Долг

      Еще затемно они подъехали к дому, в свете фар казавшемся неприветливым. Ольга выкарабкалась из машины, и мороз, на пару с порывистым ветром, резко выбили одурманивающую сонливость. Она с любопытством осмотрелась, хотя окрестности трудно было разглядеть: небо, затянутое тучами, не пропускало свет от луны и звезд, а фары освещали лишь фасад неуютного, темного дома.       В доме было на удивление тепло, но в воздухе витал запах нежилого помещения. Ольга заглянула в гостиную, оказавшуюся большой и просторной, потом зашла на кухню, которая наоборот была крохотной, едва ли двум людям здесь можно было разминуться, и увидела на столе конверт со своим именем. Она взяла его в руки с какой-то опаской, погладила чуть шероховатую бумагу и, наконец, медленно и аккуратно вскрыла.       «Здравствуйте, уважаемая мисс Хоуп. Я очень сожалею, что именно таким способом вы отплачиваете мне услугу, но особого выбора у меня не было. В вашем полном распоряжении мой дом. К вашему приезду приготовили спальни, привезли продукты и подключили телевидение, в подвале вы обнаружите спортзал. Все для вас. Единственного, чего не будет — это Интернета. И связь только с мистером Роджерсом, но прошу крайне редко ее использовать.       В пяти милях расположился небольшой городок, до него вы доберетесь на машине, которая стоит в гараже. Прошу вас и мистера Барнса представляться супружеской парой. Это ради вашей общей безопасности. В конверте вы так же найдете кольца. Представьтесь какими-нибудь православными греками, кстати, документы тоже в конверте. Я бы предложил вам представляться братом и сестрой, но подозрительно, что столь близкие родственники будут жить так долго на отшибе, а лишние пересуды ни к чему.       Я догадываюсь, что вы захотите применить код к сержанту Барнсу. Прошу, прежде чем его применить, вызовите Стивена. Опять же, для вашей общей безопасности.       И еще. Я в вас верю. Конечно, я сомневаюсь, что вы сможете вытащить ту дрянь из головы сержанта Барнса, но вы сможете научить заново с ней бороться. Я знаю, что у вас получится. Знаю на собственном опыте.       Всего наилучшего, ваш Ник Фьюри».       Ольга тупо уставилась на письмо, перечитала еще раз, достала кольца и примерила то, что поменьше. Село как влитое.       — Фьюри знает размер моего безымянного пальца, — растерянно сказала Ольга. — Откуда?       — Честно говоря, без понятия, — обескуражено сказал Роджерс.       Ольга неопределенно хмыкнула и, вздохнув, ответила:       — Ладно. Думаю, все устали и надо отдохнуть. Стивен, вы надолго с нами останетесь?       — К сожалению, я буду вынужден уехать сразу, как отдохну.       Ольга не смогла скрыть своего испуганного огорчения, но Роджерс ей лишь ободряюще улыбнулся. Спохватившись, она посмотрела на Барнса, но тот хмуро оглядывал кухню и, кажется, не видел ее испуга.       На втором этаже расположились четыре маленькие спальни, ничем не отличавшиеся друг от друга: неуютные, аскетичные, словно номера в гостиницах, с безликими картинами на стенах. Свою она распознала по покрывалу розового цвета. Еще Ольга обнаружила в разных концах коридора две ванные комнаты с совмещенными санузлами, что ее даже обрадовало.       Перед тем как уйти в свою спальню, Ольга тихо попросила Стивена не уезжать не попрощавшись. Хоть лишних пять минут не быть наедине с мужчиной, которого она боялась.       Когда Ольга проснулась, она каким-то шестым чувством поняла, что Роджерс уехал. В доме стояла полнейшая тишина. Ольге до одури не хотелось выползать из комнаты и, замотавшись в одеяло, как в кокон, она предалась черным мыслям. Ей представлялось, как Барнс подкрадывается к ней сзади и начинает душить. Или ночью, когда она спит, приходит в спальню и душит подушкой. Или хватает резко нож и режет горло, заливаясь ее кровью. Все картинки почему-то выглядели комичными. У Барнса было кровожадное выражение лица, как в плохих фильмах ужасов, а Ольга пафосно умирала. Потянувшись, она долго вздохнула, усилием воли прогнала мрачные видения и нехотя поплелась в ванную комнату.       В уютной гостиной, выполненной в бежевых тонах, на мягком диване сидел Барнс с дневником в руках. Большой телевизор, повешенный на стену, был выключен, старый музыкальный центр тоже, и тишину нарушало только тиканье часов. Отметив, что Барнс начал выполнять рекомендации, она тихо поприветствовала:       — Добрый день, Джеймс.       И быстро добавила, увидев, что он судорожно закрыл тетрадь:       — Это ваш личный дневник, читать я его не буду. Пишите когда и где вам хочется, лишь бы писали.       При виде Барнса все мысли, даже черные, вылетели из головы. Она нервно покусала губы, посмотрела на большие настенные часы, которые показывали уже почти два часа дня, и спросила:       — Стивен давно уехал?       Барнс только кивнул, даже не взглянув на нее. Этот молчаливый кивок напугал больше, чем если бы он приставил ей пистолет. Если он не хочет идти на контакт, значит он и правда… правда… Сейчас она никак не могла озвучить даже мысленно то, чего боится.       Она покрылась липким потом и, едва слыша из-за бешеного стука сердца собственный дрожащий голос, начала быстро говорить:       — Итак, на сегодняшний день план действий такой: мы сейчас с вами завтракаем. Или обедаем, даже не знаю, как будет правильно. Потом прогуляемся, пока светло, оглядим окрестности. Вечером поужинаем и посмотрим какой-нибудь фильм или почитаем что-нибудь…       Барнс снова кивнул, и, отчаявшись, Ольга задала глупый вопрос:       — Кстати, во сколько здесь темнеет?       — Рано. Это горы.       Она протяжно выдохнула. Начитавшись детективов в юности, она считала, что необходимо установить контакт. Чем раньше, тем лучше.       Подружившись с жертвой, убийце сложнее будет убить ее.       Да вообще! С чего она взяла, что Барнс будет ее убивать? Хватит подлых мыслей, хватит дрожать как осиновый лист при каждом взгляде на него. Ольга упрямо мотнула головой. Сама себя накрутила и начала вариться в этом, да еще с удовольствием. Роджерс прав: во-первых, Ольга не тот объект, чтобы ради нее придумывать такую сложную схему и задействовать Барнса, а во-вторых, есть программа, которая активируется только тогда, когда зачитывается код. Но подсознание — штука темная…       И все же, облегчение внезапно навалилось и у нее подкосились ноги, отчего пришлось опереться на спинку дивана. Осознав, что молчание затянулось, она выдавила:       — Тогда с обедом следует поторопиться. Пойдемте на кухню. У вас есть предпочтения в еде?       Когда Барнс резко встал с дивана, Ольга вздрогнула, а сердце ушло в пятки. Она еще раз мысленно отругала себя за трусость.       — Нет, — после заминки ответил Джеймс.       — А из напитков? Чай, кофе, кола?       — Мне все равно.       — Тогда попробуем начать с кофе. Колу, — Ольга открыла холодильник и увидела несколько упаковок колы, — мы пустим на что-то более полезное, чем наши желудки.       Кухня была хорошо оснащена: двухкамерный холодильник, битком набитый продуктами, варочная поверхность, духовой шкаф и другая бытовая техника, без которой уже невозможно представить жизнь современного человека. Первым делом Ольга потянулась к кофеварке. Барнс же безучастно сидел за столом.       Пока Ольга готовила кофе, мысли, наконец-то, вошли в правильное русло. Вполне вероятно, что вне стен клиники реабилитация Барнса может пройти неплохо именно потому, что ему придется втягиваться в бытовые процессы жизни. Готовить, что-то ремонтировать, ездить за покупками, общаться. Хотя разговорить его, казалось Ольге, будет сложнее всего. Значит, придется разговаривать за двоих. Любопытная мысль остро кольнула: он же был лишен такой жизни, к чему, в конечном итоге, она приведет? Она с досадой поморщилась. Как-то раньше надо было думать об этом. Ну что ж, сделанного уже не воротишь. Как ни крути, клиника была бы наилучшим выходом.       Очнулась она, когда кофеварка начала весело потрескивать, оповещая, что кофе готов. Ноздри Ольги затрепетали, улавливая упоительный, чуть сладковатый, с примесью шоколадной нотки, аромат, и она зажмурилась от удовольствия.       — Джеймс, вы умеете готовить? — спросила Ольга, разливая кофе по кружкам.       — Нет.       — Будем учиться вместе, — она несмело улыбнулась. — Я тоже не умею.       Попивая маленькими глотками обжигающий напиток, она вспомнила, что Роджерс дал досье на Барнса и просил не рассказывать ему об этом, и отругала себя за то, что валялась без дела в кровати, вместо того чтобы ознакомиться с ним.       Допив свою порцию, Ольга приступила к приготовлению обеда, точнее гарнира. Барнса же она попросила заняться мясом и внимательно проследила, как тот его нарезал. Отметила, что координация не нарушена: он четко, быстро и без лишних движений отрезал два куска. Хотя, по правде, когда он взял нож, Ольга испуганно вздрогнула и тут же испуганно посмотрела на него. Заметил? Нет? Но Барнс если и заметил, то виду не подал.       Ольга наставляла его: отбить мясо, поперчить, кинуть на сковородку. Он все делал беспрекословно и молча. Лишь кивал или пожимал плечами. Ольга от досады закусила губу, необходимо было разговорить его хоть ненадолго. Чтобы понять, нарушена ли речь.       Когда мясо с гарниром приготовилось, они пообедали. Опять же, она внимательно присмотрелась, как он ел. Быстро и аккуратно. Кристофер Лоуренс ел неряшливо, всегда что-то пачкал или разбрызгивал. Ей неприятно было с ним обедать, хотя во многом он был хорош и в первую очередь, как врач.       Ольга загрузила грязную посуду в посудомоечную машину и предложила пойти погулять, пока еще на улице было светло.       В шкафу в прихожей нашлась теплая одежда и обувь по размеру. Ольга соскучилась по снежным зимам. В Сан-Франциско, где она жила последние полтора года, снег зимой был редкостью, и она ощутила небольшой энтузиазм от предстоящей прогулки.       — Ой, кольца забыла. Вряд ли кого-нибудь встретим в лесу, но Фьюри сказал их носить. Вы знаете Ника Фьюри?       — Нет.       — Нельзя сказать, что я его тоже знаю. Так, знакома. В письме он написал, что мы должны представляться супружеской парой.       Ольга сбегала за кольцами. Видеть свой палец снова окольцованным было неуютно.       — Вот. Наденьте.       На улице стояла типичная февральская погода: завывал сильный ветер, рваные клочья низких облаков постепенно затягивали небосвод и обещали обильный снегопад. Но пока еще проглядывало солнце. Ольга с наслаждением вдохнула кристально-чистый воздух с горьковатым хвойным запахом и начала разглядывать дом, который снаружи не производил впечатление большого, но внутри, на удивление, оказался вместительным. Темно-зеленого цвета дом построили на невысоком холме, ярдах в пятидесяти от основной дороги; разлапистые ели близко подобрались к жилищу и надежно скрывали его от посторонних глаз. А за домом открывалась небольшая площадка — летом здесь было бы удобно играть в волейбол или бадминтон.       Осмотревшись, Ольга поинтересовалась:       — Вы умеете кататься на лыжах?       — Умею.       — А я нет. Ни на лыжах, ни на коньках. Нам оставили приличную сумму денег, думаю, что в городе мы сможем купить лыжи. Надо будет попробовать.       Барнс лишь пожал плечами. Ольга устремилась в лес, но идти по пересеченной местности было тяжело и вскоре ей стало жарко. Барнс же шел легко, настороженно и постоянно окидывал взглядом окрестности.       — Хотя где здесь кататься? Сплошные деревья, — недовольно пробурчала Ольга.       — Вы в лесу никогда не были?       Ольга удивилась острому слуху Барнса, ей казалось, что она тихо ворчала. Но осознав, что Барнс сам о чем-то спросил, улыбнулась.       — Нет. Точнее один раз летом за грибами ходила. Мне тогда лет пятнадцать было. Так боялась поганок набрать, а набрала полное ведро сыроежек. Более… благородные грибы собрали мои друзья. Они-то не первый раз ходили за ними.       С наступлением сумерек Барнс стал еще настороженней и заразил нервозностью Ольгу. На обратном пути она шла и вертела головой, проклиная свою трусость. За каждым деревом ей начали казаться наемники. Она тихо вскрикнула, когда впечаталась в спину вставшего Барнса, который поджидал ее отставшую.       — Извините, — невнятно пробормотала Ольга. — Как-то здесь неуютно.       Дома они быстро приготовили легкий ужин, и Ольга с отвращением отметила у себя трясущиеся руки. Для успокоения она заварила ромашковый чай.       — Джеймс, вы не страдаете бессонницей?       — Страдаю.       Ольга обратила внимание, что Барнс не сказал, что плохо спит, а использовал слово, которое произнесла она сама. Кивнув на чайничек, она сказала:       — Тогда в качестве лечебных целях необходимо его пить три-четыре раза в день. Пока заваривается, могу ли я осмотреть ваш… вашу руку?       Барнс пожал плечами и аккуратно стянул толстовку, стараясь не делать резких движений. Ольга робко подошла и внимательно оглядела стык с живой плотью. Как завороженная, провела пальцами левой руки по аккуратному шву, легонько прошлась по месиву из шрамов на груди и, спохватившись, отдернулась. Ей показалось, что пальцы ее бионической руки подрагивали. В голове от собственной смелости зашумело, но все же она заметила, что Барнс сидел как истукан. Не пошевелился, не поморщился.       — Удивительно, — прошептала Ольга. Она отошла от Барнса, но все еще поглядывала на искусственный плечевой сустав. — Она чувствительна?       — Да.       Ольга сосредоточенно разлила чай, понимая, что необходимо задать неприятный вопрос. Была у нее черта — оттягивать неприятные моменты. Но все же она спросила:       — Джеймс, я должна спросить, как вы ее получили. Я понимаю, что вам, возможно, не хочется все это вспоминать. Или нет?       — Да. Я чувствую… вину.       Ольга обдумывала ответ. И вот оно! Вот оно смутное ощущение, из-за которого она в машине не расспрашивала Роджерса о прошлом. Она вспомнила слова Барнса еще в ее квартире. Нет, горечи в словах нет было. Но… Было определенное желание не доставлять хлопот. Он сам предлагал себя заморозить.       Ольга тяжело вздохнула. О вине она кое-что знала.       — Наши воспоминания, — тихо сказала Ольга, — действия, которые мы совершали, порой окрашены негативными или условно негативными эмоциями. Страх, стыд, грусть, печаль или вина. Вспоминать часто больно по разным причинам. Я не настаиваю, чтобы вы рассказали об этом сейчас, если не хотите. Но я буду ждать, когда вы расскажете.       Грея вечно холодные руки о чашку с чаем, она надеялась, что в досье на Джеймса Бьюкенена Барнса найдется какой-нибудь ключик к его пониманию. А еще ей отчаянно хотелось окончательно избавиться от страха. Который за четыре дня знакомства с ним стал уже родным. И который она отвратительно скрывала от него.       Досье оправдало надежду лишь частично. В нем говорилось, что Барнс родился десятого марта тысяча девятьсот семнадцатого года, охарактеризован как человек с достаточно высокими моральными качествами, ветеран Второй Мировой войны. В детстве подружился со Стивеном Роджерсом. Когда Роджерс стал капитаном Америка, Джеймс пошел за ним, как верный его соратник. В сорок третьем попал в плен, где вынес долгий период пыток. В сорок пятом сорвался с поезда и считался погибшим. Дальше было досье уже на Зимнего Солдата, от которого волосы на голове зашевелились. Семьдесят лет постоянного контроля и манипуляции сознанием. Семьдесят лет постоянных заморозок и обнуления. Что же творится в его голове, и как это выяснить?       Уже в сороковых годах были технологии, позволяющие сделать такой высококачественный протез как у него. К слову не хуже, а то и лучше, чем ее. В сороковых же годах в него внедрили программу, нацеленную на безоговорочное выполнение приказов, отметающую всю человеческую сущность Барнса, его личность. Но с воспоминаниями приходит чувство вины за содеянное, когда он был Зимним Солдатом. Значит, личность не стерта. Ольга предположила, что тогда же существовал способ извлечения внедренной программы. Надо было сказать Стивену, чтобы он поискал эти способы, пока она со своей стороны занимается восстановлением способности бороться с ней. И ему бы в помощь не ее, бывшего, хоть и талантливого, хирурга, а высококвалифицированного психотерапевта.       Закрыв досье, Ольга принялась вспоминать и анализировать поведение Барнса. И отметила у него апатию. Нет ни собственных желаний, ни целей, ни мотиваций. Живет себе и живет такой бычок на свете. Живет ли? Выживает.       С этими мыслями Ольга и уснула.