глаза всё те же — болотные. Ни на один оттенок не изменились, выдавая всю мою блядскую натуру. Я орал каждый раз, когда Алекс твердил мне, что я виновен. Каждую ночь доказывал ему, что это не я, что не хотел, что изнасиловали в который раз. Но у меня не было ответа на вопрос «Почему не позвал меня с собой?», и я захлебывался слезами, слушая какая я мразь и ублюдок, бросил его одного, чтобы веселиться с другими. В таком состоянии я готов был убить себя быстро и отчаянно ножом по сонной, но никак не мог решиться, так каких детей я мог взять на себя? — Я научу тебя бороться, научу видеть связи, научу подменять чувства людей и ты сможешь подменить свои на время. Эта боль уйдет временно, но она никогда не уйдет навсегда. Ты сможешь дышать, учиться и учить, сможешь побороться. Я не могу отдать тебе пост директора, это не в моей власти, а лишь прошу присмотреть за ними, когда уйду. — Я смогу стереть Алекса с памяти? — от Ричарда не исходило ни одного оттенка эмоций, он давал мне право без своего вмешательства сделать свой выбор. В случае чего, мне есть кого винить — себя. Умно и очень заманчиво. Забыться, суметь стереть из памяти его. Если это возможно — я в деле. Я научусь всему, и сделаю всё, что директор попросит, главное, чтобы в памяти больше не мелькал ни Алекс, ни его запах. Я согласен помнить каждое надругательство, не впервой, но каждыую ночь видеть его и слышать, выше моих сил. — Нет, ты сможешь заменить его. Придумать совсем другого человека, сделать полную противоположность в своих воспоминаниях, но забыть — нет. И есть ещё одно «но», память вернется рано или поздно, и его образ встанет на своё законное место, ибо он истинный. Если бы ты хотел подменить меня в памяти, я бы не вернулся, но он истинный и имеет уже часть твоей души у себя. Я до сих пор помню своего, хотя он мертв уже больше двадцати лет, — мелькнула такая боль, что сжала мою душу в тиски, не давая вдохнуть пару секунд. Смутный образ альфы смотрел на меня ярко карими глазами от него веяло могуществом, силой способной подчинить меня на раз, но он бы не стал. Никогда бы не посмел даже больно мне сделать. Это не мой альфа, и не наши чувства, это Ричард. — Сильно, я смогу так же врываться в головы людям, отдавая свои воспоминания? — Придется сначала попотеть и окрепнуть. Сейчас ты ни телом, ни духом не силен. В моё время, тебя такого и первоклассник бы на место поставил. Я расскажу тебе обо всем и научу всему, будет сложно так что постарайся. — дед ухмыльнулся и в этот момент от него повеяло такой добротой и мудростью, что впору бы думать, что у меня снова галлюцинации. И начался мой личный ад, в котором мне очень понравилось. Ночью ко мне по прежнему приходил Алекс, ничего не говорил, лишь смотрел с призрением, как большинство обычных людей, и уходил к утру. Его запах по прежнему следовал за мной и мерещился везде его образ, но больше не было времени обращать на это внимание. Утро начиналось с зарядки и завтрака, после я читал книги в том порядке, в котором было сказано. Иногда по одной главе с каждой, иногда в полный разнобой по главам одной книги. Я учил психологию, читал философске мысли с автобиографий знаменитых людей от которых клонило в сон, и учился учить детей быть грязными. Дед наедине каждый раз исправлял мне, заставляя говорить не грязные, а особенные. Жрецы. Рассказывал, что когда я окрепну телом, он возьмется за него. И не соврал, через месяц этого прекрасного ада, приехал омега казахско-азиатской внешности, назвался Ян и начал учить меня контролировать тело. Учил заново дышать, ходить, говорить и учил меня обороняться. Не нападать, просто обороняться. Яну было лет сорок, на мой взгляд, ибо из-за необыкновенной внешности, великолепного тела и скучающих карих глаз сложно было что-то сказать. Но я предполагал, что ему может быть и больше, ибо часто они с директором вечерами сидели, как друзья, в его кабинете и попивали алкоголь, пока я на улице отрабатывал раз за разом приемы. Осень пришла резко, хотя было уже начало ноября, но только сейчас начались дожди и ветра. Ян был не приклонен, и мы каждое утро в любую погоду пробегали несколько километров в лесу. Со мной кареглазый почти не общался на личные темы, и было видно, что это не из-за моих глаз, он просто был таким человеком. Я работал под дождем, промокая казалось до сухожилий, несколько недель, пока не начался снег, но даже после я продолжил тренироваться на улице. Ян хотел, чтобы я научился контролировать биение сердца и теплорегуляцию. Это было абсурдно, особенно учитывая то, что сам он был или под зонтом, или задет в куртку, шарф и шапку. А я должен был выходить в одном костюме; зимой обувь на зимнюю поменялась и добавилась безрукавка, но это совсем не спасало от холода. — Да какого черта?! — в один из зимних дней заорал я. — Сколько можно говорить о дыхании и направлении потоков? Вы блядь сами задеты в триста одну кофту! То, что Вы хотите от меня, вообще реально, если даже вам это не удалось? — я вспылил, ибо Алекс по прежнему каждую ночь мешал спать, а директор говорил, что Ян сообщил, что меня пока рано учить управлять духом. Я не готов! Как я могу быть готов, если мы ничего не делаем. Несколько месяцев бегаю по утрам, тренируюсь, учусь, а потом снова тренируюсь на улице и на этом всё. При этом тренировка одна и та же, ничего нового с самой первой тренировки не появилось! На следующие утро Ян вышел в футболке и шортах, в февраль, в минус десять. Я смотрел на него как на полоумного, когда вместо спортзала мы пошли на улицу обычным маршрутом. Но ни слова не сказал, хотелось посмотреть, чего он хочет этим добиться. Я желал включить эмоции и услышать о чем он думает, но Ричард просил не читать Яна. Тренер был необыкновенно красив: азиатские черты лица, бледная кожа, длинные волосы всегда собраны в хвост и шикарное тело с как будто прорисованой каждой мышцей. Сухой и хищный, что он, что его взгляд. Мы сделали разминку и побежали по обычному маршруту, не останавливаясь ни разу. От него валил такой пар, что мне оставалось только поражаться. Когда, после пробежки, мы снова разминались перед тренировкой к нам подошел какой-то альфа. Мы всегда занимались за школой, вне поля зрения детей, на территории детдома альфам места не было. Я насторожился, он был сильный, выше Яна на голову, меня на все две, и намного шире. Мышцы так и бугрились по всему телу, одет он был как я: термобелье, шорты и безрукавка. Напал он так же внезапно, как и появился. Целился четко в затылок Яну, я даже пискнуть не успел, чтобы предупредить. Тренер был шустрый и выглядел совсем нелепо в футболке и шортах на фоне зимы и этого великана. Альфа несколько раз пробно ударил, после того как Ян увернулся, и тренер блокировал удары. Ян лишь на секунду бросил взгляд на меня, но мне показалось, что смотрел минуту, то ли изучая есть ли опасность возле меня или просто проверяя где я и как. Я оцепенел, не мог даже с места сдвинуться, чтобы помочь. Альфа меня пугал настолько сильно, что даже дышать стало страшно. И я стоял, смотрел на неравный бой Яна и альфы, молясь про себя, чтобы он меня не заметил. Мне снова почудилось присутствие Алекса, его запах, и укор в глазах. «Его ты тоже хочешь почувствовать в себе. Грязная шлюха». Как удар под дых. Я логично понимал, что это лишь мой мозг, но каждая клеточка тела ныла настолько сильно, что хотелось упасть в снег и лежать в нем, ожидая, когда этот альфа после Яна, придет ломать череп и мне. Тренер пропустил несколько ударов, но по прежнему не нападал, лишь уклонялся и блокировал. Вокруг них было столько пара, как будто они только вышли с бани. Удивительно. Но ещё большим удивлением стало для меня, когда кареглазый, в несколько незаметных мне ударов, вырубил альфу. Тот упал сначала на колени, потом судорожно вздохнул и повалился на бок. Я поражено смотрел, как ко мне идет азиат с невероятно довольной улыбкой. Грациозный, просто невероятно обаятельный с этими ямочками на щеках. Я раньше их и не видел, вероятнее всего из-за того, что он при мне и не улыбался. Его ладонь казалось обжигает мне плече через слои одежды, невероятно горячий. — Марк, дыши. Это был мой ученик, ты же хотел хотел знать зачем столько времени я учу тебя невероятным на твою точку зрения вещам. Вот тебе и пример, — мы отходили, он придерживал меня за плечи, а альфа по прежнему лежал на земле. — Он живой, просто плачет в душе, что снова не смог меня победить, минут десять и он уйдет. Казалось будто я иду рядом с костром, я впервые услышал запах Яна. Он пах костром, гарью, но сейчас этот запах как будто глушил запах мяты и мне стало легче дышать. Нереально горячий, сильный и с запахом костра, этот омега казался мне поразительным. — Ричард оказался прав, ты боишься альф. Чего встал как истукан, тебя напугала его сила или только то, что он альфа? Подумай над этим вопросом, ибо если дело в том, что он всего лишь альфа, — не смогу тебе помочь. Только ты сам можешь это проработать, я могу лишь научить как владеть телом. После всего весь день я сидел у себя в комнате и думал. Не обедал, не учился и не тренировался, лишь пытался понять, чего я испугался. Неравенства сил или всё же чисто того, что он первый альфа, которого я увидел за столько времени. Алекс не появился ночью, мне снилось, что я куда-то бегу и зову его, но отклика нету. Утром начался день сурка, Ян снова был в куртке, шарфе и шапке и по прежнему не разговаривал со мной на личные темы. Днем мы говорили с директором, и я решился рассказать о кошмарах, галлюцинациях и страхе. Он внимательно меня слушал, скрестив руки на груди, а потом сказал, что мне стоит с Алексом поговорить, если он снова придет. Не кричать и не доказывать ему что-то, а просто рассказать всё, что думаю и всё, что хочу сказать. Без утайки и без чувства вины. Тренировался вечером я сам, пока они сидели в кабинете. Стоял в разных позах пытался контролировать серцебиение, дыхание и сохранять тепло. Было трудно, ибо все мысли были о ночи, кошмаре и Алексе. Хотя трудно было всегда, у меня по прежнему плохо всё получалось. Ночью он всё же пришел. Я не помню четко лица, помню карие глаза, упрек в которых читался и без моих способностей грязного, и навязчивый запах мяты. Он стоял в метре от меня и просто смотрел, кривил губы, нос морщил, но ни слова не проронил. И я решился: — Как ты? Здоров? Болеешь? Зима резко наступила скажи, а ты ещё такой мальчишка — поди без шарфа и шапки в кожанке бегаешь, да? — я печально улыбнулся, всматриваясь в силуэт и понимая, что лица мне как всегда не увидеть. — Я уехал, чтобы узнать о себе, чтобы не пугать тебя каждый раз, как не смогу выключить людей, и чтобы не сгореть от эмоций на твоих глазах. Я не хотел тебя покидать, но мне это тогда не казалось такой уж проблемой, всего-то пару месяцев без тебя. Я скучал, правда, безумно скучал. — я всё никак не мог поверить, что это должен быть наш последний разговор. Как мне всё закончить? Как мне жить, если даже в кошмарах он не будет приходить. Я говорил несвязанные вещи, перескакивал с темы на тему, пытаясь настроиться и начать говорить о важном. — Меня изнасиловали, спутав с другим омегой, и я не смог тебе рассказать об этом. Мне так больно, Алекс, так тошно, — первый всхлип пошел, но я всё старался ещё держаться и рассказать обо всем. Зная мои кошмары, он перебьёт меня в любой момент, а после его злых слов — я как всегда не смогу дышать, плача в истерике. — Я объездил почти всю страну, видел море, и понял, что хотел бы впервые его увидеть не так, а с тобой. Мне так тебя не хватало, твоей поддержки и твоего запаха. Много раз жалел, что не рассказал тебе и не пригласил с собой. Ты мог бы отказаться, но я хотя бы не жалел потом, что не сделал этого.- всматривался в лицо, стараясь увидеть хоть тень эмоций. Хотелось рассказать ему так много, что я всхлипывая, дальше продолжал перескакивать на разные темы, лишь бы не разреветься. Что тело, что душа так ныли, хотелось подойти к нему и обнять. А лучше залезть к нему на руки или усесться на колени, лишь бы ощущать кожей его. — Я узнал очень много и решил больше не узнавать, решил стать твоим омегой и не лезть в это. Но у судьбы свои планы. Я вышел на перрон в начале осени, загорелый с немного отросшими и кучерявыми волосами в полной уверенности, что сделал правильный выбор. Я отказался от борьбы за грязных, от борьбы за правильную историю, от борьбы за свои права, я решился просто стать твоим омегой. И пусть ты младше, кажешься мне глупее, но ты мой, я это чувствовал и хотел, чтобы ты так же чувствовал и меня. — я заплакал, закрывал себе рот рукой, пытаясь прекратить, но не мог. Я всё плакал и плакал, вспоминая тот вечер, а Алекс с моего сна продолжал просто смотреть. — Мне жаль себя, мне жаль, что меня изнасиловали, и мне жаль тебя. Ты не заслуживаешь, такого омегу, ты достоит намного большего. Такой чистый, наивный, белый и пушистый просто, я не могу портить тебе жизнь. Со мной такое может случиться даже не раз за день, и я переживу, но имея тебя — я не могу это отпустить. — эта боль так и душила меня, моя боль и мои сожаления. Моё чувство вины, я был так несчастен и так разбит, что на фоне кошмаров даже не обращал на это внимание. Не осознавал, что именно это изнасилование оставило настолько глубокую рану, что моё подсознание выдумало себе Алекса пытаясь уберечь. — Не смогу забыть это, не смогу себя простить. Но, Алекс, мой родной, я же не виноват! Моей вины в этом нет! Как и твоей! Хватит приходить и говорить мне все эти ужасные вещи. Я хочу забыть всё и я хочу забыть тебя. Не приходи больше, я не выдерживаю. Понимаю, ты лишь плод моего воображения, но я правда так больше не хочу. — я даже подсознательно сделал шаг ему на встречу, но в этом сне не приблизился даже на один сантиметр. Всхлипывал, держался за футболку в районе сердца, пытаясь унять тупую боль в грудной клетке, и продолжал всё ему говорить: — Ты слишком реален для меня, слишком много значишь для меня, так что я не смогу тебя отпустить, но ты можешь уйти сам. Уходи и дай мне стереть тебя из памяти. Дай мне превратить тебя в старого полоумного альфу, да хоть в кого угодно, только чтобы тебя больше не существовало. Дай мне хотя бы месяц, нет, дай мне как минимум год. Уходи, и не появляйся в моей памяти. Отпусти меня, пожалуйста, я хочу научиться дышать не мятой, твой запах убивает меня. — эти слова дались мне с таким трудом. Разумом я понимал, что это моё подсознание и пора от этого избавиться, но душа как будто вырывалась с тела, стремясь уйти вслед за ним. А он ушел. Закрыл глаза и ушел, я остался плакать и шептать «отпусти». Самое желанное и ненавистное слово. Настоящий он или нет решать моему мозгу, а он уже несколько месяцев делал его настоящим. Я надеюсь, после этого разговора он не вернется, я сумею подменить воспоминания и проживу минимум год в неведении кто он. Душа продолжала ныть, я продолжал плакать, сердце бешено стучало и Алекс исчез из моего сна.