Под гнетом беззаботных дней

Незнакомец появляется у ворот, когда мы с Турко деремся на мечах, которые выстругал из дерева Атар. Издалека чужак напоминает эльфа. У него темные волосы, широкие плечи — шире, чем у всех, кого я знаю, — и чистая белая одежда. Сразу видно, что не здешний, но уверенно шагает по тропинке. Опускаю меч, чтобы приглядеться к белому незнакомцу. Турко, конечно, сразу приставляет к моему горлу клинок, но я больше не играю. Эльф ведет в поводу лошадь. Зацепив поводья за сучок старого вяза у ворот, оставляет ее щипать траву. Незнакомец подозрительно похож на деда Финвэ, но нельзя же обниматься со всякими, пока не узнаешь точно. Турко, посмотри, это дед Финвэ? Турко не отвечает. Нетерпеливо тычет мне в шею своим деревянным мечом. Нахмурившись, отталкиваю надоедливую деревяшку. Что же он молчит? Наверное, я забыл произнести слова вслух. Со мной такое бывает. Все время забываю, что нужно превращать мысли в тяжелые неповоротливые слова, если хочешь, чтобы кто-то понял. — Турко, смотри! Это дед Финвэ? — громко спрашиваю я. Он терпеть не может, когда его зовут «Турко», но ничего не поделаешь: от «Тьелкормо» заплетается язык, это имя похоже на вертлявого червяка. — Где? Хотя Турко всего четырнадцать, голос у него густой и приятный, как дикий мед. Вот непонятливый… — У ворот! — кричу я. Турко оборачивается. Его мысль настигает меня, как теплый порыв ветра. Это дед, точно! Переглянувшись, пускаемся во всю прыть встречать деда. Он слышит топот и вовремя поворачивается к нам. Набежав с двух сторон, обхватываем его за ноги, будто за деревья — каждый за свою. Деду такой вес нипочем — смеется и ерошит нам волосы. Дед Финвэ — самый большой эльф из всех, кого я видел. Атар тоже высокий, но рядом с дедом он — как стальной канат в сравнении со скалой. Турко радостно кричит что-то, а я по привычке кусаю деда за ногу. Меня постоянно целуют Амил, Атар и Нельо, иногда Макалаурэ, а изредка — даже Турко. Но поцелуи — это ерунда. Если уж мне кто-нибудь нравится, вцепляюсь как следует зубами. Зато от души. Деда Финвэ я очень люблю, поэтому открываю рот пошире и кусаю изо всех сил. Как та змея, которую поймал однажды Турко. Нельо тогда сказал про нее, что она умеет целиком заглатывать добычу. Одежда деда Финвэ на вкус очень пыльная. — Ох, малыш, ну и горазд же ты кусаться! Земля стремительно удаляется. Дед поднимает меня на руки. Оставшийся внизу Турко накручивает на палец прядь золотых волос и, задрав подбородок, презрительно смотрит на меня своими светло-голубыми глазами. На языке катается слипшийся комок шерсти. Дед, увидев, как я гримасничаю, достает комочек у меня изо рта и выкидывает подальше. — Видишь, что бывает, когда хватаешься зубами за одежду, — укоризненно говорит он и протягивает руку Турко. Турко уже большой, и никто не берет его на руки. Только Макалаурэ иногда поддается на уговоры и таскает его, согнувшись от тяжести в три погибели. Втроем отправляемся домой. — Ну, расскажите, что у вас нового, малышня? — спрашивает по пути дед Финвэ. — Я только что убил Карнистира, — объявляет Турко. — Ты уверен? — Точно. Пронзил его насквозь мечом и перерезал горло. Теперь все залито кровью. — Неужели? — Ага. — Ну и дела. Когда Атар узнает, придется вам заняться уборкой. Турко пожимает плечами. — Подумаешь. Все равно прибирать будет Карнистир, раз такой глупый. Нечего было бросать меч. Взял и умер. Дед Финвэ — отец нашего Атара. Они похожи друг на друга, но на самом деле разные. Оба темноволосые, но волосы Атара совсем черные — как звездное небо. Оба высокие, но Атар гибкий и стройный, а дед Финвэ могучий и несгибаемый. Глаза моего отца серые, как у деда, но яркие, словно сердце огня. Дед живет в Тирионе, а мы на отшибе. Кроме того, дед Финвэ — король нолдор, а Атар — наследный принц (хотя по виду и не скажешь, как любит повторять Амил). Дед навещает нас примерно раз в месяц, но письма пишет чаще и, бывает, зовет отца на какой-нибудь совет в Тирионе. Сам он всегда приезжает без предупреждения. Стоит Атару увидеть деда Финвэ, как он бросает все дела. Один раз не доковал красивый золотой меч Манвэ с рубиновой рукоятью, я сам видел. Чуть-чуть оставалось, а он бросил, и меч потом оказался негодным. Атар будто бы меняется, когда встречает своего отца. Это трудно описать словами. Однажды я рассердился на Макалаурэ и убежал в лес, как только он отвернулся. Я блуждал и блуждал — свет Лаурелин уже выцвел — и, наконец, заблудился. Тогда я уселся на землю, спрятал голову между коленями и задрожал. Меня спас Нельо. Моя радость была похожа на озноб, казалось, я сейчас расплачусь. Вот такую же радость излучает Атар, увидев деда Финвэ. — Где ваш отец? В кузнице? — спрашивает дед Финвэ. — Да, сегодня он занимается с Макалаурэ. Не люблю, когда в кузнице работает Макалаурэ. Ему так плохо возле горна, что жаркий воздух весь пропитывается его несчастным настроением. Нельо переносит кузницу намного лучше и с удовольствием возится с новыми сплавами, почти как Атар. А Макалаурэ только мучается зря. Атар недоволен, потому что у моего брата все валится из рук. Того и гляди обожжется или покалечится. Не хочу в кузницу. Но попробуй выкрутись у деда из рук. Придавил меня, словно муху. От сухого жара воздух колышется, как вода, только кожа не намокает, а будто превращается в бумагу. Вдохнув раскаленную пыль, поскорее закрываю глаза ладонями, вдруг они сгорят от этой жары. Руки деда сжимаются крепче. — Не бойся, малыш. Дед редко бывает в кузнице. Атар говорит, ему некогда, потому что он работает королем. Как-то раз я спросил: а чем занимаются короли? Атар — кузнец, Амил — скульптор, Нельо — книжник. Про всех понятно, а про деда нет. Кузнецов, ученых и скульпторов полным-полно, а других королей я еще не встречал. По словам отца, король старается, чтобы все занимались своими делами и не мешали друг другу. Очень сложная работа. Атар советует лишний раз об этом не задумываться. Скучно быть королем. Отец стоит спиной к двери кузни и разговаривает с Макалаурэ. Брат досадливо морщится, но слушает и кивает головой. Голос Атара прожигает густой воздух, как расплавленная сталь. — Смотри, Макалаурэ. Здесь ты недоработал молотом, заготовка успела остыть… Макалаурэ сводит брови так, что они чуть не касаются переносицы. Один раз я был на охоте, и Нельо подстрелил оленя. Когда олень умирал, глаза у него были такие же, как сейчас у Макалаурэ. Он смотрел с обреченной покорностью, мечтая о смерти, лишь бы все закончилось. Страдания Макалаурэ окутывают меня вязким облаком, и, чтобы спрятаться от них, я снова прячу лицо в ладони, но вязкое уныние все равно проникает внутрь. В горле застревает комок, и я начинаю плакать. От моих слез Атар замолкает на полуслове и оборачивается. Увидев деда Финвэ, он забывает ругать Макалаурэ и торопится к нам, обнять деда. Меня забирает Макалаурэ, и я принимаюсь рыдать еще горше. Вдруг я совсем утону в этом унылом облаке? Но Макалаурэ вздыхает с облегчением, и слезы постепенно высыхают. И правда, раз я сижу у него на руках, значит, ему больше не нужно махать молотом и держать клещи. Турко радостно озирается по сторонам, мечтая, как будет работать в кузнице с отцом. Макалаурэ упирается подбородком мне в макушку. Делаем вид, что я по-прежнему плачу и меня нужно успокоить, и под этим предлогом выскальзываем с ним из кузницы. После сухого жара кузни даже летний день бодрит. Макалаурэ опускается в прохладную зеленую траву и сажает меня на колени. Он не умеет делать так, чтобы я растворялся в его руках, как делают Атар и Нельо, но иногда сойдет и Макалаурэ. — Все хорошо, братишка, — вздыхает он, вытирая пальцами мои мокрые щеки. — Я тебя понимаю. Сам ненавижу эту кузницу. Дверь распахивается, и нас обдает жаром. Атар с дедом тоже выходят во двор, а между ними протискивается Турко. У Атара рукава закатаны по плечи, а руки и лицо перемазаны сажей. Волосы небрежно завязаны на затылке обрывком синей тряпки. Кое-где они выбились из хвоста, и вылезли «петухи». Отец даже не снял прокопченный дочерна кузнечный фартук. Король Финвэ такой величественный рядом с ним в своих белоснежных одеждах. Иногда мне не верится, что Атар его сын. Дед протягивает отцу пухлый кожаный конверт, набитый письмами. Почесав шею, Атар недовольно хмурится. — Если бы ты жил с нами в Тирионе, Феанаро, все было бы намного проще, — замечает дед Финвэ. — Дела постепенно накапливаются. — У меня нет времени на все эти письма и ежедневную переписку, — пренебрежительно махнув рукой, заявляет Атар. — К тому же это твой народ и твои заботы. — Тобой восхищаются, Феанаро, значит, тебя признают. Все знают, как ты умен и талантлив, все слышали о твоей прекрасной семье. Ты заслуживаешь почестей, подобающих принцу. Неохотно взяв конверт, Атар начинает просматривать письма. Мелькают разноцветные печати, вроде тех, что я уже видел в Тирионе. Знакомые печати дядей, сводных братьев отца. — Прочитай. В письмах радостные вести. Жены обоих твоих братьев понесли этой весной, почти в одно и то же время. Нолофинвэ ожидает второго сына еще до наступления зимы, а ребенок Арафинвэ должен появиться на свет в самый разгар зимних праздников. Согласись, неплохо для первенца? Атар задумчиво хмыкает и взвешивает письма с цветными печатями на ладони, но не открывает их. — Значит, сыновья? — помолчав, спрашивает он. — Что ты имеешь в виду? — Мои невестки ждут сыновей? — Конечно, оба ребенка — мальчики. — Выходит, Эру дважды благословил твой дом. Я выкручиваюсь у Макалаурэ из рук. Мне хочется подбежать к отцу, чтобы он взял меня на руки. Тогда никто не увидит, как кривится его лицо. Он спрячет лицо у меня на груди, как прячу я, когда упаду и расшибу коленку. Моя одежда впитает его слезы, и никто больше их не увидит. *** Взрослые уходят в сад. Мы с Турко остаемся на попечении у Макалаурэ. Он вне себя от радости. Еще бы! Дед спас его от кузницы. Оглянувшись на садовую тропинку, дергаю старшего за руку, но он не обращает внимания и тащит меня за собой, напевая глупую песенку. Турко смеется. Останавливаемся. Турко перечисляет бабочек, пляшущих над цветами в воздухе: крапивница, лимонница, махаон… — Откуда ты все это знаешь? — удивляется Макалаурэ. Опять тяну непонятливого брата за руку. Хочу в сад. Он не видит и не пускает. Желто-черная бабочка порхает возле Турко, дразнится и не дается в руки. Рассмеявшись, он бежит за ней вдогонку на лужайку. Макалаурэ вздыхает (правда, не так тяжело, как обычно) и идет за ним следом. Турко прыгает в грязную лужу. Я видел, как он скосил на нее глаза, и ждал, когда же он, наконец, прыгнет. Интересно, о чем думал Макалаурэ? Теперь придется доставать оттуда Турко. Но мне это только на руку. Пока братья возятся в луже, шмыгаю в густые заросли на обочине тропинки. Шелест травы вторит шепоту ветра, и я ветерком проникаю в сад. Теперь я больше не эльф. Я тень. Я дыхание мрака, — шелестит у меня в голове чей-то голос. Иногда, при свете Телпериона, когда все спят, ко мне приходят эти странные слова. Их нельзя прогнать. Наверное, они приходят из бескрайней темноты, где не светят даже звезды. Это сильные слова, они помогают незаметно пробраться куда я только захочу. Год или два назад Нельо захотел вывести розовые кусты, которые давали бы разноцветные бутоны. Он перерыл всю библиотеку, читал умные книжки даже во время еды и вместо сна. Подергаешь его, а он в ответ: «Сейчас, сейчас. Я почти нашел». Бормочет что-то хриплым и невыспавшимся голосом. Когда Нельо принялся за дело, получились какие-то диковинные растения, совсем не то, что он хотел. Но Атар сказал, пусть растут. Эру даст, приживутся. И Нельо пересадил их подальше, чтобы не мозолили глаза. Как раз этот дальний уголок сада и выбрали сейчас отец с дедом. Подкравшись поближе, нахожу их на каменной скамье возле пятнистых оранжевых кустов Нельо. Прячусь за кустом. Теперь я все увижу, а они и не догадаются. Я тень. Я дыхание мрака. Атар развязал синий лоскут, державший волосы. Теперь они свободно падают на плечи, только разлохмаченные косички у висков не дают им лезть в глаза. Это Амил постаралась. Она следит, чтобы мы не ходили совсем уж обтрепанными. Завязку для волос отец теребит в руках. Ему постоянно нужно что-нибудь делать. Когда не работает в кузнице — ведет записи в учетной книге или листает трактаты Нельо. Наверное, по пути сюда он умылся в фонтане — лицо и руки чистые. Фартук висит на розовом кусте с раскисшими зелеными розами. На скамье возле отца письма, и на двух из них яркие печати сломаны. Печати моих дядей. — Когда вы собираетесь в Форменос? — спрашивает дед Финвэ. — Через неделю. У меня екает в груди. Ура, Форменос! — Так скоро? Ведь лето только начинается. — Не забудь, что у нас с женой подмастерья. Им нужно успеть подыскать там жилье. Вся моя радость тут же сдувается. В последнее время подмастерья повадились ужинать вместе с нами. Из-за них Нельо ходит как пыльным мешком ударенный и перед ужином так старательно трет нас с Турко мочалкой, что даже щеки потом болят. Все потому что гости за столом! А я про них и забыл. Не хватало еще брать их в Форменос. — Что ты думаешь о просьбе брата? Синий лоскут чуть не рвется в руках отца. — Пока не решил. Повисает очень громкая тишина. Дед Финвэ не сводит с Атара глаз. Слова так и просятся у него с языка, но он молчит. Атар, не отрываясь, смотрит на обрывок тряпки и крутит его между пальцами. — Ты мог бы оказать брату большую услугу, — наконец, произносит дед. Его голос мягко прерывает тишину. Но осторожные слова все равно спотыкаются о непреодолимую преграду. Отец взрывается. — Хороши же родители, которые не могут сами воспитать детей! У Нолофинвэ всего-то один сын, а у нас с Нерданэль четверо, но любви хватает на всех, и они никогда ни в чем не нуждаются! — При чем здесь неумение воспитывать детей, Феанаро? — терпеливо возражает дед Финвэ (он так похож сейчас на Нельо, что я чуть не вываливаюсь из куста). — Просто Нолофинвэ прекрасно понимает, что есть вещи, которым никто, кроме тебя, не научит. И это не составит тебе труда. Финдекано почти ровесник Тьелкормо, а знает и умеет намного меньше. Ты ведь не хотел бы такого для своих детей? Нолофинвэ хорошо разбирается в законах, но хочет, чтобы Финдекано еще и ремеслу поучился у настоящего мастера. А в этом деле тебе нет равных. Куда там обычным наставникам в Тирионе! Нолофинвэ обратился к тебе, потому что признает твой талант, а вовсе не из-за того, что хочет сбыть сына с рук и переложить на кого-то родительские обязанности. Речь деда Финвэ как по волшебству смягчает злую обиду, которой веет от отца. — На мне и так уже двое подмастерьев и четверо сыновей, — продолжает Атар гораздо спокойнее. — Мы с Нерданэль решили, что если будет еще один ребенок, то отправим одного ученика к Махтану. Не хочу, чтобы сыновья страдали от недостатка внимания. Даже если речь идет о племяннике. — Тогда поручи Финдекано своему старшему сыну. Майтимо силен в науках, а благородством и учтивостью не уступит любому из моих приближенных лордов. Если на то пошло, я бы с радостью забрал Майтимо к себе в Тирион, его навыки очень пригодились бы королю нолдор. Только предвижу, что дети не дадут ему заниматься политикой. Отец слегка улыбается, машинально накручивая завязку на пальцы. — Что скажешь? Позволишь Майтимо испытать себя в роли наставника? — спрашивает дед Финвэ. — Я поговорю с Нерданэль, — поколебавшись, обещает отец. — И как можно скорее. Если согласишься взять Финдекано, Нолофинвэ потребуется время, чтобы подготовить сына к поездке, а откажешься — нелегко будет найти хорошего учителя взамен. — Письмо с ответом будет отправлено завтра же, — отчеканивает Атар. Чувствую, что он злится. Я научился различать любовь и гнев, когда мне было всего несколько недель от роду. Любовь притягивает, греет золотыми лучами, она излечивает все раны. У гнева острые и ржавые шипы, когда коснешься — пронзают насквозь. Это очень больно. От разговора с дедом Атар тоже ощетинился шипами, но они короткие, словно затупились от времени, и прячут что-то еще. Незнакомое чувство. Осторожно пошевелившись, во все глаза разглядываю отца. На вид он невозмутимый и собранный, только беспокойно теребит обрывок тряпки и накручивает ее на руку, будто перевязывая невидимую рану. Что-то мучает его, прячась под изношенной защитой гнева. Я сажусь между кустов и опускаю ресницы. Внутри меня есть еще одни глаза, только их никто не видит, и чаще всего они закрыты, но не веками, а по-другому. И сейчас я их открываю. Это примерно как скинуть одеяло после сна. На меня опускается тишина. Где-то далеко по-прежнему чирикают птицы и царапаются колючки от кустов, но я про них забыл. Впитываю то, что чувствует отец, как дерево вбирает в себя подземные воды. Сначала жалят серебристо-черные шипы его гнева, но, продравшись сквозь них, я попадаю в поток кроваво-красного цвета. Такого же гадкого красного цвета, какой бывает, если обдерешь кожу на локте или на коленке. Желтый свет деда Финвэ касается больного красного, и я отвлекаюсь на него. Цвет деда радостный и светлый, как у бабочки, которая порхала в ладонях Турко. Он хочет растворить и успокоить опасную красноту, чтобы она стала похожа на неуклюжие оранжевые розы Нельо. В красном сиянии мелькают картинки: женщина в белом идет по саду, золотое обручальное кольцо, темноволосый мальчик прижимается к коленям, кто-то разъяренный шумно сбегает вниз по лестнице. Поворачиваюсь к деду Финвэ… Тебе сюда нельзя, Карнистир! Нельзя без разрешения вторгаться в чужую душу! Строгие слова исходят от источника желтого света и не дают мне смотреть дальше. Яркие цвета гаснут, и мой внутренний взгляд засыпает, прячась под одеялом. Открываю глаза и снова вижу Атара и деда Финвэ на скамейке под розовыми кустами Нельо. Никак не могу отдышаться. Что со мной было? Странно и непонятно. До сих пор никто не говорил у меня в голове такими ясными и четкими словами! Набравшись храбрости, снова заглядываю в просвет между листьями. Дед Финвэ обыскивает глазами заросли, в которых я скрываюсь. У него плотно сжаты губы. Атар обнимает себя за плечи, как будто замерз. Заметили? Неужели вытряхнули меня из темного облака? Я тень. Я дыхание… — торопливо повторяю я, но не успеваю закончить. Дед останавливает взгляд на кусте с оранжевыми розами. Нашел. Лицо у него смягчается. Может, это не он так сурово одернул меня? А кто же еще? Голос шел от желтого света. Карнистир, подойди к нам. Это он мне? Говорит разборчиво, как будто вслух. Атар не двигается и не смотрит, значит, слова прозвучали у меня в голове. Или в голове у деда Финвэ? У меня вырывается писк, как у полузадушенного цыпленка. Атар резко оборачивается. — Карнистир? — жестко и встревоженно окликает он. — Где ты, Карнистир? Я выползаю из кустов. Руки Атара, теплые и сильные, поднимают меня с земли. Зажмурившись на всякий случай, всхлипываю. Пальцы отца пробегают по моим голым рукам и ногам. Сквозь ресницы вижу, что они измазаны кровью. — Почему с тобой нет Макалаурэ? — спрашивает отец. Мы возвращаемся на скамейку. Я сижу у отца на коленях, а он промокает царапины белоснежным платком, который одолжил дед Финвэ. На белой ткани расцветают алые розы. Отваживаюсь приподнять ресницы. Деда Финвэ мне не провести, он знает, что я плачу не из-за глупых царапин, которых насобирал в кустах. У него суровое лицо. Дед кого хочешь испугает. У чужаков обычно душа уходит в пятки. — Клянусь, Атар, я не знаю, что мне делать с Макалаурэ! — сердится отец (никак не привыкну слышать это «Атар» — будто сам к себе обращается). — Ничего нельзя доверить! Он бы и душу потерял, не будь она так прочно приколочена к телу. Брал бы лучше пример со старшего брата! — Не преувеличивай, Феанаро, — вступается дед, отводя от меня строгий взгляд. — Макалаурэ сам еще ребенок. До совершеннолетия осталось добрых десять лет. Нельзя его сравнивать с Майтимо. Разве легко подростку уследить за двумя непослушными сорванцами? Они замолкают. На садовой дорожке, легок на помине, появляется растрепанный Макалаурэ. Скособочившись от тяжести, он с торжествующим видом тащит под мышкой Турко. Тот заляпан грязью с головы до ног, и волосы слиплись сосульками. Только лицо и руки более-менее чистые, видно, пытались привести их в приличный вид. Макалаурэ тоже испачкался из-за Турко. — Вот ты где! — кричит он, завидев меня. Судя по голосу, мы опять его довели. Макалаурэ роняет свою ношу на землю. Заметив вереницу муравьев, бегущих по обочине тропинки, Турко шмыгает в кусты, разыскивать муравейник. Макалаурэ устало опускается в траву возле скамейки. — Прости, Атар. Карнистир всегда так. Не успеешь глазом моргнуть, а его уже след простыл. Отвернулся на каких-нибудь три секунды, гляжу — его нет. Увидев окровавленный платок в руках отца, Макалаурэ пугается. — О нет! Он поранился? От него веет тревогой, как от отца. Макалаурэ хочет ощупать меня и осмотреть ранки, но боится трогать грязными руками. Повозившись на руках у отца, улыбаюсь брату. — Зачем ты так со мной, Карнистир? — огорченно спрашивает он. Мы с Турко постоянно мучаем Макалаурэ. Сам не знаю, почему. В нашей семье он один такой тихоня. Не будь наших проделок, ему бы никогда не попадало от родителей. Его цвет — серый. Но если довести Макалаурэ, матовый серый сумрак взрывается белыми вспышками. Следить за этим очень интересно. К тому же лицо у Макалаурэ не такое взрослое, как у Нельо, и смешно кривится от обиды, а голос срывается и дрожит. — Это всего лишь мелкие царапины, — не дав заговорить отцу, успокаивает Макалаурэ дед Финвэ. — Простите меня, я не хотел. Сейчас заберу его, чтобы не мешать вашей беседе, — вытерев ладони о штаны, Макалаурэ тянется забрать меня у отца. Ну уж нет. Я ударяюсь в рев. Пусть не трогает меня своими грязными руками. Лучше я посижу у отца, с ним тепло, и можно дальше слушать их с дедом тайные разговоры. — Нет, нет, — поспешно говорит Атар. — Карнистир останется у нас. Макалаурэ не знает, радоваться или волноваться. Неуверенно убирает руки. — Забери Тьелкормо, — велит отец. — Отведи в ванную и вымой как следует. Он по уши в грязи. Отец говорит спокойно и сдержанно, но я чувствую, как он рассержен. А Макалаурэ ничего не заметил и, успокоившись, с облегчением выдыхает. Тонкий музыкальный слух его подвел. — Хорошо, отец. Он угодил в лужу, поэтому такой чумазый, — наморщив лоб, объясняет он. — Не забудь вымыться сам, — добавляет отец. — Надеюсь, с таким простым заданием ты справишься, раз уж мы с дедом берем на себя Карнистира. — А что если Нельо… — с надеждой начинает Макалаурэ. — Нельо занят, — обрывает его отец. — Ему работать надо, а не следить целыми днями за младшими. Которые и твоя обязанность тоже. На сегодня я освобождаю тебя от кузницы. Изволь хотя бы присмотреть за Тьелкормо. — Да, отец, — с убитым видом кивает Макалаурэ. — Прошу прощения. Я ухожу. Он говорит очень тихо и не поднимая глаз. — Конечно, Макалаурэ, — торопливо соглашается дед Финвэ. — Скоро увидимся. Поднявшись, Макалаурэ берет Турко на руки и уходит по тропинке. — Ты перегибаешь палку, — качает головой дед, как только братья скрываются из виду. — Вовсе нет, — возражает Атар. — Я стараюсь держать сыновей в строгости. Ты сам меня так воспитывал. Но я люблю своих детей, словами не передать, как люблю. Ради них хоть спрыгну с вершины Таникветиль. Как ты ради меня. Помолчав, дед Финвэ медленно кивает. — Ты прав, Феанаро. Я был строг с тобой. Но со стороны все выглядит иначе. К тому же Макалаурэ не хватает твоей заносчивости, — улыбнувшись, прибавляет он. — Нельо тоже почти никогда не перечит мне. Тьелкормо вспыльчивый, но очень быстро остывает. А вот этот малыш… — отец стискивает меня в объятиях и громко чмокает в лоб. — Этот малыш будет боец. Засмеявшись, кусаю его за палец. Пусть знает. Во рту остается привкус моей собственной крови. В ней испачканы руки отца. Облизываю его руку, чтобы лучше распробовать странный вкус. Смягчившись, отец пересаживает меня поудобнее и опять принимается промокать мои ноги платком. Царапины щиплет. — Как ты думаешь, не стоит ли нам вернуться в дом, обработать раны Карнистира? — Что я слышу, Феанаро, — улыбается дед. — И это говорит отец четверых сыновей? Успокойся. Царапины заживут быстрее, чем вы надумаете ехать в Форменос. К тому времени он насобирает новых, я уверен. — Вот будет у меня десять сыновей, тогда и успокоюсь, — отзывается Атар, уткнувшись мне в волосы. — А может, и нет. Вряд ли это поможет. Дед Финвэ смеется. Закрываю глаза, и его смех омывает меня, словно струи воды. В нем слышатся голоса Макалаурэ и Нельо. — Десять сыновей?! А Нерданэль знает о твоих грандиозных замыслах? — По крайней мере, она не против поработать над пятым. Иногда даже старается больше меня. Дед Финвэ снова смеется, и Атар вместе с ним. Заскучав, я начинаю накручивать на пальцы отцовские волосы. Подумаешь, четверо сыновей. Ну да, родителям меньше ста лет, и у них четверо детей. Нашли, чему удивляться. — Ты серьезно, Феанаро? — отсмеявшись, спрашивает дед Финвэ. — Вы хотите зачать еще одно дитя? Ведь Карнистиру и пяти лет не исполнилось. — А Тьелкормо четырнадцать. И Нельо еще не повзрослел… Знаю. Будет на нашей совести пятеро несовершеннолетних детей. Но у нас с Нерданэль общая спальня, а холодная дружба — это не про нас. Хотя вряд ли ребенок появится, пока Карнистиру нет десяти лет. Но случись такое чудо — закачу пир горой, вот увидишь. Засовываю одну прядку в рот. На вкус волосы как волосы, только немного горчат —пропитались кузницей. Лучше представить, что они сладкие, как черная лакрица, которой нас угощают в Тирионе. — Как же ты похож на свою мать, Феанаро, — с улыбкой замечает дед Финвэ. За улыбкой прячется неуверенность. Так путник осторожно пробует лед, прежде чем отважится пересечь замерзшее озеро. Красноватый свет опять исходит от Атара, как будто кровоточит рана. Он стискивает руки, больно сдавив мое плечо, и я всхлипываю. Иногда Атар сам не помнит своей силы. Разжав руки, он осыпает меня поцелуями. Потому что, утешая меня, можно не смотреть на деда Финвэ. — Конечно, похож, — соглашается Атар. Я больше не плачу, но он все равно целует. Голос отца звучит мне прямо в ухо и гулко отдается в голове. — Ведь она тоже тебя любит. Мне всего четыре года, и Атар только недавно начал заниматься со мной родной речью, но даже я понимаю, что он нарочно так сказал. Хотя никто не говорит о навечномертвых, словно о живых.