Песнь о Потерявшем Крыло

      Стоя над прахом исповедника Тальера, Бастиан никак не мог решить, благодарен ли он за путь, который наставник проложил перед ним и по которому направил, или ненавидит за ложь, за погубленную семью, за то, что не оставил выбора…       Чудеса нуждаются в проверке. Святые — в испытаниях. Бастиан сейчас нуждался хоть в каком-нибудь знаке Его одобрения. Его раздирали тревоги и вопросы, которые некому было задать. Чувства, которыми он мог поделиться только с Ним. Он хотел бы заснуть на святых камнях снова, и готов был пережить столкновение с тысячью демонических тварей, лишь бы Он вновь сказал ему… что угодно. Но Бастиан опять был один.       После «исповеди» понтифика и нунция он жил, как в тумане, не зная, может ли верить им. Имеет ли право человек, родившийся и выросший в мире порчи и лжи, хотя бы носить на груди аквилу святого Скарата, не говоря уж о том, чтобы… называться святым.       В этой часовне он представлял, как станет исповедником. Как обратится к терпсихорцам со словами, которых они никогда не слышали, словами о любви Императора и Его защите. Здесь он признавался в постыдном отчаянии, когда его планы рухнули — оглядываясь назад, он не находил сил даже снисходительно улыбнуться этой возне. Хершел и Маджерин правы, он был мнительным, честолюбивым… и обычным. Все это время Император слышал его, каждое слово, произнесенное от чистого сердца, но далеко не всегда из чистых побуждений.       Император, которого Бастиан впервые увидел на эскизах исповедника Тальера, простирал к нему руки. Бастиан знал каждую кость, каждую прожилку в камне. Неужели Он и правда избрал его еще до рождения? Полюбил таким, каким Бастиан был: грешником, пустословом, гордецом? Простил все и позволил увидеть настоящий свет.       Нунций стал подчеркнуто вежливей с тех пор, как признал сотворенные Бастианом чудеса. Так на дипломатических приемах обращаются к тем, кого уважают, но от кого лучше держаться на расстоянии. В то же время Бастиан оставался почетным пленником нунциатуры, его всюду сопровождали люди в фиолетово-белом, и он по-прежнему не мог быть откровенным ни с кем.       Только с Ним.       Теперь так будет всегда? А может, и было всегда: родители хранили от него свои тайны, Гермес и Марел — свои, даже исповедник Тальер… И он скрывал от них не меньше. Весь мир соткан из лжи, и он следовал за ее нитями, наматывал их на клубок, пока не дошел до этого самого места.       Он был точно уверен, что покидает часовню навсегда. Чем бы ни закончилась встреча с кардиналом, вряд ли Бастиану позволят проповедовать здесь, привлекать внимание. Часовня даже не достанется Лиз, когда она вырастет. Не потому что Валены потеряли все, что у них было, а потому что Лиз…       Сначала новость о взрыве, произошедшем в одном из мануфакториев Валенов, подкосила его. Ужасающей силы взрывная волна вызвала обрушение нескольких уровней выше, почти уничтожив подвалы Викус Министериус. Количество погибших до сих пор не поддавалось анализу, но какое бы число в итоге ни назвали, на самом деле их было больше.        «Родовые гнезда» потеряли смысл, теперь их требовалось раскрыть — а не скрывать; но все же Лиз еще жила там. Судя по тому, что Сайару Вален служители Экклезиархии отыскать не смогли, в момент взрыва она навещала дочь. Леонард был убит этим известием, он плакал, но перед расставанием негромко обещал Бастиану, что будет «молиться, чтобы их обеих там не было»…       Он обернулся на едва слышный звук шагов — которые она позволила услышать. Обтягивающий комбинезон напомнил Бастиану маскировочный костюм убийцы, которого Тальер прикончил в семинарии. Но капюшон Сайара стянула, и Бастиан едва узнал ее. Волосы были коротко подстрижены. На лице написана злая решимость. В руке она держала миниатюрный пистолет. Игла из такого едва не оборвала его жизнь много лет назад.       — Прости.       Охрана осталась по ту сторону дверей. Сайара как-то смогла проникнуть сюда, наверняка и выйти сможет. Для Танцующей не существует стен.       Правда, Гермес говорил, он поймал ее за руку. Бастиан подавил неуместную улыбку.       — Прости, — повторил он.       — Ты разрушил мой город, — едва шевельнулись губы Сайары. Она не целилась в него, просто остановилась напротив. — Я знала, что ты это сделаешь.       — Ты слышала понтифика, — он едва выдерживал ее взгляд. Сожалеет ли он о тех, кто был изгнан? Да. В его сердце словно нашлось место для жалости даже к тем, кого Экклезиархия презирала и ненавидела с полным на то правом. Ведь он сам был таким же. — Я не мог помочь… больше.       — Я не пойду на костер, — процедила она. — И не отдам Лиз. Я собиралась, но не отдам.       В ее взгляде как будто не было узнавания. Она не видела перед собой Бастиана, а видела кого-то другого. Кого? Воплощение возмездия, захлестнувшего Терпсихору?       — Тебе нелегко придется, — он опустил голову. — Но ты нужна Терпсихоре. Ты… помогла спасти ее.       — Помогла превратить ее в руины.       — Ты могла не рисковать, не посылать мне письмо, но ты знала… что это важно. Я многим обязан тебе.       — Теперь я знаю, что была отравлена врагом человечества, — она болезненно скривила губы, — что в моей дочери спит мерзостная… порча.       Бастиан опустил руку к поясу и снял розариус. Сайара следила за ним, в ее глазах теперь дрожали слезы, хотя решимость из взгляда не исчезла. Он даже подумал: «Пусть она выстрелит», — хотя понимал, что она не станет. Она пришла не убить его, ей так же нужно… найти утешение, как и ему. Даже самым сильным — а она была очень сильной — необходимо утешение.       — Спасение каждого — в вере, — он осторожно положил розариус на пол и сделал шаг к Сайаре. Шум привлек бы охрану, Бастиан не хотел, чтобы они вошли. — И твое тоже. И Лиз. Я… — он потянул книгу с пояса и неловко открыл замок. Толстый том распахнулся, и внутри, на месте страниц, оказалась небольшая шкатулка. Бастиан прошептал: — Не могу тебе ее дать. Возьми.       Сайара медленно вытащила ее из муляжа священной книги.       — Я попросил Кассандру спрятать немного. Тогда я не мог представить, чем все закончится, но… на всякий случай оставил это для Лиз, — Хершел не ошибся, ради своей семьи терпсихорец может пойти на что угодно. — У исповедников всегда такая большая библиотека, невозможно осмотреть все книги до одной… — он улыбнулся. — Это лекарство. Окуривай ее комнату, много тратить не нужно… будь экономна. Если понадобится еще, тебе придется… украсть у Святой Церкви.       — Что случилось, Бастиан? — выдавила Сайара, крепко сжимая шкатулку. — Что случилось с тобой?..       — Я пытался спасти мир, — кисло улыбнулся он, — целых два. Оказалось, я неважный герой.       Император по-прежнему протягивал руки им обоим. Свечи горели ровно. Она отвела взгляд:       — Лео жив?..       — Да. Он — первый спасенный великодушным Императором ребенок Терпсихоры… — Бастиан вздохнул. — Поверь, обеты, труд и молитва — не то, чего он боится. Уж я-то знаю.       На Киппусе Леонард наконец-то окажется на своем месте, станет тем, кем должен был стать. К чему готовился с самого детства.       — Мы ведь просто могли научить шестилетнюю девочку курить трубку, и всего этого не понадобилось бы, — Сайара сморгнула слезу.       Бастиан закрыл глаза и вздохнул.       — Ты знаешь, что это не так. Можешь меня ненавидеть, но… я хотел освободить Терпсихору. Как видишь, я… не слишком преуспел.       Теперь столицу разорвут на части дорвавшиеся до власти дворяне, которым повезло уцелеть в очередной чистке. Ждать стоило и народных волнений: под ударом культа оказалась благородная верхушка, а пострадает весь город. Экклезиархия усилит надзор, но тысячелетний опыт говорит, что давления сверху недостаточно.       Промышленный центр диоцеза не должен погрязнуть в хаосе. Наверняка понтифик пригласит на вакантные должности дворян из Мельпомены и Каллиопы, что только усугубит внутренние противоречия, начнется гонка за превосходство. Чтобы сохранить порядок, Сайаре придется распространить свое влияние не на один улей, а на все три, хотя… Бастиан был уверен, что агенты Театра столетия назад перестали быть личной темной армией Терпсихоры. Слияние неизбежно, Титанида станет единым, огромным густонаселенным миром. Чистым.       Когда-нибудь.       — Вдохнуть в Терпсихору новую жизнь придется тебе.       Как и первой Танцующей с Тенями, тайной ученице Скарата, которой он завещал заботиться об этом городе… и служить Императору не в рядах Святой Церкви.       — Я благословляю тебя от Его имени, — Бастиан мягко опустил ладонь на ее грудь, чувствуя, как колотится сердце. После сражения с демоном у священного символа, который он творил, осталось только одно крыло, но его было достаточно. — Всевидящий Император даст тебе силы, чтобы исполнить свой долг. Он не оставит тебя, пока ты веришь. Он никогда нас не оставляет.       А потом она растворилась в тенях, как будто никто и не проникал в часовню. Император, свидетель их беседы, безмолвно смотрел на Бастиана провалами глазниц, как всегда, испытывая его веру, слыша каждую его мысль, подталкивая к правильным решениям.       Исповедник Вален не был один.