Под гнетом беззаботных дней

Наша столовая слишком велика для шестерых. Гораздо приятнее собираться в любимом мамином саду, за круглым столиком со стеклянным верхом, который смастерил когда-то отец. Обычно столовая нужна на случай, если дождь загонит нас под крышу. В такие дни мы ютимся на одном конце необъятного обеденного стола. Праздничная зала не подходит для незатейливого семейного ужина. Другое дело гости, пусть даже простые подмастерья. Их мы всегда приглашаем в столовую, за длинный стол из красного дерева. Иногда я не могу понять, каким чудом в неприхотливый дом отца попала роскошная зала, яркий образец изощренного нолдорского мастерства. Она скорее пришлась бы к месту в хоромах дяди или даже во дворце деда Финвэ. А может, это орлы велением Манвэ перенесли залу из Тириона и поместили ее к нам? Никогда бы не поверил, что наша вычурная столовая — дело рук родителей, если бы не следы их работы повсюду. Кристаллы для подсвечников вырастил отец, над тонкой резьбой столешницы потрудилась мама, даже праздничные тарелки, гораздо тяжелее привычных обеденных, отец украсил золотой каймой и своей восьмиконечной звездой, а мама покрыла сверкающей как корочка льда глазурью. В семейном кругу мы редко вспоминаем про этикет. Обедаем впопыхах, за стол садимся растрепанные и босые (особенно я), не снимаем рабочую одежду, не вычищаем грязь из-под ногтей. Если обед застал отца за работой, то он приходит из кузницы прямо в фартуке. У Нельо часто губы перепачканы в чернилах. Макалаурэ приносит за стол ноты, если торопится отослать зачетную работу в Альквалондэ. Одной рукой он орудует вилкой, а другой перебирает воображаемые струны. Амил, бывает, разделывает мясо, хотя поговаривают, будто это занятие не для женских рук — вдруг не сможет выносить и выкормить детей? Отца подобные домыслы смешат. По его словам, мама в юности охотилась наравне с ним и не боялась замарать руки кровью убитого оленя, однако родила четверых сыновей, и еще родит, ведь ей и ста лет не исполнилось. В саду мы с братьями садимся как хотим — все равно стол круглый, и никого не волнует, сядем мы по старшинству или нет. Главное, чтобы Карнистир был рядом либо с отцом, либо с мамой. За столом он ведет себя как поросенок и любит поиграть с едой, поэтому родители наладили дежурство по кормлению Карнистира — один день кормит Атар, другой — Амил. Праздничное застолье, куда приглашены гости, наоборот, тщательно отрепетировано. Сначала во главе стола садится Атар, потом напротив него — Амил. Остальные места предназначены для сыновей и для гостей. Нельо, как старший сын и наследник, занимает почетное место по правую руку от отца, второй по старшинству Макалаурэ садится справа от мамы — если бы у нас была сестра, то ей бы досталось это место. По левую руку от отца — Карнистир, сегодня отец его кормит. И слева от мамы, напротив Макалаурэ, усаживаюсь я. Посередке между нами располагаются подмастерья: те, что под началом у отца — ближе к отцу, а мамины — ближе к маме. Аннавендэ оказывается рядом с Нельо, и, усевшись, они прячут друг от друга глаза, будто не знакомы. Ради торжественного случая и в соответствии с этикетом Атар сам нарезает мясо. Сегодня зажарили фазана, которого подстрелил кто-то из подмастерьев. Первую тарелку с мясом отец передает Нельо, дальше гости передают ее мне, а я маме. Мама смущенно благодарит. Эти правила кого хочешь выведут из себя. Будь мы в саду, Атар просто подтолкнул бы тарелку к маме. После мамы мясо получают гости, а следом за ними — мы с братьями в порядке старшинства (правда, Нельо часто норовит взять свою порцию последним, дескать, вдруг младшим не достанется; другое дело Макалаурэ — попробуй отбери у него хоть кусочек — вечно ведет себя так, будто его неделю морили голодом). Но по порядку я оказываюсь почти в самом конце, и остается только облизываться, пока отец нарезает и раздает другим лакомства. Как бы там ни было, ужин начнется не раньше, чем Атар оделит всех едой и скажет слова Эруханталэ. Я бывал в гостях у деда, дяди Нолофинвэ и дяди Арафинвэ и знаю, что, в отличие от нас, они редко произносят Эруханталэ перед едой. Многие благодарят Валар за то, что они поселили эльфов в Благословенной земле, но Атар эти слова пропускает и обращается прямо к Эру. Конечно, есть и особые праздники, посвященные Эру, но у нас дома без Эруханталэ не обходится даже скромное чаепитие в саду. Только спустя некоторое время, когда мы удостоились чести побывать в Чертогах Оромэ и отобедать у него за столом, я узнал, что это не прихоть отца, а обычай, которому следуют все Валар. — Возблагодарим Эру за щедрые дары Арды и пообещаем вернуть их с лихвой, — начинает отец. — Благодарю за руду, из которой выплавляю сталь, и за дерево, давшее уголь моему горну. — Благодарю за камень, послуживший мне материалом, — говорит мама. Мы продолжаем в том же духе. Подмастерья, как и родители, вспоминают камни, дерево и железо. Нельо — чернила и пергамент. Макалаурэ благодарит за дерево и серебро, потому что из них были созданы арфы и лютни. Спохватившись, он прибавляет и пергамент — без него не запишешь ноты. Мне, кроме того же пергамента и кожаной книжной обложки, ничего не приходит в голову, и я благодарю за них, потому что Нельо читал нам сегодня. Когда наступает черед Карнистира, он засовывает в рот уголок плаща и растерянно мычит. — И все мы благодарим за фазана и плоды Арды, которые послужат нам ужином, — завершает Атар. — Будем же растить и беречь деревья, лелеять наши сады и защищать животных, чьи собратья отдают свою жизнь, чтобы поддержать наши силы. За столом утихает благодарственный гул голосов, и мы приступаем к ужину. Нельо пытается разговорить отца, но без особого успеха, потому что отец слишком занят попытками накормить Карнистира фазаном, а для этого нужно вытащить изо рта моего упрямого братца плащ. Обращаясь к отцу, Нельо старательно отворачивается от Аннавендэ, а Аннавендэ отвечает на вежливые вопросы мамы, поэтому тоже не смотрит на него. Амил расспрашивает нашу новенькую: чем занимаются ее родители, где она училась до того, как приехала в Тирион, и что сподвигло ее на тяжкий труд кузнеца под неусыпным надзором Феанаро. Аннавендэ улыбается. Мама для того и пошутила про «тяжкий труд», чтобы ее рассмешить, а на самом-то деле сама неплохо управляется с кузнечным молотом, и все это знают. Подмастерья Амил обсуждают вечеринку, которую на будущей неделе устраивает тирионская молодежь. Мои старшие братья уже не раз бывали на таких сборищах, и Макалаурэ с интересом прислушивается к разговору. — Мы все собираемся на праздник, — добавляет старший ученик (я его отличаю от младшего по сложному плетению косичек в волосах). — Приходите и вы с Майтимо. Макалаурэ искоса поглядывает на Амил — слышала или нет? Если нет, то придется потом всерьез просить у родителей разрешения. Атар пододвинул к себе детскую миску с зеленым горошком и аккуратно разминает его ложкой, а Нельо, прожевав фазана, переводит разговор на свойства призм и белого света, который заключает в себе все цвета радуги и потому совершенен (вижу, что Атар до своей тарелки еще не добрался, значит, ужин у него остыл). Карнистир размазывает по лицу сладкий картофель, нарочно не попадая в рот — щеки и нос у него в оранжевых разводах. В такие минуты мне стыдно за младшего брата. К четырем годам он мог бы научиться есть как следует, а не ждать, пока другие разжуют и положат ему в рот. (Родители взяли за правило протирать овощи после того, как Карнистир пристрастился совать горошины в нос и в уши, и стало ясно, что эта привычка до добра не доведет. Как-то раз горошина застряла очень глубоко в носу, и пришлось Нельо держать закутанного в полотенце и верещащего как под пытками Карнистира, а отцу тоненьким пинцетом доставать несчастную горошину, уберегая пальцы от клацающих зубов своего младшего ребенка. Амил в это время металась туда-сюда за дверью, ломая руки и рыдая почти так же громко, как Карнистир). Поднявшись, Амил наполняет вином бокалы своих учеников и Макалаурэ. Нас с Карнистиром так не балуют, дают полбокала перед едой, а потом мы пьем простую воду. Я всегда выпиваю вино залпом, не дождавшись ужина, а Карнистир обычно проливает на себя вместе с супом. — Ну пожалуйста, Амил, — ною я, двумя руками протягивая бокал. — Сегодня ведь особенный ужин. Можно мне еще? — Спроси у отца, — невозмутимо отвечает она. — Атар! — кричу я. Отец втиснул ложку в кулак Карнистира и уговаривает моего брата попробовать растертый горошек (Карнистир смотрит в миску возмущенно — целые горошины гораздо интересней), а краем уха слушает неуклюжий монолог Нельо. — Можешь сделать глоток из бокала Макалаурэ, — откликается на мою просьбу отец. Макалаурэ делиться не хочет, но Атар взглядом пресекает его возражения. Протягиваю руку к Макалаурэ и опрокидываю локтем свой собственный бокал. Вода льется на стол и на колени маминым ученикам. — Тьелкормо! — сердится Амил. Она быстро наклоняется, пытаясь поймать бокал, но поздно — он уже докатился до края стола и с грохотом падает на пол. Карнистир набирает полный рот горохового пюре и выплевывает прямо на отца, склонившегося над своей тарелкой. Отец вздрагивает от неожиданности. Горошек застревает у него в волосах. — … а если поменять местами полюса, то мы получим… — длинная тирада обрывается на полуслове. То, что не застряло у Атара в волосах, долетает до Нельо. Нельо ошарашенно смотрит на радостно скалящегося Карнистира. Я тихо давлюсь смехом в салфетку. — Карнистир! Макалаурэ молча дожевывает сладкий картофель и забирает у меня свой бокал. В наступившей тишине слышно только как смеется Карнистир и громко глотает вино Макалаурэ. Подмастерья сидят как на иголках. Атар поворачивается к Карнистиру. Я знаю этот взгляд, еще недавно сам был маленьким, поэтому знаю, что сейчас будет. — Карнистир! — когда Атар разгневан, то голос у него становится очень страшным, кажется, будто земля колышется под ногами. — Как тебе не стыдно! Серые глаза отца мечут молнии. У Карнистира жалко кривится лицо. Он нахлобучивает на голову капюшон, сползает под стол и шлепается на пол. Из-под стола доносится горький плач, немного приглушенный плотной шерстью отцовского плаща, и гнев отца гаснет в мгновение ока. На этот раз гроза миновала. Атар ныряет под стол, забыв про заляпанные волосы. Рыдания под столом усиливаются, и мы слышим успокаивающий голос отца. — Не плачь, малыш. Не бойся. Я просто рассердился, но больше не буду. Ты ничего плохого не хотел, я знаю. Но нельзя так себя вести. Понимаешь? Я больше не сержусь, сынок. Я тебя простил. Теперь Карнистира почти не слышно, наверное, уткнулся Атару в плечо. Подмастерья смущенно переглядываются. Они не верят своим глазам. Их учитель — величайший мастер и наследный принц нолдор — сидит под столом? Да нет, не может быть. Не иначе как привиделось с перепугу. Хмурая мама бесцеремонно сует мне в руки полотенце. — Держи. Вытри за собой. Старательно промокаю воду со стола. Мама предлагает полотенца ученикам: — Простите нас, пожалуйста. Пригласили на ужин, а тут такое… — Не волнуйтесь, госпожа, ничего страшного. Это же просто вода… Макалаурэ уперся взглядом в стол и молча жует краюшку хлеба. Нельо загрустил, потеряв собеседника, и выглядит очень одиноким. Плач тем временем затихает. Атар появляется из-под стола с моим братом на руках. Карнистир целиком укутан в плащ и прячет лицо у отца на груди. Атар садится на место, сажает Карнистира на колени и принимается осторожно выпутывать его из плаща — не хочет новой истерики. Другой рукой он вытирает волосы салфеткой. — А не пора ли нам подавать десерт? — бодро интересуется Амил. *** После ужина Макалаурэ как всегда развлекает нас музыкой. Подмастерья добросовестно выслушивают первые три песни, а потом откланиваются, сославшись на усталость. Мой всегда такой учтивый Нельо небрежно машет им вслед рукой, но захлопывается дверь — и он грустнеет. Наверное, ругает себя за то, что не хватило храбрости заговорить с этой скучной Аннавендэ. Гости ушли, и можно расслабиться. Проводив учеников и пожелав им доброй ночи, родители возвращаются в комнату. Атар раскидывается полулежа на кушетке и раскрывает объятия. Мама совсем не против такого приглашения. Просияв, как маленький ребенок, она усаживается к отцу на колени и откидывается спиной ему на грудь. Атар обнимает маму, и она, чуть наклонив голову, целует его в ответ, так долго, что мне не хватает терпения. Слезаю со стула и, подбежав к родителям, запрыгиваю к маме на колени. — Тьелкормо! — смеется Амил. — Детей больше не будет, дорогая, — стонет отец. — Феанаро! — Амил шутливо пихает его локтем под ребра. Устраиваюсь поудобнее, и мама обнимает меня, а отец — маму. Ее руки совсем не такие, как у Атара и Нельо. Они мягкие как пух и дарят покой после бурного дня. После рождения Карнистира мама стала мягче. Сила никуда не ушла — разве слабый поднимет кузнечный молот? — но словно скрылась под пуховым одеялом. Как будто, рожая нас, мама каждый раз чуть-чуть теряет четкость очертаний. Погладив меня по волосам, мама пропускает их сквозь пальцы, словно струи воды. — Открой мне тайну, Тьелкормо, откуда у тебя эти светлые локоны и красивые голубые глаза? — задумчиво произносит она. — Это потому, что, когда Атар зачал меня, то смотрел в ясное синее небо, — с гордостью объясняю я. Мама еще раз пихает отца локтем. — Я ведь предупреждала! Дети тоже ничего не забывают! — Пусть помнит, я этого хочу, — шепотом возражает Атар и проводит губами по маминому виску. Она закрывает глаза и прижимает меня к груди, как будто ласка отца вызывает прилив нежности и ко мне тоже. Притихший было Карнистир вдруг поднимается и семенит к Нельо, подметая пол плащом. Подражая мне, карабкается к нему на колени. Макалаурэ мягко перебирает струны арфы. Тихая мелодия без слов стремится ввысь, в бархатное небо, туда, где нет серебристого сияния Телпериона, где светят только звезды. Иногда я завидую дару Макалаурэ, власти его голоса и рук, в которых арфа оживает, пленяя всех, кто слышит его музыку. Но сейчас мне жаль моего брата, он одинок в этой комнате, и некому согреть его в объятиях. Словно в ответ на мои мысли, Макалаурэ поет, вплетая свой голос в журчание арфы. И, хотя слова у песни веселые, но в голосе звенит печаль, от которой хочется плакать. *** Когда мягкий серебряный свет Телпериона полностью заливает небосклон, Атар забирает нас с Карнистиром в ванную — последнее испытание перед сном. Обязанность нас купать в семье переходящая, как и кормление Карнистира. С Нельо интереснее всего — закончив с мытьем, он встает возле ванны на колени и играет с нами в деревянные телерийские кораблики, которые старшие братья смастерили еще когда узнали о том, что я скоро появлюсь на свет. Амил слишком много суетится. Ей хочется отмыть нас как следует, и побрызгаться она не дает. Макалаурэ тоже торопится как на пожар, и к тому же растяпа, каких свет не видывал. Наскоро растерев мочалкой, он вытаскивает нас из воды, даже не дав поиграть, и забывает высушить полотенцем уши и пальцы. Другое дело Атар. Он моет нас на удивление бережно и терпеливо, разрешает играть с корабликами, пока вода не остынет и мы не начнем стучать зубами. Он всегда берет с собой книгу или пергаментные свитки — свои или Нельо, садится на стул возле ванны и погружается в чтение, но не забывает присматривать за нами краем глаза, как будто боится, что мы утонем, хотя воды в ванне чуть выше пояса — для меня. Сегодня он захватил недавно переплетенный трактат, над которым последние недели работал Нельо. Карнистир пускает телерийские кораблики по воде и, перевернув какое-нибудь суденышко, изображает моряков, зовущих на помощь (только на нолдорине). Я тоже участвую в кораблекрушении, но приходится быть начеку, потому что Карнистир завел дурную привычку писаться в ванне, в которой сижу я, и перед этим у него на лице появляется особенная улыбочка. Амил и Нельо давно выучили его штучки и успевают вовремя вытащить Карнистира из воды (хотя бедный Нельо как-то раз взял Карнистира на руки в последний момент и поплатился за это испорченной туникой). С Макалаурэ обходимся без происшествий, потому что он не дает нам долго засиживаться в ванне. Но Атар слишком увлечен чтением, и лучше смотреть в оба глаза. — Ай, ай! — кричит Карнистир, плеская воду на перевернутые ладьи телери (Атар на секунду поднимает глаза от своего трактата). — Ай! Пощади нас, милосердный Ульмо! О, Уинен, владычица морей! Усмири своего друга и даруй нам спасение! Иногда Карнистир такое сказанет, что просто диву даешься. И это мой младший братишка, который поесть-то как следует не умеет и путает ванну с туалетом! Атар снова бросает на нас взгляд и улыбается. — Атар? — пользуясь случаем, зову я. Если сейчас спросить, то он отложит книгу в сторону и прямо ответит на любой вопрос, не смягчая слов, в отличие от Амил и Нельо. Карнистиру не до разговоров, он поднял в ванне целую бурю. Третий кораблик присоединяется к своим незадачливым собратьям. — Ай, ай! — изображает Карнистир испуганных телери. — Хочешь о чем-то спросить, Тьелкормо? — отзывается отец, заложив пальцем книгу. — Что ты читаешь? — робко спрашиваю я. Внутри меня как будто живет несмышленый ребенок, путающий мысли, и его детский голосок звучит время от времени вслух. Стыдно отвлекать отца, лишь бы не чувствовать себя одиноким, но глупые слова так и просятся наружу. В присутствии Атара я не умею иначе. Я всегда думаю о нем так, как будто он сидит, совершенно одетый, а я стою рядом, нагой и беззащитный. — Эту книгу написал Нельо? — добавляю я. Атар улыбается, но в глазах улыбки нет, только чуть изгибаются уголки рта. — Да, ты прав. Твой старший брат многому научился за последние несколько лет. — Как ты думаешь, отец, я когда-нибудь стану таким же умным, как Нельо? — Если всерьез возьмешься за учебу, то сможешь догнать не только Нельо, но и Манвэ. — А Макалаурэ тоже умный? Атар на секунду задумывается. — Да, просто он не такой, как мы. Уверен, что когда-нибудь о песнях Макалаурэ узнают все эльфы. Он опускает глаза. На губах отца опять играет эта странная улыбка. Мне кажется, что он опечален чем-то. — Атар? — Что, Тьелкормо? — Атар снова смотрит на меня, и я вижу отблески знакомого огня в его глазах. Значит, показалось. И правда, разве такие, как мой отец, умеют грустить? Гнев, бешенство, сумасшедшая радость — пожалуйста, сколько угодно. Но отцу незнакомо уныние. — Возьми меня поскорее в кузницу? Слова вырываются прежде, чем я успеваю прикусить язык, и точно повисают между нами в воздухе. Карнистир все так же улюлюкает и плескается в воде, а у меня ноет в груди от волнения. Сейчас скажет нет. Скажет, что и двух подмастерьев достаточно. Как стыдно! Во всем виноват мой болтливый язык. Лицо горит. — Потерпи немного, сынок, скоро мы доберемся и до кузницы. Но сначала я хочу, чтобы ты освоил ремесло попроще. Чтобы скрыть разочарование, наклоняю голову к воде. Телперион серебрит легкую рябь на поверхности воды, а в глубине отражаются мерцающие огоньки свечей. Атар берет мое лицо в ладони и поворачивает к себе. Он не встает возле ванны на колени, как Нельо, а просто наклоняется, так низко, что я вижу каждую точечку в его искристых серых глазах. — Я вижу, что ты мечтаешь стать великим мастером, малыш. Но мастерство не всякому дается, для этого нужно запастись терпением. Я тоже хочу, чтобы ты стал моим лучшим учеником, но хороший учитель знает, что нельзя торопить события. Понимаешь? Отец проводит рукой по моим волосам, и после его теплых ладоней вода кажется еще холодней. — Да, отец, — проглотив обиду, мужественно соглашаюсь я. Знаю, мне никогда не превзойти отца, хотя я буду биться изо всех сил, стараясь угодить ему. Но угнаться за отцом я не смогу. Его ладонь, чуть помедлив, соскальзывает с моей щеки, и отец молча поднимается. Вздрагиваю от холода. Вода совсем остыла, но не от этого бегут мурашки по коже. Отец ничего не замечает, он снова задумчиво смотрит в пол. — Атар? Он вопросительно оборачивается. Значит, можно продолжать. — Когда Нельо женится, он от нас уйдет? Что за глупости я несу? Хочется нырнуть в ванну. Лучше утонуть совсем, чем изводить отца дурацкими вопросами. Атар, слегка удивившись, поднимает брови: — А что, Нельо уже нашел свою суженую? — Ну, вы ведь с Амил поженились, когда были в его возрасте? — Когда я просил руки твоей матери, то был еще младше, чем Нельо. Многие говорят, слишком зелен был, хоть я и не согласен. — А разве Нельо не нравится твоя новая ученица Аннавендэ? — выпаливаю я. Брови отца поднимаются еще выше. — Нельо постоянно ухаживает за кем-нибудь с тех пор, как повзрослел. Несколько лет назад он едва не обручился с одной юной особой, но не сложилось. И его увлеченность Аннавендэ тоже вряд ли приведет к чему-то серьезному, — поразмыслив, отец продолжает. — Но ты прав, Тьелкормо, когда Нельо женится, то обязательно уйдет от нас. У него появятся дети, и он захочет построить свой собственный дом. Узнав о почти случившейся помолвке Нельо, я перестаю слышать отца. Остальные слова только растравляют давнюю рану. Как я мог пропустить такое? Я даже не подозревал, что Нельо с кем-то встречается. Конечно, иногда на ужин приходили юные эльдэ, но я думал, что они такие же друзья, как юноши, с которыми охотятся мои старшие братья. Потрясенный внезапным открытием, я горько досадую на свою глупость. Оказывается, мы с Карнистиром далеко не все знаем про Нельо, он прячет от нас кусочек своей жизни. Может, и от Макалаурэ тоже что-то прячет. Мы для него слишком мало значим. Ничего удивительного. Атар прав, и Макалаурэ недавно говорил то же самое. Он мечтает о своих будущих сыновьях. Он обязательно станет отцом. Значит, бросит нас? Раз так, то я возненавижу сыновей Нельо всем сердцем. Я не смогу иначе. Не важно, что я буду им дядей, и дети брата — родная кровь. Все равно. Они отнимут у меня Нельо, значит, пусть не ждут от меня любви. Раньше я часто ловил руками бабочек. Однажды мне попалась пчела. Тогда я не знал, чем опасны пчелы, и она ужалила меня прямо в ладонь. Сейчас я опять ощущаю ту пульсирующую боль, словно яд растекается по моим жилам. Атар объяснил, что пчеле приходится гораздо тяжелее — ужалив меня, она умирает. Когда-то меня утешили эти слова, но сейчас?.. Ныряю в холодную воду. Мне больше не хочется задавать вопросы. Карнистир дрожит, у него посинели губы. Атар опускает в воду руку. — Илуватар и Эа! Совсем остыла. Что же ты молчишь, Тьелкормо? Поднявшись, он по очереди достает нас из ванны и закутывает в пушистые полотенца. Я не отвечаю отцу. Мокрый и несчастный, молча трясусь от холода, придерживая полотенце, пока он занимается Карнистиром. Атар вытирает брата бережно и аккуратно, начиная с черных непослушных волос и маленьких ушей и заканчивая пальцами на руках и ногах. Даже Амил возится с нами меньше. Я следующий. Послушно стою, разомлев от теплых рук отца, и дожидаюсь, пока он промокнет последние капли воды с моих замерзших пальцев. Отец натягивает на нас ночные одежки, садится на стул и, вооружившись гребнем, принимается за наши полувысохшие лохмы. Расчесывая Карнистира, он ставит его между коленей и сжимает как следует ногами, чтобы не сполз на пол. Сонный Карнистир клюет носом, ноет и норовит прикорнуть у Атара прямо на коленке. — Пойду уложу его, — пригладив мне волосы, говорит отец. — Иди к себе в комнату, я потом загляну пожелать тебе доброй ночи. Берет обмякшего как тряпочка Карнистира на руки. У братишки слипаются глаза, они едва поблескивают между полусомкнутыми щеточками черных ресниц. — Спокойной ночи, Турко… — невнятно лопочет он. — Я тебя лублю. Атар не поправляет его на этот раз. — Спокойной ночи, Карнистир, — отвечаю я. — Я тоже тебя люблю. Провожаю их взглядом, пока не скрываются за поворотом. Этот коридор ведет в комнату Карнистира и в спальню родителей. Повернувшись, шагаю к себе, поджимая босые ноги. Холодный каменный пол кусается больно. Покрывало на моей кровати аккуратно подоткнуто со всех сторон. Нельо помогает заправлять кровать каждое утро, зато вечером замучаешься освобождать одеяло. Вытащив уголок, я ныряю в открывшуюся норку, и меня опять передергивает от холода. Шелковые простыни на ощупь словно лед. Спальня Нельо — напротив моей, по другую сторону коридора. Прислушавшись, различаю оживленные голоса и знакомый мелодичный смех — значит, опять Макалаурэ ночует у Нельо, и они держат тайный совет. Интересно, соберутся на вечеринку на будущей неделе? До лета осталось так мало. Скоро нас ждет Форменос. Бесшумно входит Атар и задергивает шторы, оставив только узкую щель, и свет Телпериона бледно льется сквозь нее, просовывая в лазейку тонкие серебряные пальцы. Силуэт отца будто растворяется в полумраке комнаты, только поблескивают его искристые глаза. Темнота успокаивает, и я опускаю веки. Тело становится невесомым. Матрас слегка прогибается — это отец садится на край кровати. Я выныриваю из полусна. — Атар… Мне кажется, или я прошептал это вслух? Отец целует меня — словно теплый ветерок коснулся лба. Из комнаты напротив опять доносится взрыв смеха — Нельо пересказывает Макалаурэ какую-то смешную историю. Приоткрываю глаза. — Спи, малыш, — склонившись надо мной, тихо говорит Атар. Но я обнимаю его за шею и не пускаю. — Не уходи, не уходи, — хнычу ему на ухо. Отец осторожно убирает мои руки и складывает их у меня на груди, не выпуская из пальцев мои ладони. Матрас прогибается чуть сильнее. Атар полулежа устраивается рядом со мной. Он подождет, пока я усну, а потом уйдет к Амил. Почему ты так боишься остаться один? — слышится мне голос отца. А, может, это ветер шелестит за окном листьями. Я засыпаю.