Written On The Heart

Минсока разбудил противный звук будильника, орущего на тумбочке рядом с кроватью. Рука лениво потянулась в поисках шума и с трудом нащупала пластмассу электронных часов. В отличие от предыдущих двух ночей Минсок спал, как полагается, но всё равно ощущал свинцовую тяжесть в теле. Выключив пищащий предмет, рука, уже инстинктивно, потянулась к груди, коснулась кожи и, не найдя там ожога, обессиленно упала вдоль тела. Минсок грустно вздохнул. Сегодня его очередь готовить завтрак и по привычке порций получилось на три человека. Без сомнений, сегодня опять к ним зайдут во время трапезы. — Минни! Что у нас на завтрак? — голова рефлекторно повернулась. Чунмён прогнулся до хруста в суставах в дверном проёме и не в силах сдержать беззвучную зевоту, подошёл к Минсоку со спины. Шаловливые ручонки потянулись к бокам младшего и хотели защекотать — безуспешно. Попытка хоть как-то растормошить брата провалилась. Чунмён не сдавался — ловко схватил жареную колбаску и сунул в рот. — Хён! Прекрати! Лучше иди умойся! — совершенно беззлобно крикнул Минсок на брата. — Жадина, — сморщив лицо, ответил Чунмён и высунул язык. Минсок убедился в очередной раз, что брат ведёт себя слишком по-детски. Чунмён не любил ходить дома в том, что будет прикрывать торс. От этого взгляд Минсока уже не первый раз невольно соскользнул на бледную грудь, где выделялись темные штрихи: три китайских иероглифа, выжженных на коже. Они смотрелись как родные, как будто всегда должны были украшать тело Чунмёна. Минсок до сих пор помнит вид свежего, почти кровоточащего ожога. Сначала, было трудно разобрать штрихи, но, когда покраснение слегка сошло, и линии стали более чёткими — Минсок смог прочитать: 吴亦凡. Чунмён потопал в ванну, что заставило Минсока неохотно оторваться от имени. Он видел имя мамы на теле папы и наоборот, но стать свидетелем процесса, когда алый ожог постепенно превращался в прекрасный, черный, как смоль, след, ему довелось лишь однажды. — Доброе утро. А вот и пришёл постоянный посетитель. Минсок закончил с последней тарелкой и повернулся, чтобы поздороваться с высоким мужчиной. — Доброе, Ифань-хён, — сказал Минсок. Высокий блондин подошёл к плите и помог Минсоку перенести тарелки на стол. В низком вырезе футболки отчетливо выглядывали чёрные кончики букв. Видеть Ифаня без одежды Минсоку не доводилось. У него были только редкие моменты зацепиться за имя старшего брата, когда Ифань носил одежду с глубоким декольте или расстегнутую на две верхние пуговицы рубашку. Этого было достаточно, чтобы успеть полюбоваться. 김준면 уже стало своего рода завершённостью, без которой тело Ифаня было бы неполноценным. Блондин поставил на стол всё необходимое, в то время как Минсок выкидывал мусор и протирал столешницу у плиты. Они решили дождаться Чунмёна, пока тот моется. Ифань стал привычным явлением в маленькой квартирке. Он практически жил с братьями Ким. Через пять минут из коридора донёсся тихий топот. Губы Ифаня расплылись в широкой улыбке. Чунмён поприветствовал его теплыми объятьями. Они напоминали части пазлов, соединившихся воедино, которые идеально дополняли друг друга. Минсок всегда завидовал их отношениям, и он не мог желать более лучшей кандидатуры на роль второй половинки для старшего брата. На самом деле Минсок до встречи с Ифанем беспричинно ненавидел его, пока не увидел, сколько любви в глазах блондина, направленных на Чунмёна, словно он составляет весь его мир. Каждый, кто испытал на себе появление ожога, описывал ослепительную, штурмующую боль: чувство, словно нагретое тонкое лезвие непрерывно водят по груди. Ночью, когда Чунмёну исполнилось восемнадцать, он попросил Минсока побыть с ним. Старший нервничал весь вечер и никак не мог уснуть. Как только часы пробили полночь, тело Чунмёна изогнулось от первых секунд боли. Он старался держать голос под контролем и не вопить на всю комнату. Это длилось три минуты. Потом из горла вырвался раздирающий лёгкие крик; ладони отчаянно хватались за грудь и давили на место, где должны появиться признаки ожога. Кусочек кожи стал ярко-малинового цвета. Со слезами на глазах Чунмён задыхался и умолял прекратить мучения. Его мать и отец вместе с шестнадцатилетним Минсоком держали руки Чунмёна, уберегая его от лишних повреждений. Честно сказать, Минсок был в ужасе. Он слышал бесчисленное количество историй, но, застав, как это происходит на самом деле, не хотел бы видеть подобное вновь. Минсок не помнит, как все заснули рядом с постелью Чунмёна. Перед тем как мама обработала пульсирующий ожог и забинтовала его, Минсок успел украдкой глянуть на грудь: трудно было что-то понять из-за красноты. Это было больше похоже на аккуратные царапины. В отличие от родителей, буквы имён которых принадлежали корейскому алфавиту, в символах Чунмёна не было ничего от корейского. Минсок не знал: японский это или китайский, но несколько недель спустя члены семьи смогли сформулировать опухшие красные следы в имя. — У Ифань? Язык Чунмёна слагал намного нежнее, чем пытавшийся Минсок. Нечто знакомое чувствовалось в звуках имени, как если бы Чунмён и до этого произносил его каждый день. Грустный, тихий шёпот сорвался с губ, и лицо Чунмёна преобразилось. Родители пытались объяснить непонимающему Минсоку о внезапном унынии на лице старшего брата. Его веселый братик напоминал пустую оболочку. За целый день он не сказал ни слова, не показал ни одной улыбки. Старший только все время прикасался к груди, хоть ему было больно. Мама сказала, что Чунмён будет чувствовать одиночество, пока не встретит человека, которому принадлежит. Как только Чунмёну стало лучше, он захотел любыми способами найти Ифаня. Отец старался доказать сыну, что это будет возможно только тогда, когда имя сменит окрас на черный, а так знак будет оставаться красным, пока второй половинке не исполнится восемнадцать. Чунмён продолжал ходить в университет, не собираясь бросать попыток найти человека, о котором ничего не знает, кроме имени. Он даже решил записаться на несколько курсов китайского, стараясь заполнить пустоту в душе от тоски. Чунмён выглядел несчастным, и беспомощность Минсока привела к тому, что младший стал ненавидеть незнакомца. Минсок хотел, чтобы этот У Ифань наконец-то поторопился, нашёл брата и вернул Чунмёну улыбку. В конце первой недели ноября, ночью, Чунмён в панике прибежал домой, громко хлопнув входной дверью. Он жил в общежитии, так как было далеко добираться до университета. — Дорогой, что случилось? — спросила испуганная мать. — Мама… Метка… Она черная, — трясущимися руками Чунмён расстегнул верхние пуговицы рубашки. Это все, что он мог сейчас сказать. Утром неделей позже в доме семьи Ким послышался громкий стук в дверь. Минсок и Чунмён спускались вниз, в то время как их мать открывала дверь. Минсок не сразу сообразил: в дом вошёл высокий парень и уже подходил к лестнице, где он стоял с братом. Блондин заключил Чунмёна в крепкие и тёплые объятья. Старший отдался ощущениям и человеку напротив без задних мыслей. Прошло несколько минут, прежде чем два парня смогли отпустить друг друга, но руку Чунмёна Ифань сжал еще сильнее, словно боялся потерять. Родители пригласили пару присесть на диван. Парень, не стесняясь, обнажил черный отпечаток на груди. Ровные черты имени только начали чернеть и по краям по-прежнему проглядывался красный цвет. Разговор начался немного неловкого и в грубой манере. Новый знакомый не знал ни одного корейского слова, кроме «Annyeong~», и Чунмён не владел свободно китайским языком. Минсок мгновенно забыл о ненависти к китайскому парню, когда понял, что теперь Ифань всегда будет рядом с Чунмёном и их вряд ли получится разлучить. Их пальцы сплетены, рука Ифаня приобнимает найденную вторую половинку: они заполнены друг другом целиком. Родители Ифаня прибыли вечером и им так же, как и сыну, было трудно вести разговор. Хотя одного взгляда на новоиспечённую пару достаточно, чтобы сделать выводы — рассуждать тут не о чем. Несмотря на неуклюжее начало, родители Ифаня организовали перевод сына в университет Чунмёна. С этого дня парочка делала все возможное, чтобы изучать языки друг друга, и спустя год они уже могли комфортно общаться. — Хватит обжиматься и садитесь есть, — сообщил парням Минсок, считая, что уже достаточно. Ифань до того, как приступить к еде, чмокнул в губы Чунмёна. — Хён, сегодня посуда на тебе. Не оставляй ее в раковине как в прошлый раз, а помой. Мне уже пора бежать. Пока, — доедая, сказал Минсок и с этими словами выбежал из маленькой квартирки, оставляя брата и его вторую половинку одних. Чунмён глубоко вздохнул, как только младший захлопнул дверь. Ифань утешительно обнял парня, поглаживая спину и пытаясь придвинуть его поближе к себе. — Этого действительно не произошло? — осторожно спросил Ифань. Он побоялся, что еще больше может расстроить Чунмёна. — Да. Мы ждали всю ночь, но ничего так и не началось. Мы решили дождаться следующей ночи, но опять ничего. Я предложил Минсоку попробовать еще раз, но он отказался, поэтому вчера мы уехали от родителей и вернулись сюда, — Чунмён снова вздохнул, но уже громче, от безысходности. — Ифань, я знаю, что это ненормально. Это должно было произойти в любом случае. Но почему на груди нет ожога? Почему? — Если бы я знал ответ… — ответил Ифань, второй рукой поглаживая волосы. — А как отреагировал Минсок? — Он ведет себя, как будто так и надо, но я же вижу, что он постоянно хватается за грудь. Я бессилен, поэтому мне только остается делать вид, что ничего не случилось, — Чунмён вцепился в рубашку Ифаня и пробормотал: — Хотел бы я знать, как ему помочь или хотя бы знать объяснение происходящему. Хочу, чтобы Минсок нашёл вторую половину, как ты нашёл меня. — Да, я тоже желаю Минсоку найти этого человека.

***

Минсок тихо сидел в аудитории, не обращая внимания на шум вокруг. Он со старшим братом заранее приехал к родителям, чтобы подготовиться к ночи. Он ждал, когда часы пробьют ровно двенадцать, но в час и в два — ничего не произошло. Солнце уже просачивалось в окно и слепило глаза яркими лучами, но боль так и не появилась. Следов нет. Ничего. Они решили переждать ещё одну ночь и Минсок, действительно, верил, что в этот раз ожог появится. К сожалению, было лишь повторение прошлой ночи. Предложение подождать еще Минсок просто отверг. Он знал, что бессмысленно ждать того, чего не случится. Минсок упорно старался безразлично относиться к происходящему, но стоило хоть на секунду расслабиться и погрузиться в свои мысли, как в голову лезли дурные предположения: что будет, если имя так и не появится? Что, если его вторая половинка уже умерла? Сотни идей мучили мозг, поэтому Минсоку только оставалось держаться рукой за пустую и чистую грудь. Внезапно, воздух как будто покинул лёгкие, лишая возможности жить. Невидимое давление сдавило в тисках. Минсок один, он теперь неполноценен. Он и представить не мог, что будет чувствовать себя так ужасно и опустошенно. Теперь понятно, что именно испытывал Чунмён. Единственное различие заключалось в том, что брат не мог найти вторую половину души, а Минсок потерял её. Внутри огромная, зияющая дыра. Преподаватель сидел за столом и бубнил о какой-то войне, которая была несколько сотен лет назад. Минсок не слышал ничего, кроме далеких звуков, он старался не заплакать во время лекции.

***

Прошло почти две недели с той самой ночи. Минсок научился отвлекаться на что угодно, лишь бы забыться и не вспоминать о случившимся. Он не хандрил и не плакал, был постоянно занят в университете. В компании брата Минсок постоянно находил утешение. На дворе уже апрель. Тему об отсутствии метки Минсока старались не поднимать, потому что ни у кого не было объяснения, они не могут ничего поделать, а для Минсока это больно. Все пытались жить так, как было до ночи двадцать шестого марта. Когда Минсок пришёл домой, наткнулся на ссутулившуюся фигуру, увлеченно читающую на диване за журнальным столиком и не замечающую только что прибывшего парня. — Ифань-хён? Блондин наконец-то поднял голову и улыбнулся. Очки в черной оправе сидели на носу каждый раз, когда Ифань возвращался из университета. На голове беспорядок: он постоянно ерошил светлые волосы пятернёй. — Я купил еды на вынос. Мы поедим, как захочешь, — объявил Ифань. Он сложил все учебники и тетради, разбросанные столу, в одну стопку. Минсок ничего не ответил. Он зашёл в комнату и переоделся в домашнее. Минсок знал: старший брат готовит проект с одногруппниками и на ночь останется у друга, поэтому настроился, что придёт домой, быстро приготовит себе ужин и проведет весь вечер в одиночестве, но увидеть с обеда ждущего его китайца было для него сюрпризом. Ифань уже вытаскивал из пакетов контейнеры с едой, когда младший зашел на кухню. Старшему очень полюбилась корейская еда и при первой же возможности он заказывал что-нибудь вкусненькое. Они ели в тишине, но не ощущали дискомфорта. Доев, Ифань направился в ванну. Минсок услышал звук льющейся воды из душа. Через десять минут Ифань уже в пижамных штанах и футболке пошёл к дивану. Вот тут Минсок не выдержал и последовал за ним. — Ифань-хён, почему ты здесь? — прямо спросил младший. Не то, чтобы ему было неудобно с Ифанем, скорее наоборот, он за это время успел привязаться к китайцу. Уже трудно представить себя без общества старшего брата и его второй половинки. Но видеть Ифаня без брата — немного другое. Тем более, по всем признакам, он собрался остаться на ночь. Ифань внимательно и мягко взглянул на младшего и похлопал по месту рядом с собой. Минсок присел. Он уже давно стал считать его братом. — Чунмён не хотел оставлять тебя одного, — начал Ифань. — Он даже собирался пропустить подготовку к проекту. — Почему? — Минсок понимал, насколько глуп вопрос. Его брат всегда беспокоится по пустякам, но это уже слишком: подсылать своего возлюбленного, чтобы тот присмотрел за ним. Он больше не ребёнок. Он вырос и ему уже восемнадцать. Он может побыть в одиночестве одну ночь. Нет настолько глобальных проблем, чтобы просить Ифаня остаться. — Чунмён, не заставлял меня, если ты об этом. Я вызвался сам. Я знаю — он бы переживал за тебя и не смог бы сосредоточиться. Или ты бы запилил его до смерти упрёками, что он не ушёл готовиться к проекту и остался с тобой. Было бы ужасно получи он нервный срыв? — сказал Ифань шутливым тоном и Минсок был ему благодарен. — Спасибо, — вежливо сказал Минсок. Он бы никогда не признался, но ему, правда, не хочется оставаться одному. Он чувствует себя уязвимым — не уверенным в том, что справился бы с мрачными мыслями наедине. За одну неделю в нем поселился страх. Страх одиночества. Вечного одиночества. Он пугал Минсока. Минсок прожигал взглядом руки, лежащие на коленях. Он боялся встретиться глазами с Ифанем, ведь тогда старший увидит его насквозь. Он поймет, что теперь младший зависим от их компании. Минсок не хочет стать обузой, но в то же время он недостаточно храбрый, чтобы сказать парочке, что ему будет хорошо одному. Минсок очень напуган. Он считал, что неплохо скрывает истинные чувства, но раз Ифань поднял эту тему, то его раскрыли. Ладони начали потеть, пришлось незаметно протереть их о ткань штанов. На дальнее плечо легла рука и придвинула тело Минсока ближе. Знакомый жест: так делал Ифань Чунмёну, когда хотел утешить любимого. Минсок чувствовал как успокаивается, но это так же заставило вспомнить о том, что именно он пытается отчаянно похоронить в себе. — Мы обеспокоены, потому что ты ведёшь себя не так, как должен, — заботливо произнёс Ифань. Он и Чунмён знали, что Минсок до сих пор ждёт момента, когда на груди появится имя его второй половины. Они видели, как на них смотрит Минсок и хотели видеть рядом с ним человека, который наполнит одинокие дни младшего радостями, улыбками и любовью. Минсок подвинулся и теперь его лоб упирался в плечо Ифаню. Он лишь прерывисто вздохнул и продолжил молчать. Теплое тело старшего стало причиной, почему Минсок обернул вокруг него руки и прижался вплотную.

***

Младший думал — неужели он выглядит настолько жалким, что Ифань предложил побыть сегодня дома и не ходить на учёбу, объясняя это тем, что веки глаз до сих пор опухшие и красные. И Минсок правда собирался остаться, но представил, как брат будет над ним без конца суетиться и задавать тупые вопросы. Поэтому решение пойти в универ не казалось таким ужасным. Младший попросил дать ему слово, что Ифань не расскажет Чунмёну о приступе слабости прошлой ночью. Минсок шёл на учёбу, ему думалось, что каждый будет оборачиваться и шептаться о бледном лице и отёкших веках. Минсок зашёл в аудиторию. Почти все студенты, сидя за партами, клевали носом и выглядели в точности как он. Минсок сел на свое место. Он был чернее тучи, плечи опущены вниз. Пухлые губы смотрелись бы мило, если убрать трещины из-за сухости. В каштановых прядях наблюдался недостаток свечения и блеска. Глаза полуприкрыты, потому что вся ночь проведена в слезах. И настроение ещё больше упало, когда заметил парня в конце класса. Он тихо вздыхал с несчастным видом. Минсок решил подойти, но тот сверлил взглядом парту и не обращал внимания на него. — Привет, — поприветствовал парня Минсок. Хотя он был не из тех типов людей, которые могли спокойно заговорить с незнакомцами, но Минсок ни с того ни с сего попытался завести разговор с новеньким. Да он даже с друзьями-то не особо общителен, предпочитая слушать, а не вести беседу, а тут… Было видно, что новенький явно не горел желанием поболтать. Парень понял, что его точно не оставят в покое и поднял голову. Дыхание Минсока сбилось: парень был прекрасен. Красные ободки на веках, фарфоровая кожа, бледные губы, маленький нос и большие, карие, бездонные глаза. Он был мрачный и грустный, но все равно красивый. Минсок не мог подобрать слов и совсем растерялся. Новенький широко распахнул глаза от удивления и дрожащим голосом спросил: — Ким… Минсок? Разум Минсока упустил тот факт, что он не представился, а новенький знал его имя. Тихий голос задел что-то в груди. Ноги стояли на земле, хотя Минсок не понимал, как. В животе порхали бабочки, пойманные в ловушку. — Да. Эм, я тебя знаю? Прости. Наверно, я слишком груб? Просто не помню, чтобы называл своё имя. — Лу Хань. Меня зовут Лу Хань, — как будто ждал чего-то, не отрываясь от глаз Минсока, сказал новенький. — Я Минсок. Ким Минсок, — представился он, почувствовав в этом необходимость. Лу Хань продолжал гипнотизировать его взглядом. Но Минсок не знал, что ещё нужно сказать. Он понял, что разговор зашёл в тупик, когда Лу Хань снова начал смотреть в парту. Ему показалось, что надоедает новенькому уже в первый день, поэтому, направляясь назад, сделал первый шаг к своему месту. Отсутствие рядом одногруппника вывело Лу Ханя из прострации. Он встал, резко схватил Минсока за запястье и покачал головой, пытаясь этим сказать не уходить. По телу прошли разряды тока от прикосновения пальцев новенького. Минсоку приятно, когда Лу Хань держит его руку. — Я могу сесть с тобой? — взволнованно спросил Минсок. Новенький не отпускал запястье и впился в него мертвой хваткой. От неожиданного предложения одногруппника рука ослабла. На лице появилась небольшая улыбка и робкий кивок. Минсок не хотел отходить от парня. Даже дойти до своего места за рюкзаком и вернуться обратно, стало для него тяжелым испытанием. Они сидели молча. Может, Минсоку мерещилось, но когда он сел к Лу Ханю, тот слегка взбодрился. Лу Хань всё еще бледен и ощущал усталость в теле, но он время от времени будет поворачиваться к Минсоку, чтобы радостно улыбнутся ему. Настроение уже не такое серое и унылое.

***

День закончился, и новые друзья отправились в маленькое кафе рядом с университетом. Лу Хань, который был в начале дня и сейчас — два разных человека. Этот Лу Хань слишком энергичен и Минсок не хотел с ним расставаться. Он всегда обедал с Ифанем и Чунмёном, если была возможность. Сегодня компанию составлял Лу Хань. — Моё имя пишется вот так… — Лу Хань черкнул в блокноте два китайских иероглифа и вышло «鹿晗». Затем он повернул его Минсоку и снова сделал вид, как будто чего-то ждёт. — Красиво смотрятся, — Минсок внимательно вглядывался в них. Лу Хань слабо вздохнул. Минсок смутился и в который раз подумал, что не оправдал его ожидай, ведь очевидно по разочарованию в глазах: китаец ждал других слов. От этого у Минсока всё скрутилось внутри, он хотел наконец-то узнать, что Лу Хань постоянно ищет на его лице или какую реакцию ждет. Слишком много непонятной загадочности. — Минсок, — Минсоку так нравилось, как звучит его имя голосом Лу Ханя. — Твоё имя, если я не ошибаюсь, пишется так?.. Китаец царапал карандашом корейские буквы. Наблюдая за ним, было видно, что он не привык писать на иностранном для него языке. Лу Хань закончил и подтолкнул блокнот к Минсоку. На листе красовалось «김민석». Парень лишь кивнул, не зная как еще среагировать. Прежде чем он успел дать нормальный ответ, его до чертиков напугали. — Минни. Ты в порядке? Тебе что-нибудь нужно? С тобой все хорошо? Щёки зажаты между холодными руками и перепуганное лицо Чунмёна находилось почти вплотную. Ясно, Ифань раскололся. Рано или поздно Минсок понимал, что брат вытащит информацию о вчерашней ночи у Ифаня, но он не думал, что это произойдет так быстро. — Я в порядке, — Минсок улыбнулся, чтобы доказать брату правоту своих слов. — Как я рад, что Ифань остался с тобой, — сказал облегченно Чунмён. — О, кто это? Твой новый друг? Парень обернулся к Лу Ханю. Тот недовольно уставился на Чунмёна и потянулся, чтобы убрать руку неизвестного человека от щёк одногруппника. — Это мой старший брат, — произнёс Минсок. Он не понимал, почему Лу Хань сделал такое суровое лицо. Лицо нового друга разгладилось, а губы изогнулись в улыбке. Лу Хань убрал руку, от чего Минсок расстроился, но он всего лишь переместил её на запястье парня. Сердце забилось в два раза быстрее.

***

С того дня они неразлучны. На уроках сидят вместе. В свободное время переписываются по SMS и договариваются о встрече. По возможности Лу Хань гостит у Минсока и наоборот. Ифань и Чунмён радовались, что в его окружении появился такой человек, как Лу Хань. Парень рассказал новому другу, что должен был переехать в Корею еще в последнюю неделю марта, но кое-что произошло и перелёт пришлось задержать. Минсок был счастлив, когда узнал, что Лу Хань обожает футбол. Появилась новая причина лишний раз увидеться. Каждый раз они сближались, болея за одну команду, и устраивали временную войну, болея за разные. Как-то раз парни принимали душ после тренировки, и Минсок заметил, как Лу Хань с легким румянцем на щеках украдкой посматривал на него. Минсок неловко повернул выключатель и поспешил вытереться полотенцем. Надевая рубашку, он чувствовал, как спину покалывает от пристального взгляда. Минсок повернулся, он не встретился глазами с Лу Ханем, друг смотрел ниже. Затем опустил голову и скрылся за перегородкой. Точно так же Лу Хань смотрел на Минсока при знакомстве: с разочарованием. Из душевой одногруппник вышел уже в приподнятом настроении. Минсок хотел спросить, что означают его отчаявшиеся вздохи, внезапная грусть в глазах, но промолчал. Ему страшно узнать причину. Минсок схватился в сотый раз за пустую грудь.

***

— Ты вечно будешь одинок. — Нет! Я не хочу! — Имя никогда не появится на твоей груди. — Нет. Нет. Замолчи! — Ты никому не нужен. — Нет! Пожалуйста, хватит! — Ты. Останешься. Один. — Нет! — Минсок! — глаза расширились в испуге и пытались сосредоточиться на взволнованном лице. — Почему ты плачешь? — Лу Хань вытер влажные дорожки на щеках Минсока. Друга трясло. Тетрадь, за которой уснул Минсок, лежала в мокрых пятнах на столе. Холодный голос всё ещё звенел в ушах. На Минсока кричали его же страхи. Зачем? Зачем говорить такие слова? Почему голос должен был принадлежать именно Лу Ханю? Плечи подрагивали от воспоминаний. Ледяной голос разрывал его на части, оставляя умирать и истекать кровью внутри. Лу Хань не растерялся и обнял Минсока, поглаживая по спине круговыми движениями. Минсок вцепился в рубашку. Ему нужно тепло Лу Ханя. Ему нужно услышать его голос, чтобы забыть о страхах, о мерзких словах. Ему нужно напомнить себе, что это страшный сон, Лу Хань не такой. Нужно прийти в себя и лучший способ — это таять в его руках. Лу Хань напевал незнакомую тихую песню и покачивал из стороны в сторону, лишь бы Минсок больше не плакал. Мелодичный голос смывал тревогу и согревал душу. Плечи расслабились. Лу Хань оставлял на макушке короткие поцелуи. Минсока не волновало, что они сидят уж слишком интимно для друзей. Ему комфортно, это положение заставляет думать, что он принадлежит рукам Лу Ханя. Это длилось около десяти минут, после чего появилось жуткое смущение. Лу Хань обнимает его, щекой прижавшись к голове. Рука парня все еще оставляет узоры на спине, а другая — придерживает талию. Минсок до сих пор хватался за рубашку, а вторая рука — притягивала за шею друга. Где-то в середине рыданий Минсок оказался у Лу Ханя на коленках. Если десять минут назад ему было все равно, то сейчас ему было жутко стыдно. Даже с Ифанем было проще. Сейчас же Минсок не знал, как отпустить Лу Ханя и не сделать ситуацию более смущающей. Кажется, парень тоже напрягся — руки обмякли, в макушку уже не дышали. Минсок побоялся поднять глаза и встретиться с Лу Ханем. Как ему объяснить этот порыв? Как испарить неловкость? Он благодарен за утешения, но это не значит, что теперь можно нагло сидеть у него на коленях. Сейчас Минсок хочет навечно запереться в комнате. — С тобой все в порядке? — заботливо спросил Лу Хань, возобновляя утешения. И Минсок снова расслабился. Появилось желание зарыться на груди, но он не такой смелый. Лу Хань добрый и внимательный, поэтому так волнуется о друге. Это единственное объяснения тому, почему ему разрешили остаться в успокаивающих объятьях. Минсок опять сжал ткань рубашки. И вдруг он отстранился и начал собирать вещи. — Минсок? — в недоумении спросил Лу Хань. Он растерялся от того, как одногруппник в спешке сует тетради в рюкзак. — Извини. Я вспомнил: мне нужно идти. Увидимся завтра, — попрощался Минсок и выбежал из квартиры.

***

Серия громких ударов. Чунмён поспешил открыть дверь. — Что стряслось, Лу Хань? — Чунмён знает, зачем пришёл парень, но обещал Минсоку. — Чунмён-хён, Минсок дома? — Лу Хань обвёл взглядом квартиру. — Его нет. Он сказал, что останется у друга на ночь. А что случилось? — было неприятно лгать, но Чунмён должен, пока не узнает, что происходит. — Он не отвечает на сообщения и звонки. Я просто… Неважно, возможно, я завтра его увижу. Спасибо, хён, — Лу Хань опять огляделся и ушёл. За парнем закрылась дверь. — Минсок, я жду объяснений, — Чунмён подошёл к кровати, где клубочком свернулся Минсок. — Ты избегаешь его со вчерашнего дня. Вы поссорились? — Чунмён присел на край постели и погладил по волосам брата. — Хён, что ты почувствовал, когда впервые встретил Ифань-хёна? — тихо прошептал Минсок. — Я бы не сказал, что это была любовь с первого взгляда. Я имею в виду, что знал только имя и этого мало, но когда он держал меня, я ощущал себя полноценным. Ифань стал моим продолжением. Минсок повернулся — теперь старший мог видеть, каким на само деле убитым был Минсок. Даже хуже, чем после бессонных ночей в конце марта.  — А можно ли испытывать такие чувства к тому, кто не является твоей второй половиной? Чунмён был обескуражен. Он не знал, что ответить брату. Младший был на пределе, как будто вот-вот расплачется. — Минни… Скажи мне. Что случилось? — умолял старший. — Хён… Думаю я… Я влюблён в Лу Ханя, — Минсока начало трясти, Чунмён приобнял брата. — Кажется я люблю его, хён. Но… — первая слеза скатилась по щеке. Минсок сломался перед ним. — Я видел… Видел кончики имени. Они были чёрные. Он не… Не одинок. У него уже есть родственная душа, — младший откровенно плакал и прижимался к брату, но боль не унялась. — Я не могу его любить! Я ему не нужен. У него есть к кому идти. Чунмён молчал. Слова утешения не находились. —Почему… Почему им не могу быть я? Почему?

***

Минсок наконец-то заснул. Чунмён вышел из комнаты и написал Лу Ханю, может ли он ненадолго встретиться с ним. — Хён, Минсок был дома, я прав? — сидя за столиком в кафе, сразу же спросил Лу Хань. Чунмён просто кивнул, у него не было оправдания. — Он меня избегает? — голос был полон горечи. Глаза тусклые и не сверкают как раньше. Старший не знал из-за Минсока это или нет, ему все равно было жаль Лу Ханя. — С Минсоком… Кое-что случилось, — начал Чунмён. Было видно, как Лу Хань относился к Минсоку, и это не его вина, что брат влюбился, но он хотел помочь Минсоку. — Держись теперь, пожалуйста, на расстоянии. Лу Хань помутнело еще больше после сказанных слов. Очевидно, что его просят больше не разговаривать с Минсоком. Было тяжело не видеть его целый день, а тут придётся навсегда расстаться. Он держался за кружку с кофе, которую заказал пару минут назад и до сих пор не притронутся к напитку. Лу Хань еле заметно кивнул. Будет сложно, но если Минсоку будет легче, то у него нет другого выбора.

***

— Почему? — Лу Хань уставился на отражение тела в зеркале и ударил по стене ладонью рядом. — Почему?! — в ход пошли кулаки. Парень посмотрел на грудь. Черные штрихи уже полностью зажили, оставив на коже прекрасное имя «김민석». — Почему ты черное?! Ты должно быть красным! — Лу Хань успел подумать, что нашёл вторую половинку, когда Минсок подошёл к нему в первый раз. Но всё глухо, Минсок никак не среагировал на имя, даже когда он его написал и показал. Увидев в душевой, что грудь Минсока чиста, Лу Хань убедился: Минсок не его вторая половинка. Может быть, существует еще один 김민석, который заставит его сердце биться чаще? Он даст себя почувствовать полноценным человеком, которому ничего не надо, кроме любимого рядом. Где-то 김민석 ждет, когда его найдут, а на груди будет выведено черным «鹿晗». Неужели кто-то будет представлять для него большее значение, чем нынешний Ким Минсок? — Почему ты должно быть чёрным?! Ведь у Минсока оно не появилось! Почему всё обернулось таким образом?! Чунмён сказал не подходить к Минсоку, но Лу Хань горел желанием помочь и поддержать друга, однако слова старшего настолько выбили из равновесия, что ничего другого, как покорно послушаться сделать не смог. Зачем произнёс жестокое «да», хотя стоило возразить? Лу Хань продолжал играть с Минсоком в друзей и ведь давно убедился, что не видит в нём просто друга. Он пытался вбить в голову: только дружба их связывает, но в ту ночь, когда Минсок оказался в объятиях и прижимался к нему, Лу Хань окончательно сдался. Он не в силах остановить себя. Его влечет к Минсоку. И это несправедливо. Для них обоих. Они не родственный души. Рано или поздно на груди Минсока появятся следы, указывающие его принадлежность к другому человеку, и это будет не Лу Хань. Он и сам, в конечном счете, встретит вторую половинку. Они лишь навредят друг другу. Минсоку будет больно. Лу Хань этого не хочет.

***

В течение следующих дней Лу Хань и Минсок делали вид, что не знакомы. Они больше не сидели вместе и не обедали за одним столом. На футболе старались избегать касаний и взглядов. Словно чужие. Чунмён признался, что разговаривал с Лу Ханем в тот день. Минсок ценил заботу брата. Он рассчитывал, что на расстоянии разберётся в себе и забудет неправильные чувства. Возможно, он убедит себя, что это бред: любовь к Лу Ханю — дурная привычка, которая выйдет ему боком. Проходили дни, уверенность и убеждения рушились, а любовь только крепла. Минсок ловил себя на мысли, что отчаянно хочет вернуть Лу Ханя и видеть рядом, болтать о всяких глупостях, смеяться над шутками, узнавать, как прошёл день или просто молча сидеть около него. С каждым новым появлением в классе Лу Хань выглядел бледнее. Под глазами появились мешки. Волосы спутаны и торчат в разные стороны. В те редкие моменты, когда они встречаются взглядами, Минсок видел безнадёжность и просьбу прекратить мучения. Но он никогда не подходил к Минсоку. Они оба пытались жить друг без друга. И это был настоящий Ад. — Минни, ты должен поесть, — умолял Чунмён брата во время перерыва. — Хён, я не хочу… — ответил Минсок, вдыхая запах кофе, который не будоражил, как раньше. — Ты толком ничего не съел за завтраком и сейчас даже не притронулся к ланчу. Минсок, ты почти не ешь и не спишь, — Чунмён посмотрел на него с беспокойством. У Минсока, правда, нет аппетита, ему трудно засыпать. Он полностью вымотан. — Прости, хён. Я пойду, — Минсок уже поднимался, когда Ифань вручил ему коробку с едой. — По крайней мере, возьми с собой. Ты можешь проголодаться попозже, — серьёзным тоном сказал Ифань, и Минсоку ничего не оставалось, как захватить коробку с собой. Минсок кое-как заставил себя перестать искать в толпе голодающих студентов макушку Лу Ханя. Расстроившись, что парня здесь точно нет, он направился к двери. Может, он сам виноват, что витал в облаках или это вина другого человека, потому что тот дернул ручку очень сильно. Но факт заключается в том, что он не удержал равновесие и плюхнулся на входящего. Знакомое прикосновение и тепло. Минсоку не нужно поднимать голову: это был Лу Хань. Его руки не просто удерживали тело, а прижимали к себе. Минсок почувствовал успокаивающие удары сердца в такт его. Он притягивался ближе, стараясь стереть малейшее расстояние между ними. Его собственные руки соединены за спиной Лу Ханя в тугой замок. Всё было на своих местах. Минсок чувствовал покой. Ощущения так же быстро исчезли, как и появились. Тепло пропало. Минсок стоял с опущенной головой и пялился в пол, пока за спиной не услышал звук закрывающейся двери. Один в коридоре, внутри стало совсем пусто.

***

Минсок не видел Лу Ханя ни на одной лекций. Но странность заключалось в том, что на тренировку по футболу он тоже не пришёл. Как плохо бы он себя не чувствовал, Лу Хань никогда не упускал возможность лишний раз погонять мяч. Минсок начал переживать, ведь что-то серьезное могло случится. Попал в больницу? Проблемы в семье? Или сбила машина?.. Еле дождавшись, когда закончится тренировка, он побежал к Лу Ханю домой. Минсок пытался дозвониться, но ответом были противные гудки. В ушах стоял шум собственного сердца, губа вся искусана, от тревоги нервы скрутились в узел. Доехав на лифте на нужный этаж, Минсок помчался к двери и забарабанил по ней кулаками. Вместо Лу Ханя ему открыл Исин. Его называли гением в области танцев и по совместительству соседом Лу Ханя, который тоже из Китая. Беззаботное лицо Исина не изменилось, когда на пороге он увидел запыхавшегося Минсока. — Исин! Где Лу Хань? — Лу-гэ не сказал тебе? — Исин безэмоционально посмотрел на парня. — Что не сказал? — терпение Минсока почти лопнуло. Но он сдерживался, ведь Исин не виноват в проблемах между ним и Лу Ханем. — Он зашёл сегодня рано утром в универ и предупредил, что уезжает. Он вернулся в Китай, — его тон соответствовал выражению лица. Стук в ушах испарился, оставляя звуконепроницаемую стену. Никаких встреч с Лу Ханем, разговоров, касаний рук. Лу Хань покинул его. Больно понимать, что он отправился на поиски второй половины. Минсоку нужно найти Лу Ханя. Быть с ним. Настолько долго, насколько возможно. Минсок будет довольствоваться ограниченным временем, проведенным с ним, пока Лу Хань не найдет родственную душу. Только пусть не бросает его так. Не в таком состоянии.

***

— Хань, мы можем поговорить? — спросила мама. Лу Хань инстинктивно посмотрел на настенные часы. До одиннадцати часов вечера оставалось еще пять минут. В голосе мамы слышалось волнение за сына. С самого приезда он вёл себя странно. Лу Хань слабо улыбнулся и встал с дивана. Из прохожей донеслись колеблющиеся удары в дверь. Почти ночь и для гостей уже поздно, да и семья Лу никого не ждала. Отец Лу Ханя встал с кресла и направился к входной двери. Лу Хань услышал голос. — Лу Хань! Лу Хань! Как только ноги принесли его в прохожую, он сразу дернул за ручку. У него не было шанса увидеть хозяина голоса, его тут же поймали в кольцо рук. Фигура несомненно принадлежала единственному человеку, которому удалось придать его миру краски. Только он заставлял чувствовать себя полноценным и счастливым. Он без слов прижал Минсока к себе. — Хань, дорогой, что происходит? — в замешательстве спросила госпожа Лу. Лу Хань не хотел отпускать парня, но он обязан объяснить родителям происходящее. — Добрый вечер, — внимание Лу Ханя привлёк Ифань, стоящий в двух шагах от них. — Мы приносим извинения за поздний визит. Мы друзья вашего сына, — объяснил блондин. — Мы просто… Не успел Ифань договорить, как хватка на плече Лу Ханя стала мощнее. Минсок согнулся почти пополам, из горла вырывался хрип, руки хватались за грудь. Пока Минсок издавал негромкое мычание из-за боли, Лу Хань опешил: эта реакция была ему знакома… Не может быть! — Ему исполнилось восемнадцать?! — спросил с упрёком у Ифаня парень. Он продолжал поддерживать Минсока, чтобы тот не упал. — Да, но сегодня не его день рождения! — в панике на повышенных тонах сказал Ифань, держа Минсока под руку. — Я извиняюсь, но Вы не могли бы одолжить нам комнату, пожалуйста? Минсок корчился и извивался от нарастающей боли на кровати. Ногти впились в грудь в попытке унять жжение. Прозрачные ручейки стекали по щекам. Минсок чем-то напоминал умирающего. Его удалось затащить в комнату к Лу Ханю. Из-за слёз и боли трудно было говорить, но он слабо звал Лу Ханя. А парень ничего не мог сделать: только держать за руки. Несколько секунд спустя начали появляться ярко-красные линии на груди. Лу Ханя разрывало. Он бесполезен и ничего не может, кроме как наблюдать за мучениями и криками. Медленно штрихов становилось больше. Парень боялся увидеть имя, которое будет прочитано на груди любимого, но в то же время он ждал, тихо надеясь, что когда всё закончится, он будет разглядывать грудь с собственным именем, гордо выгравированным на раздражённой коже. — Хань! Хань! — вопил и плакал Минсок. Он тоже боялся и одновременно надеялся. Лу Хань вытирал слёзы с лица. Минсок умолял не отставлять его одного, и Лу Хань хотел уверить парня, что не уйдет и останется с ним навсегда, но слишком жестоко обещать, особенно, если придётся когда-нибудь покинуть. Ночь оказалась стрессовой для обоих, но Лу Хань не отходил от кровати, не отпускал руку и стоял на коленях рядом. Солнце выглядывало из-за горизонта, освещая улицы Китая. В то время Минсок уже тихо спал и не отзывался в ответ на пульсирующую боль. На груди тёмно-бордовые пятна и резаные следы непонятного имени. Госпожа Лу любезно перевязала ожог Минсоку, за что Ифань поблагодарил ее и отца Лу Ханя, что тот позволил им остаться. Парни сидели в тишине несколько минут. Первым нарушил молчание Лу Хань. — Ифань-хён, ты сказал ночью… Ты сказал, что сегодня у Минсока не день рождения. То есть ему уже восемнадцать? — нерешительно спросил Лу Хань. Ифань смотрел на спящего Минсока, но кивнул младшему. — Но у него не было имени… — Поэтому Минсок так боится одиночества: имя так и не появилось. Он испугался, что никогда не найдет родственную душу. Ему страшно любить тебя, потому что стоит тебе найти вторую половинку, ты его бросишь. — Минсок любит меня? — Я думал, что ты это понял, когда Минсок ночью ворвался в твой дом. Ты не должен был улетать. Ты представляешь, что он устроил, пытаясь получить билет на самый ранний рейс до Пекина? — по-дружески отчитывал парня Ифань. — Почему ты вдруг решил вернуться в Китай? Потому, что Минсок избегал тебя? — Я вернулся только потому, что мама не хотела, чтобы я праздновал день рождения вдали от дома. Завтра я собирался вернуться в Корею. — Ты не навсегда улетел? — Да. Я отпросился лишь на несколько дней. — Ха-ха-ха! Сделай вид, что мы решили тебе сюрприз на день рождение сделать. Кстати, а когда он у тебя? — Угадай. С днем рождения меня! — Как?! Но вчера же с тобой все было хорошо, — брови старшего взлетели вверх, он растерянно уставился на младшего. — Мой ожог появился ещё двадцать шестого марта. Я так и не выяснил причины, почему так рано. Забавное совпадение, что имя на моей груди гласит «Ким Минсок». Но оно уже черного цвета, поэтому не наш Минсок предназначен мне судьбой, — Лу Хань печально обернулся. Выражение лица умиротворённое и спокойное, не такое, как было меньше часа назад. — Двадцать шестого марта?! Она появилась у тебя двадцать шестого марта?! — сорвался на крик Ифань. — Ну… Да. Я поэтому-то и задержался с переводом в Корею. Я должен был переехать еще до апреля, но родители решили дать мне неделю: оправиться после нанесения ожога, — разъяснял парень с хмурым видом. А глаза Ифаня бегали туда-сюда: то к Лу Ханю, то к Минсоку. — Что случилось? — Ничего. Не хочу сглазить. Подождем, пока Минсок не проснётся. Я выйду, а то мне нужно позвонить Чунмёну, он, наверно, все ногти уже сгрыз от беспокойства, — у двери Ифань прислонил к уху телефон. Лу Хань пропустил пальцы между тёмно-каштановых прядей. Возможно, это последний раз, когда ему позволено вот так трогать Минсока. Он очнётся и почувствует тягу к другому человеку. Парень задавался вопросом, может ли быть причиной влечения к Минсоку — схожесть его имени и имени на груди Лу Ханя. Невозможно, ведь он же на самом деле влюбился в эти красивые глаза. Какие жестокие вещи творит мир… Из размышлений парня вырвала мама, зовущая спуститься вниз позавтракать и отнести еду Минсоку. Лу Хань не мог надолго оставить парня, поэтому пулей прибежал на кухню и набрал достаточно для двоих. Ставя тарелки на поднос, сверху послышался срывающийся и хриплый крик, далее последовал грохот. Испугавшись, Лу Хань рванул обратно в комнату. Он открыл дверь и увидел, как Минсок старается подняться с пола. Руки не в силах поднять собственный вес. Лу Хань приблизился помочь, но Минсок лишь ухватился за пояс и вжался. — Не оставляй меня, пожалуйста, — прижимаясь грудью в парня, а тот старался отстраниться и не повредить свежий ожог. — Мин… — Оно твоё. — Что? — Я знаю, это твоё имя, — Минсок немного отодвинулся и коснулся забинтованной груди. — Я запомнил, как оно пишется. Я ощущаю штрихи на коже, и они в точности повторяют твое имя. Пожалуйста, Хань, — Минсок пристально смотрел на него, держа в ладонях его руки. — Прошу, скажи, что это моё имя у тебя на груди. Пожалуйста… — ладони переместились в то место, где была метка Лу Ханя. Глаза продолжали умолять. Парню невыносимо видеть такого Минсока. Довольно. Минсок достаточно страдал. Они долго отрицали привязанность друг к другу. С них хватит. Лу Хань, едва касаясь, провел линию от виска до подбородка и потянулся к пухлым розовым губам. Он давно мечтал их целовать. И теперь они отдаются чувствам. Лу Хань целует медленно, нежно, с любовью, извиняясь, что ушёл и не предупредил, заставил переживать, не рассказал о терзающих мыслях и мучил обоих. На губах солёный вкус слёз Минсока и сладкий, потому что они теперь точно принадлежат друг другу.

***

— Так ты хочешь сказать, что Лу Хань получил ожог в ночь дня рождения Минсока, а Минсок — в ночь дня рождения Лу Ханя? — расспрашивал Чунмён Ифаня. Только блондин был в состоянии объяснить ничего не понимающему парню. Двое других обменивались застенчивыми улыбками и выпытывать информацию у них бесполезно. — Да. Вот в принципе и всё. Они вернулись в Корею, как только Минсок немного оправился после нанесения ожога. Краснота ещё не спала и повязка до сих пор обмотана вокруг груди. Её решили снять чуть позже. Не зная имени, Минсок и Лу Хань вели себя как родственные души. Лу Хань не отходил от парня ни на шаг, а Минсок был не против. По приезде в Сеул они сразу направились домой, где их ждал с допросом Чумнём. — Я хотел бы разозлиться на вас, игнорщиков, но Минсок выглядит таким счастливым, — Чунмён приобнял Ифаня и положил голову ему на плечо. — Неужели сильно переживал? — обернул руку вокруг талии парня и по-отечески посмотрел на тихо хихикающую парочку. — А ты как думаешь. Знаешь, я вспомнил, как моя мама следила за тобой, пока я принимал душ, чтобы ты «случайно» не зашёл, — сказал Чунмён со смешком, вспоминая первые недели вместе с блондином. — Полагаю, теперь наша очередь преследовать Лу Ханя. — Ага, но сначала дадим им расслабиться.

***

В течение недели покраснения исчезали, ожог постепенно заживал и формировался в имя. Лу Хань вызвался снять повязку. Страх и ожидание сидели в нём. Даже если Минсок сказал, что имя принадлежит Лу Ханю, парню нужно было убедиться в этом самому. Бинт выпал из рук, получерные штрихи ясно выделялись на коже. Лу Хань никогда не испытывал такое блаженство при виде своего имени. Он хотел прикоснуться и удостовериться, но побоялся причинить боль. Минсок потянулся к отметине. Тонкие пальцы медленно повторяли маршрут линий с восхищением в глазах. — Это моё имя, да? — рука Лу Ханя зависла в воздухе над «鹿晗». — Да. Это твоё имя, — Минсок радостно улыбнулся застывшему Лу Ханю. Этот вопрос возникал не первый раз. Лу Хань неоднократно спрашивал: уверен ли Минсок в том, что это его имя. И парень постоянно убеждал Лу Ханя, что другого имени быть не может. — Почему они не появились раньше? Ты так переживал, — отчитывал Лу Хань метку на теле. Минсок засмеялся. — Это не сон? — Лу Хань посмотрел на лучезарно улыбающегося парня. — Нет. Это реальность.