I.
Кэл наклонился над её столом, практически сунув нос в её контейнер с едой на вынос. — Что это ты ешь? Джиллиан подхватила кусочек палочками, обмакнула в соевый соус: — Гиоза. Кэл скорчил мину. — Восточные пельмени, — объяснила она, жуя. Его привычка исследовать всё распространялась даже на её еду. Что порой немало её раздражало. Но не сейчас. — Сейчас десять утра, Фостер. Почему ты не можешь позавтракать тостами например, как нормальный человек? — Уверена, в Японии сейчас время обеда. — Идём, — он протянул ей папку. — Суарез ждёт в Кубе. Джиллиан с досадой отставила контейнер и вытерла губы салфеткой. — Что, уже? Они всегда приходили раньше положенного, если она ела что-то вкусненькое. И иногда она думала, не виноват ли часом в этом Кэл.II.
— Хватит переключать радиостанции, Эм. Это меня бесит. — Я не могу найти песню, которая бы мне понравилась. Они сидели в застрявшей в пробке машине; поток двигался со скоростью метр за десять минут. Казалось, все машины Округа собрались на этом перекрёстке. И Эмили никак не могла убрать руки от рукоятки радиоприёмника. Каждая песня, которую он слышал, длилась пару секунд, а затем дочь переключалась на следующую волну. “…ooh, baby, baby, baby, ooh…” “She’s got a ticket to…” “…on my own. Like a drifter I was…” “…to the moon, let the stars…” “…in the USA now! I was…” “Straight up now, baby…” Кэл дотянулся до кнопки и выключил радио. — Достаточно. — Но, папа… — и без того большие глаза Эмили распахнулись ещё шире. — Если ты не можешь найти себе песню по нраву, тогда придётся разговаривать с отцом. Послышался обречённый стон. А потом повисла продолжительная тишина с привкусом обиды. А затем вдруг прозвучало: — Что происходит с тобой и Джиллиан? — Что ты имеешь в виду — происходит? — Ты собираешься на ней жениться? Кэл чуть не свернул шею, стремительно поворачиваясь лицом к дочери. — Проклятье, Эм! С чего бы? — Она тебе нравится, не так ли? — Мне много кто нравится. — Ничего подобного. Зараза. — Она замужем за Алеком. — То есть, если бы она не была замужем за Алеком, ты бы хотел на ней жениться? — Нет. — Почему? — Потому что… не хотел бы! — Это не причина! Вообще-то даже то, что она замужем, не причина. Ты был женат на маме. Теперь не женат. Возможно, она тоже скоро разведётся. — Да, скорее всего. — Почему? Кэл не сдержал смешка: — На это у меня ответа нет. — Это отстой. — Почему? Тебе же нравится Алек. — Ну да, — она пожала плечами. — Но я знаю, что Джиллиан хочет детей, а мама — нет. И подумала, что было бы круто иметь брата. — То есть, твои мотивы чисто корыстные? — Да нет, почему только мои. Она делает тебя счастливым. — Множество вещей делает меня счастливым. — Это неправда. Не множество. Но она — делает. — Эм? — Плюс, ей не понадобится наклоняться, чтобы поцеловать тебя, как маме. Кэл включил радио. — Занимайся поиском песни, Эм.III.
— Это даже уже смешно, — резюмировал Кэл Лайтман, влезая на барный стул рядом с ней у стойки неярко освещённого аэропортового бара. — Каждые тридцать минут они откладывают вылет ещё на полчаса. Четырёхчасовая задержка двухчасового перелёта. Абсурд. С таким отношением к делу мы вылетим из бизнеса. Джиллиан Фостер сделала то, что делала каждый раз на протяжении четырёх лет, когда их рейс задерживали. Пожимала плечами. Потом слушала его, параллельно потягивая напитки. А потом шла в книжный отдел и покупала книгу. И коробочку леденцов. Затем находила в зале ожидания местечко поспокойнее и игнорировала его, слоняющегося туда-сюда и сыплющего проклятиями сквозь зубы, пока, наконец, не звучало приглашение на рейс. Это было предсказуемо, Кэл был готов спорить на деньги. И ненавидел, что являлся участником всего этого. — Он будет ещё, — сказала она бармену. — Она тоже, — добавил Кэл. Джиллиан весело улыбнулась: — Конечно, почему нет, — а потом повернулась к Лайтману. — Знаешь, это твоё раздражение… не слишком хорошо для давления. Он наколол оливку, плавающую в его мартини, на зубочистку и, отправив в рот, поморщился от её кислого вкуса на языке. — Это… ещё ничего, — сказал он. — Мой старик начал бы крыть трёхэтажным матом беднягу за стойкой. Джиллиан допила свой первый напиток. — Ну, тогда я восхищена твоим дзен-спокойствием. — Полагаю, Папа Фостер купил бы “Нью-Йорк Таймс” и флегматично читал бы до объявления посадки. Бармен поставил перед ними их второй заказ, и Джиллиан взяла его, не взглянув на Кэла. Сделала хороший глоток, не отвечая на его реплику. Тут-то он и осознал, что за четыре года их знакомства она ни разу не упоминала своего отца. И ничего не сказала о нём сейчас. Вместо этого она сделала второй глоток своего мартини, и Кэл на секунду подумал, что оглохнет от повисшего между ними молчания. В отличие от Фостер, он терпеть не мог тишину. Ему потребовалось приложить титанические усилия, чтобы побороть желание сказать что-то. Хоть что-нибудь. К счастью, это она прервала паузу. — Фостер — моя фамилия после замужества, — уточнила она, прежде чем обратить на него взгляд голубых глаз. — А мой отец… не думаю, что он когда-либо в жизни читал “Нью-Йорк Таймс”, и он… к этому моменту он бы уже выпил свой четвёртый шот. Ну, или пятый. — Ясно, — тихо произнёс Лайтман. — Он любил выпить. Много. Такое откровение, против его ожидания и воли, ошеломило его. Потому что ему, из всех людей, следовало бы знать лучше, прежде чем решить, что у неё было идеальное детство и прекрасная юность. Возможно, ей, точно так же, как ему, пришлось бороться, чтобы оказаться там, где она была сейчас. — Не всегда, — добавила она, будто стремясь успокоить его. Убедиться, что он понимает: она не нуждается в жалости. — Но когда он пил много, это… было не очень хорошо. Моя мать… она старалась защитить меня от этого, но я всегда могла сказать — в ту самую минуту, как он появлялся в комнате, — по одному его голосу, как много он выпил. По используемым словам… — Джиллиан отпила ещё. — По вещам, которые он нам говорил. И по тому, как он их говорил. Тогда кое-что ещё стало для него очевидным. Кое-что, о чём ему следовало бы спросить уже очень давно. — Так вот, как ты получила эти навыки, — мягко сказал он. — Распознавать голоса. Модуляции. Дисфункицональное поведение порождает дисфункциональную адаптацию. Она улыбнулась краешком рта, напряжение между ними пропало. Кэл осталось лишь удивляться отсутствию злости с её стороны. — Прозвучало так, словно я — мутант. Он улыбнулся во все тридцать два. — Одарённые. На нашем поприще они зовутся одарёнными.