Быть собой

      Барды никогда не показывают свои подлинные эмоции. Вместо этого они безошибочно определяют чужие и органично под них подстраиваются. Страх и злость – смертный приговор, холодный разум и расчетливость – почти неуязвимость, невинная улыбка, флирт и сочувствие – путь к успеху.       Барды тренированы сопротивляться искушениям. Стоит забыть, что каждый игрок в хитросплетениях сети интриг всегда готов использовать слабость оппонента и от души поплясать на его хладном трупе, – ты станешь тем, на ком пляшут. Поэтому – никаких привязанностей, даже осознание собственной личности становится сомнительной привилегией. У бардов нет имен. Сегодня ты охотник, завтра – добыча, и есть лишь эта вечная погоня за новой дозой будоражащей опасности.       Барды никогда никому не доверяют, но хорошо знают цену доверия. Доверие очень легко заслужить, если знать, за какие ниточки дергать, и истинное искусство – не переборщить, перебирать струны души плавно и мелодично. Человек, связанный путами доверия, становится податливой глиной в руках манипулятора и заслуживает только презрения. Жалкий и беспомощный, он слишком слаб, чтобы продолжать игру. А потому нет ничего опаснее, чем позволить себе такую слабость.       Барды не участвуют в сражениях. Им чужды великие цели, основанные на чести, долге и благородстве. Правители меняются, войны начинаются и заканчиваются, государства строятся и исчезают, герои остаются безымянными памятниками. Миром правит информация, и лишь она имеет ценность. Прямое столкновение с противником не оставляет шансов выжить, а жизнь свою барды ценят очень высоко. Однако, то, что хранится в сведущей голове раскрывшего себя шпиона, – превыше всего. Поэтому они знают сотни способов убить тихо, быстро и незаметно, а в случае с собой – еще и безболезненно.       Не доверяй, не злись, не высовывайся. Лелиана нарушила все возможные правила и жестоко за это поплатилась. Она могла сколько угодно винить во всех своих бедах коварную Маржолайн, но на самом деле понимала, что причина ее падения крылась в ней самой. Запутавшаяся в паутине своей слабости, она просто стала легкой добычей. Она позволила себе запутаться. Позволила другим смешать себя с грязью, плюнуть и растоптать, а после уйти безнаказанными. И, что, возможно, было глупее всего, Лелиана позволила себе остаться в живых, хотя жизнь вне игры теряла всякий смысл.       Благочестие – не самая хитроумная маска, которую ей приходилось надевать. В церкви она могла скрыться от отголосков своего буйного прошлого, которые, несомненно, настигли бы ее за пределами неприступных стен святого дома. Здесь было много возможностей для разминки ума и закалки сознания, испытания своих способностей производить нужное впечатление. Это была новая игра по ее правилам, но она продолжалась так долго, что в какой-то момент Лелиана сама перестала отличать свою маску от лица. Грань, где кончалась шпионка и начиналась монахиня, стала почти неощутима, а в монотонных песнопениях, ранее служивших фоном для свободного течения мыслей, стал появляться смысл. Возможно, та часть ее души, из-за которой она лишилась всего, пойдя на поводу у пережитков своей детской наивности, требовала именно этого – покоя, света, милосердия. Прошло много времени, пока она стала к ней прислушиваться и выпустила на волю из темного подвала, в котором собиралась уморить до смерти. В конечном итоге, перспектив для влияния на разум толпы в нерушимых догматах церкви было больше, чем в любом другом месте. А Лелиана достаточно четко осознавала свою амбициозность, чтобы понимать, что ей хватит сил недолго оставаться просто послушницей.       Неизбежность рока внесла свои коррективы в этот бережно просчитанный и выверенный план. Приближающийся Мор, еще неслышимый, но горящий пронзительным отчаянием в глазах бесконечного потока беженцев, которым она потеряла счет, грозил уничтожить не только Лотеринг, Ферелден, да и весь Тедас. Он был способен серьезно пошатнуть веру людей в неоспоримость заповедей церкви и их абсолютную преданность замыслам Создателя, произносимым ее устами. Огорчился бы пастух, теряющий свое стадо? И взял бы он в руки оружие, чтобы избавиться от разгулявшегося волка?       Как оказалось, настоятельница не разделяла опасений Лелианы, проявляя поразительную недальновидность, которую не вполне умело выдавала за бесстрашие и заботу о ближнем. Стремительное увеличение паствы настолько ее воодушевляло, что она отказывалась верить в надвигающуюся гибель всей этой ошалевшей толпы, в ужасе способной снести безжалостной лавиной все на своем пути. В этом они мало отличались от порождений тьмы, которым по определению несвойственна жалость. Почтенная женщина, увязшая в пучине бюрократии больше, чем это было необходимо, не желала спасать даже свою собственную шкуру в страхе изменить сложившийся порядок вещей.       Привязанности. Искушения. Алчность и безрассудность. Непростительные, развращающие, иссушающие разум слабости. Лелиана не могла допустить, чтобы они снова изломали ее собранный по кусочкам мир. И в тот миг, когда она это осознала, тонкая грань между ее сущностями стала крепче гранита, и каждая ипостась стала действовать в своих интересах. Бардесса достала из сундука старый лук и начистила до блеска кинжалы, монахиня прониклась проблемами страждущих, подыскивая подходящих спутников. Обе они стремились сохранить то немногое, что осталось от настоящей Лелианы, – временами бестолковую, но полностью непреодолимую жажду жизни.       Когда в таверне появились королевские солдаты, люди обнадежились хоть какой-нибудь защитой. Но они равнодушно продолжали уничтожать и без того скудные запасы эля во славу регента, а разбойники по-прежнему безнаказанно обдирали беженцев, как липок. Жалкие слизняки. Лелиана не рискнула сунуться к этим солдафонам, не столько опасаясь их силы, сколько серьезно сомневаясь в их полезности. Единственная причина, почему она следила за ними, крылась в слухах о выживших Серых Стражах, которых они поджидали. Лучше компанию сложно было себе представить – могучие воины, посвятившие свою жизнь борьбе с Мором, стали бы для нее отличным прикрытием. Кто бы им ни был нужен, она могла быть всем, стоило только понять, кем именно. А пока монахиня помогала Барлину собирать продукты для беженцев, готовила лечебную мазь для раненых и с достаточной робостью дарила благословения и улыбки всем, кто в этом нуждался. Бардесса терпеливо ждала, помня о спрятанных в складках мантии кинжалах.       Чутье не подвело – Стражи угодили в ловушку. Это легко было понять по нетрезвым возгласам солдат, которым не терпелось скорее разобраться с ними и покинуть это обреченное на гибель место. Лелиана, сдерживая не вовремя рвущуюся радость, вгляделась в вошедших и опешила. Улыбка так и застыла у нее на губах нелепой гримасой. Великие воины представляли собой колоритнейший набор персонажей гротеска пьяного менестреля. Худосочная девчонка в заштопанной мантии, устало опираясь на видавший виды посох, с удивлением слушала поток ругательств и обвинений, которыми ее щедро осыпал бронированный мужлан. Совсем дитя – милейшая златовласая кучеряшка с огромными глазами. И взгляд у нее был, как у младенца – широко открытый, наивный, любопытный. Полная ее противоположность едко усмехалась возле двери, равнодушно ловя липкие взгляды всей таверны. Варварский облик этой женщины прямо-таки кричал – ведьма, и она даже не пыталась этого скрывать. Парень в помятом доспехе без наплечника и перчаток хотя бы отдаленно напоминал воина, но темные круги под его глазами и болезненная бледность говорили о том, что он, скорее всего, ранен и не в лучшем расположении духа, чтобы бросаться в бой. Их перебьют, как слепых котят. Монашка возмутилась преддверию детоубийства. Бардесса обреченно вздохнула, понимая, что они ее единственная, хоть и призрачная, надежда выбраться из затягивающейся петли подступающей орды, и вмешалась в спор.       Попытки урезонить подвыпивших вояк плодов не принесли, а бой вышел неожиданно коротким. С удивительной прытью вращая щитом, воин раскидал толпу, сбил с ног нападающего на девушку и приставил меч к его горлу, пока ведьма превращала остальных в ледяные глыбы. Он двигался так четко и в то же время плавно, подмечал малейшие движения противника и оперативно на них реагировал, что Лелиана, любуясь, на секунду забыла о своем оружии. Но ее кинжал все же испил крови, когда один из замороженных пришел в себя раньше времени. Один точный удар подмышку, изобразить удивление и отвращение, попросить пощады для выживших идиотов – вот и все, что понадобилось, чтобы произвести впечатление на троицу. Девушка, за все это время так и не сменившая позу, улыбнулась так солнечно, что у Лелианы заболело в глазах. Как, во имя Создателя, она сюда попала?       Она, действительно, пребывала в замешательстве. Отчасти оттого, что обманулась с первым впечатлением, что с ней практически никогда не случалось. Отчасти – ей было сложно понять, кто из них лидер. Но главное, она представления не имела, каким должен быть человек, способный органично влиться в эту чудную компанию. Разве что сумасшедшим, который не может остаться без внимания. Лелиана почти безнадежно ухватилась за эту мысль, и невероятная история о задушевных разговорах с Создателем слетела с ее губ легко и просто, будто и не была выдуманной на ходу. Ведьма смерила ее презрительным взглядом, рыжий оторопело потер переносицу, девушка улыбнулась еще шире.       – Мы благодарим Вас, сестра, за проявленное доверие и оказанную помощь, но мы бы не хотели подвергать Вашу жизнь опасности, – высокий и чистый, голос ее лился, как соблазнительная песня. Безусловно, она могла бы заговорить своих врагов до отупения и уговорить самим себя зарезать. Лелиана даже не сразу поняла, что ей отказали. В самой мягкой из форм, какие можно было представить.       – Солона, может… – начал говорить ее спутник, но она прервала его мимолетным прикосновением к руке – быстрым, но красноречивым. И этого оказалось достаточно, чтобы он больше не произнес ни звука. Слегка поклонившись, что должно было означать конец разговора, девушка прошла мимо Лелианы, как призрачное видение. И лишь когда они поравнялись, бардесса заметила, как дернулись ее брови – где-то глубоко внутри себя девчонка от души веселилась, наслаждаясь своей властью.       Прекрасно, золотко. Давай поиграем.       Когда они встретились в следующий раз, умело пущенная стрела прошила горло разбойника в шаге от Солоны, и ее защитник, не успев вовремя подскочить, посмотрел на лучницу с удивленным восхищением. Лелиана знала, как впечатляюще выглядит в своем трофейном доспехе из драконьей кожи. Ни одной умелой рукодельнице не сшить такой. Даже не все оружейники возьмутся. Стражам нужен воин, чтобы оберегать этот нежный цветок? Получите, распишитесь.       – Вы должны взять меня с собой. Я не могу просто сидеть и смотреть, как погибают невинные, понимая, что могла бы сделать… что-то.       Прошедшие два дня многое ей прояснили. Эти трое сразу притянули к себе взоры всех страждущих и лишенных, увидевших в них защитную длань Создателя. Даже настоятельница, к огромному удивлению Лелианы, согласилась выпустить убийцу-кунари неожиданно легко и с улыбкой. Она объясняла это стремлением избавить прихожан от противного Создателю существа с присущим ей милосердием и благословляла прекраснейшую из дев, открывшую ей глаза на свою несправедливость.       Как бы ни так. Стражи увидели ценного бойца, и глупо было бы им не воспользоваться. То, что они закрыли глаза на его преступление, говорило о многом, но никак не связывало их с высшими святыми силами. Вырезая разбойничьи заставы, они не отказывались от вознаграждений, хотя награбленное бандитами добро тоже не возвращали. И вскоре парень красовался в новом доспехе, явно снятом с кого-то из убитых, юная магичка где-то раздобыла причудливый, но целый посох, а ведьма самодовольно теребила на шее золотую цепочку. В которой не было ни капли магии, кроме той, что прекрасно помогала закрывать недовольный всем на свете рот, – его величество Подхалимство. Доверчивые люди готовы были целовать следы их ног, будто, действительно, пара убитых медведей и пониженные цены в лавке смогли бы предотвратить их неминуемую участь. Они должны были бы понимать это, но тут безотказно срабатывало обаяние Солоны, с завидным успехом дурманящее головы.       Златокудрое чудо мало что понимало в военном деле, но у нее были люди, готовые убивать за и для нее. Недавно впервые переступившая порог Твердыни Кинлоха, она ничего не знала об окружающем мире, искренне удивляясь облакам, цветам, птицам, архитектуре домов, разнообразию одежды на селянах и доспехов на солдатах. Все, с чем она раньше имела дело, – книги, зелья, немногочисленные люди. Но у нее было достаточно ума, чтобы довести до совершенства свое умение их использовать. Солона была очень хороша собой, и знала об этом. Начитанность и жизнь в жестких правилах Круга отточили ее дар убеждения, осторожность и чувство эмоций окружающих. Лелиана видела, как она мило улыбалась, когда пускала молнии в обескураженные лица своих противников. Как прерывала споры в отряде, невзначай взъерошивая смешной хохолок на голове своего доблестного бойца и закатывая глаза за его спиной. Как правдоподобно притворялась слабой и беззащитной до тех пор, пока на нее не нападали. И как спокойно получала все, что ей было нужно. Она, определенно, могла бы написать научный труд по искусству манипуляций и обольщения. И, бесспорно, чародейка была истинным лидером, воплотившим идеалы дипломатии, хотя умело это скрывала за хлопаньем ресниц.       Два игрока в одном колчане. Возможно, это было слишком. Но если для Солоны это было, в первую очередь, развлечением, то у Лелианы было то, чего ей не хватало, – опыт и профессионализм. Подкрепленные азартом и амбициями, они были тверже стали и эффективнее любых заклинаний. И сейчас, видя, как она колеблется, лучница полагала, что уже получила свою первую маленькую победу.       – Я буду вам полезна, – повторила Лелиана, небрежно прокручивая пальцами стрелу. – Когда я услышала про Мор и произошедшее в Остагаре, мне показалось, что Стражам пригодилась бы любая помощь. А потом видение. Это моя судьба.       – Вас в монастыре научили так сражаться? – елейно поинтересовалась Солона.       – Я не всегда была монахиней.       – Это я уже поняла, – на ее щеках заиграли шутливые ямочки. – Простите мой интерес, сударыня, меня просто восхитил Ваш мелодичный акцент.       – Орлейский, – коротко пояснила Лелиана.       – Вот как? Очень мило. У нас в отряде уже есть умелые воины. Я понимаю Ваше желание укрыться от наступающей орды, и мы можем вывести Вас на Имперский тракт. Но это, к сожалению, все, что мы можем предложить.       Сладкая лесть, завуалированный допрос, ласковый пинок под зад. Прелестно.       – Солона, у нас нет лучника, – внезапно подал голос рыжий. – Лучник незаменим. Она… странная, но стреляет отменно.       Лелиана спрятала усмешку, дивясь его простодушию. Теперь понятно, почему именно девчонка говорила за них всех.       – Чем обычные стрелы лучше магических? – резонно заметила Солона.       – Тем, что они всегда под рукой? И не стоят сил, времени и здоровья? И способны убить одним выстрелом? – его чудная манера говорить полувопросительно походила на неуверенность в собственных словах. Странное наблюдение, особенно учитывая, что он был абсолютно прав.       – Кто-нибудь из вас разбирается в ловушках? – невзначай вставила Лелиана.       – Алистер, – проворковала ведьма, с упоением принимая его свирепый взгляд. – За эти дни пересчитал он все капканы.       – Яды? Замки? – невозмутимо продолжила лучница и, дождавшись, когда Солона удивленно покачает головой, сделала брови «домиком». – Серьезно? И вы собираетесь выжить?       – Я, пожалуй, все же откажусь, – проговорила девушка, приподнимая одну бровь.       Что это? Неужели она боится? Но почему она, собственно, должна ей доверять? Разумное существо не должно быть бесстрашным, но должно прислушиваться к своему страху, знать его в лицо, потому что он – залог самосохранения. Несмотря на свою молодость, она отлично это знала и видела разумные границы осторожности. Еще один укол в сторону излишней предвзятости.       К счастью для Лелианы, фактор наивности отряда полностью брал на себя Алистер. Неизвестно, что именно на него повлияло – ее слащавое благородство или боевые навыки, но он неожиданно уперся и стал уговаривать Солону изменить свое решение. Удивленная такой защитой и заметно не желающая с ним ссориться, магичка неохотно согласилась, смягчая натянутость неизменной улыбкой. Кунари неодобрительно засопел. Ведьма фыркнула, презрительно дернув плечами.       Довольно ухмыляясь, Алистер приветственно пожал ее руку. Скрытый в лучах Солоны, он не представлял для нее интереса, и только сейчас Лелиана словно впервые увидела его тепло-янтарные глаза и разом растеряла всю сладость триумфа. По позвоночнику вверх пробежал лихорадочный жар, в животе заныло, ноги неловко потоптались на месте. Скользнув пальцами по широкой шершавой ладони, она непроизвольно опустила взгляд, чувствуя себя полной дурой, и пожалела, что ввязалась в эту историю.       Монашка затрепетала, узрев в его взгляде андрастианское солнце. Бардесса проклинала все на свете и хотела сбежать. Стоящая на грани Лелиана усердно изображала благодарность и дружелюбие.

***

      Морозные горы стали для орлесианки настоящим испытанием. Летящий в лицо мокрый снег резал кожу слипшимися ледышками, повисал сталактитами на мгновенно смерзающихся волосах. Эта несуразная ферелденская обувь должна была быть высокой, как рыбацкие сапоги, чтобы не зачерпывать внутрь обледеневшие сугробы. Но, казалось, все было против нее, и Лелиана, с трудом передвигая закоченевшие ноги, только и могла, что высматривать сквозь сплошную пелену снега идущих впереди сопартийцев. Остаться одной и потеряться в снежной буре было бы прекрасным окончанием ее беспросветной жизни.       Стоп. Прочь упаднические настроения. Улыбаться и ровно держать спину. Отстреливать часовых, незаметно снимать растяжки, взламывать замки, снабжать отряд прибаутками. Делать то, благодаря чему она незаменима. То, из-за чего всякий гребанный раз Солона берет ее с собой. Единственная лучница в отряде – недолго она этим гордилась. До того самого момента, как узнала план действий своих новых товарищей. Всего-то спасти всех и каждого, поснимать всех котят с деревьев, предотвратить гражданскую войну, наладить контакт с долийцами, гномами, оборотнями, говорящими деревьями и черт-те кем еще и грохнуть Архидемона, щелкнув его по носу. Замечательная стратегия. Вот только с каждым днем Лелиана все чаще задавала себе вопрос, где здесь ее место и есть ли оно вообще. Но еще сильнее ее интересовало, почему она до сих пор не ушла, если ее так коробило все это.       Ответ был прост. Засветившись в компании Стражей, она обрекла себя на еще большие гонения, чем подвергалась ранее, до церкви, до Мора, до стонущей в руках тетивы. Оставшись без их защиты, она бы не протянула и недели. И, на самом деле, это была не вся правда.       Роль, которую она себе выбрала, обязывала держаться в пределах милосердия, добропорядочности и благочестия. Добрая и сердобольная девушка Лелиана не могла быть недовольной тому, что происходило, а потому не имела причин уйти, не превратившись в змею, пригретую у сердца. Солона с удивительным рвением старалась с ней подружиться. Она расспрашивала о прошлом, просила рассказывать истории, изображала неподдельный интерес в вопросах преданности заветам Создателя. И, как ни странно, Лелиана чувствовала, что ей и правда все это интересно, несмотря на слишком уж явное стремление угодить. Девушка жаждала знать все, чего была лишена. В любой вылазке главными ее трофеями были книги и разговоры, а уж во время долгих пеших переходов ее голос звенел, не замолкая. Поэтому, где бы они ни появлялись, вскоре о них говорили все. Радовало, что говорили в основном хорошее, ведь любопытство заводило Солону в каждый угол, под каждый куст, в каждую душу, которые она неизменно одаривала своим сиянием. Ради того, чтобы все ее любили, она была готова на все. Даже на оправдание убийств тех, кого она выбрала своими врагами. Юношеский максимализм и огромное честолюбие руководили ее рукой, нежное личико притупляло бдительность, лучезарная улыбка открывала все двери. Лелиана не удивилась бы, узнав, что ее враги умирали счастливыми.       Солона ничего не забывала – стоило Лелиане вскользь упомянуть о цветах, которыми якобы пахла ее мать, как она каждый раз стала искать их у дорог. Рожденная в стенах Башни Круга, она не знала, что такое мать, но знала, что это значит для других. Точки преткновения. Нити, за которые можно дергать. Раны, на которые можно надавить.       Солона никого не прощала – когда Эамон спросил ее совета по поводу судьбы злосчастного мага, она, не медля, дала отмашку на казнь. Потому, что нельзя позволить жить преступнику и магу крови, неизвестно кого еще способного отравить. Ага, как же. Жаль, что эрл не слышал, о чем они говорили в темнице, и как эта милая крошка шипела на беднягу, детально припоминая ему все его вероломство.       Вставать у нее на пути с каждой новой победой становилось все опаснее. Не потому, что она была неуязвима. А потому, что теперь ее любили все. И эта огромная толпа почитателей в клочья разорвала бы любого, посягнувшего на святую неприкосновенность их Героини. Либо того, на кого она бы молча указала пальцем, и вовсе не объясняя причин. Это походило на эпидемию всеобщего помешательства, и Лелиана заранее сочувствовала Логэйну – у него не было против Амелл ни единого шанса. Если, конечно, он все же не убьет их всех до Собрания земель.       К каждому соратнику у чародейки был свой подход, и то, как легко менялось ее лицо в зависимости от собеседника, порой просто передергивало, но, кажется, никто, кроме Лелианы, не замечал этого кричащего лицемерия. Даже недовольно фыркающая Морриган быстро успокоилась, получив свой драгоценный гримуар. Винн могла кого угодно довести до тошноты своими бесконечными нравоучениями, но Солона внимала, кивала головой, спрашивала совета, беспокоилась о ее здоровье, приносила ей книги и тайком спаивала. Со Стэном было сложнее – он наотрез отказывался признавать в ней воина, и женские чары на него не действовали. А потом вдруг потеплел по неизвестным причинам – не иначе, печенье сыграло свою роль. Других объяснений Лелиана не находила, а кунари был слишком немногословен, чтобы ее просветить. Она могла только надеяться, что Амелл не пообещала обратить в Кун всех своих последователей.       Положа руку на сердце, бардесса была впечатлена, и склонилась бы перед девчонкой в безмерном уважении и абсолютном одобрении. Иметь такую власть и так талантливо ей пользоваться, ставить перед собой недостижимые цели и методично их осуществлять, при этом сохраняя трезвость ума, – это то, что делает лидеров королями. Она признала бы это и радовалась, что не находится в числе ее врагов, и вершила бы вместе с ней великие дела, спокойная за свое геройское настоящее и обеспеченное будущее, и уверенно пошла бы за ней против Архидемона, с улыбкой и песней. Она бы сделала это. Если бы не Алистер.       Все больше тревожась о своем душевном здоровье, Лелиана нетерпеливо ждала, когда в ней перетлеет этот идиотизм. Но как только она приводила себя в чувство долгими мысленными нотациями и пинками, искусственно разжигала в себе презрение и взращивала хладнокровие, Солона снова брала их обоих с собой, и все ее усилия летели к демонам. Если в лагере лучница могла получить вожделенный покой и отвлечение, то, когда они шагали рядом и, Андрасте спаси, стояли спиной к спине, ее стрелы, казалось, сами собой воспламенялись. Лишь Создатель ведает, сколько сил она тратила, сдерживая бьющую изнутри дрожь, когда слышала его голос, казавшийся ей бархатным, волнующим, упоительным. Его доспехи должны были стать священными от количества благословений, которые она им возводила за то, что хотя бы в сражениях могла пользоваться головой, не видя его глаза, губы, широкие плечи и сильные руки.       Но даже будь Лелиана во стократ глупее и наивнее, она и тогда не назвала бы это влюбленностью. Ей не за что было его любить. Алистер был слишком мягок, слишком предсказуем, слишком верил во всю эту несущественную чепуху вроде долга и благородства. Его доверие лежало у него на ладони, и он протягивал его каждому, кто не смотрел на него с явным презрением. Лишенный тепла всю свою жизнь, вместо того, чтобы закалить свое сердце, он все еще пытался его отогреть в любой мало-мальски лучистой душе. Есть большая разница между животворящим солнечным светом и холодным мерцанием звезд, однако, он ее не видел. Все его эмоции были написаны у него на лице, и он даже не подозревал, насколько это делает его уязвимым. Будучи бардом, Лелиана безжалостно топтала таких, как он – широко раскрывших слепые глаза, придумывающих идеальный мир там, где его в помине не было, только чтобы уберечь себя от разочарований. Ей казалось справедливым окунать их в реальность и проверять на стойкость их лживые идеалы. Те, кто выбирались, менялись навсегда, а другие… туда им и дорога. Сейчас она просто наблюдала. Осуждала. Но не вмешивалась.       И этот голодный, полный тоски взгляд, которым Алистер смотрел в спину Амелл, злил Лелиану больше, чем она могла себе позволить. Не из-за ревности. Ревность предполагала привязанность и поруганное доверие, и понятно, что абсолютно была ей чужда. У монахини он вызывал банальную жалость, и, помня, насколько ее жизнь зависит от его щита, бардесса серьезно беспокоилась о его дальнейшей адекватности и хотела хорошенько врезать ему по ушам, чтобы то, что находится между ними, наконец заработало. Короткий поводок в нежных ручках Солоны плотно обвил его шею, и она с маниакальным упоением продолжала за него дергать. Она ласково чесала своего щенка за ушком, жалела, когда он скулил, позволяла дурачиться и тереться об ноги, радовала лакомствами и обучала командам. Она делала все, чтобы он чувствовал себя именно так – зависимым, преданным, недостойным, послушным своему божеству. И Алистер не смел относиться к ней иначе, казалось, любое прикосновение к ней он сравнивал со святотатством. Вот поэтому их отношения зависли в стадии целомудренного фанатизма, который полностью устраивал Солону. Алистер же таял на глазах, и Лелиана не могла этого понять.       Ему было бы достаточно только сделать шаг, уверенно и жестко, схватить ее своими огромными руками и сделать все то, что было написано у него в глазах. Интересно, что магичка смогла бы на это возразить, когда у нее не было бы возможности ни юлить, ни манипулировать, ни строить из себя святую невинность. А если бы все-таки смогла, может, Алистер наконец-то понял бы хоть часть правды о ее истинных чувствах и перестал бы изводить себя бесплодной надеждой. Отказать ему вообще казалось ей безумием, но, возможно, это уже говорил далеко не здравый смысл. А неподвластное ей чувство, которое выворачивало наизнанку всю женскую сущность и выжигало разум невыносимым желанием, невольным, даже ненавистным, но таким мощным и всепоглощающим, что рядом с этим мужчиной она ощущала себя безмозглым куском плоти. И в этом она явно проигрывала Солоне.       Очередной сугроб обжег колени противным мокрым холодом, и Лелиана досадливо зашипела сквозь сжатые зубы. Погруженная в навязчивые мысли, она снова забыла об осторожности. Усталость накатывала одуряющими волнами, и в какой-то момент лучнице просто захотелось упасть в снег и расслабиться, успокоить неровно бьющееся сердце, и пусть эти героические безумцы спасают мир без нее. В который раз, с усилием вытаскивая себя в реальный мир, она снова спросила себя, какого гарлока здесь делает. Пальцы закоченели, глаза слезились, а ног Лелиана давно уже не чувствовала – вряд ли она сейчас была способна оправдать свою незаменимость. Снег усилился, и пока она выбиралась из сугроба, отряд полностью скрылся из вида. Это точно был один из худших дней в ее жизни.       Лелиана уже открыла рот, чтобы окликнуть товарищей, когда мощный взрыв отбросил ее назад, в огромный ворох снега, под которым так некстати оказались острые камни. На несколько секунд мир сжался до звона в ушах и спирающей дыхание боли. Резко выдохнув, она машинально выхватила лук, одновременно пытаясь встать. Спину нещадно жгли многочисленные ссадины, тонкий доспех свисал сзади лохмотьями, и морозный ветер яростно набросился на ее незащищенное тело. Стрела плясала в дрожащих руках, а тетива никак не желала натягиваться. Будто само мироздание смеялось над ее роптаниями, ухудшая ситуацию до предела, тело отказывалось реагировать на любые попытки сделать что-либо полезное. Раздраженная собственной беспомощностью, Лелиана торопливо нащупала кинжалы и, насколько хватило сил, сжала рукоятки обмороженными пальцами. Жажда жизни, как защитное заклинание, наполнила ее решительностью, и боль притихла в предвкушении битвы.       Никогда нельзя недооценивать недремлющего Логэйна. Впереди раздались разноголосые крики и надсадный лязг металла – засада. Пелена бури озарилась огненными вспышками, и прямо на нее выскочил перекошенный от злости громила с двуручником наперевес. Кровожадный оскал растянул его физиономию, когда в ее лице он увидел беззащитную жертву. Почти бездумно выбрасывая руку вперед, Лелиана ответила ему презрительной ухмылкой – неповоротливое чудище не успело и хрюкнуть, как кинжал вонзился ему в глаз. Горячая кровь брызнула в лицо, наполняя новой порцией адреналина, агонизирующее тело хваталось за пустоту, сучило ногами, хрипло кричало и скрипело сочленениями доспеха. Не тратя времени и на удивление ловко уворачиваясь от беспорядочных махов стальных конечностей, бардесса хладнокровно выдернула оружие и вновь нырнула в снежную мглу.       Под ноги ей выкатилась чья-то отрубленная голова. Лелиана перевернула ее носком сапога, убеждаясь, что это не кто-то из своих, и сделала еще несколько шагов. Протяжный свист меча безошибочно выдавал местоположение Стэна, и, опасаясь попасться по горячую руку, она обошла его по широкой дуге. Звонкий голос Солоны вызвал новые вспышки, протянувшиеся удлиненным конусом огня, и где-то совсем рядом раздались истошные вопли, снабженные отвратительным запахом жженых волос. Лелиана настигла одного обгоревшего и одним точным движением кинжала по горлу прекратила его мучения. В это время другой недожаренный снизу схватил ее за ногу и уже занес короткий меч для удара, как вовремя пущенная магическая стрела выбила из его рук оружие. Ошалевший от боли противник впился в ногу Лелианы зубами. Зубами, мать его, как заправский боевой волкодав. Он разве что не рычал и не харкал кровью, но сила его челюстей скрутила икры новой порцией боли. Сдерживая крик, Лелиана крепко ударила его второй ногой по голове, раз, другой, третий, но в болевом шоке тот так и не разжал челюсти, хотя его лицо постепенно превращалось в бесформенное месиво.       Чародейка начала выговаривать какое-то неизвестное заклинание непривычно низким, тягучим, завораживающим голосом. Он словно поднимался по спирали, сгущая воздух, и стал похож на торжественные церковные песнопения. Восклицая последние слова, как отчаянный призыв к потусторонним силам, Солона высоко подняла руки, и снег вдруг перестал идти. Не веря в такую власть над силами природы, Лелиана посмотрела вверх и увидела магический барьер, куполом нависший над местом битвы. Снег соскальзывал с него, как с огромного зонта, и наваливался за его пределами в быстро растущие сугробы, вскоре ставшие похожими на крепостные стены. Ветер тоже утих, и почему-то тело, ощутив облегчение, вовсе отказалось повиноваться. В глазах стремительно темнело, а ноги подкашивались, кожу под доспехом, там, где она еще окончательно не замерзла, неприятно щекотали кровавые ручейки. Неизвестно, откуда они взялись, но лучница уже не могла об этом думать.       Шагах в десяти справа Алистер уже вынимал из тела вражеского мага окровавленный меч. Обернувшись, он быстро нашел глазами товарищей, кивнул Стэну, улыбнулся Солоне. На Лелиане его взгляд задержался, и улыбка мгновенно слетела с губ. Солона уловила его изумление и тоже повернула голову, широко раскрывая глаза.       – Ты ранена?       Надо же, миледи Очевидность. Лелиана кивнула бы, если бы земля под ногами не вращалась так активно. Она бессильно попыталась снова сбросить с себя вцепившегося псевдопса и поскользнулась от этого движения, падая и отбивая все, что еще не было отбито. Просто великолепно.       Алистер держал ее на руках, пока Стэн разжимал сцепившиеся челюсти, как оказалось, трупа, а Солона чем-то мазала ее спину и накладывала бинты, а после даже пожертвовала свой плащ. Лелиана не видела ее лица, но то, как Алистер следил за движениями магички – то хмурил брови, то закусывал губы, то выпучивал глаза – без слов говорило ей, что дела у нее не вполне в порядке. Мягко говоря. И, как сговорившись, все пребывали в полном молчании, которое невыносимо давило на нервы. Лучница перевела взгляд на небо и, увидев снежный потолок, ярко представила, что будет, когда заклинание потеряет силу и вся эта лавина упадет им на головы.       – Барьер, – беззвучно прошептала она. Когда реакции не последовало, она похлопала Алистера по щеке и показала пальцем.       Он проследил за ее знаком и понимающе кивнул. Покрутил головой, оглядываясь по сторонам, и прижал ее крепче, заворачивая в плащ, как младенца. Ее голова оказалась у него на плече. Вздрогнув, Лелиана закрыла глаза, чтобы не видеть родинку на его шее.       – Пещера. Там. Быстро, – отрывисто сказал Алистер и спешно покинул укрытие, переступая огромные сугробы с резвостью, удивительной для человека таких размеров, да еще и закованного в тяжелые доспехи.       За пределами барьера буря снова набросилась на них, но мужчина даже не поморщился и не замедлил шаг, только слегка наклонил голову. Ферелденцы. Временами ей казалось, что они сами сделаны изо льда, как те айсберги, что бороздят Ледяные моря. Как ему удавалось при всем этом быть таким теплым? И почему эта мысль – единственное, что звенело в ее изможденном мозгу?       Небольшой грот в расщелине скал был наполовину засыпан снегом, но в глубине оказался достаточно уютным и тихим. Прислонившись к стене компактным свертком пульсирующей боли, Лелиана сквозь прикрытые веки безразлично следила за беспокойной беготней Солоны. Отослав кунари за материалом для костра, она выхаживала круги по каменистому полу, а между пальцев у нее то и дело проскакивали молнии. Стэн где-то раздобыл целое небольшое деревце и кое-как наломал хворост руками. Амелл кивком одобрила акт столь вопиющего вандализма и бросила в кучу огненный шарик с каким-то нервным ожесточением, хотя обычно избегала использовать магию в бытовых нуждах. Лелиана отрешенно отметила про себя ее странное поведение, но ей было лень искать его причины. От холода даже плащ уже не спасал, и озноб бил ее от кончиков пальцев на ногах до похолодевших губ, которыми лучница уже не могла пошевелить. Глаза сами собой закрывались, и она устала бороться со сном.       – Не спи, – сильная рука бесцеремонно встряхнула ее за плечо, заставив боль прокатиться по телу бодрящей волной. Ругательства так и рвались наружу, но Лелиана молча вцепилась красноречивым взглядом в глаза Алистера. Та же рука легко погладила ее по щеке, а воин улыбнулся одним краем рта и добавил. – Нельзя спать. Потерпи.       Он также был непривычно немногословен и так волнующе близок, что сердце на ту короткую секунду, что он прикасался к ней, замерло и сладко затрепетало. Ох, Создатель, какая же она дура. Даже в состоянии, когда ничего на свете больше не хотелось, ее тело продолжало реагировать на тепло его рук в уже привычной, и совсем неуместной, манере. Лелиана сделала усилие и, отвернувшись, отодвинулась в угол.       Грохот упавшего с исчезнувшего барьера снега занес в пещеру новый ворох сугробов, почти скрыв вход от взгляда. Солона, охнув, подпрыгнула от неожиданности, Стэн молчаливо перевел плечами и направился расчищать проход. Алистер поднялся и пошел ему помочь, но девушка задержала его.       – Орзаммар уже близко, – тихо начала она.       – Среди гномов нет целителей. Надо возвращаться в лагерь.       – Ты прав, но мы не доберемся туда до темноты, а ночевать в метели…       – Переночуем здесь. Когда буря уляжется, мы успеем вовремя.       Амелл потопталась на месте, задумчиво накрутила локон на палец и вздохнула:       – Нет. Меня ждут сегодня. Я обещала.       Брови Алистера удивленно вздернулись, а затем сошлись на переносице, и он нервно развел руками.       – Солона, ты же понимаешь, что Лелиана не может ждать, пока ты выполнишь все свои обещания. Сомневаюсь, что она осилит даже дорогу.       – Ты забыл, что гномы – не просто милые коротышки с топорами, а армия, в которой мы нуждаемся. И ставить под удар их доверие я бы не рискнула.       Он снова отрицательно махнул рукой и сделал шаг назад. В воздухе тяжело повисло напряжение, а Солона была настолько взвинчена, что, как ни странно, не пыталась его разрядить, и голос ее потерял свою чарующую мягкость. Лелиана мысленно истерично смеялась – она и подумать не могла, что поставит ее перед таким выбором. Жизнь одной никому не нужной монашки против любви целого подземного царства – только идиоту не было бы очевидно, что она предпочтет. Единственное, что действительно удивляло, так это явное неповиновение Алистера, ранее смотревшего сквозь пальцы на все решения Солоны.       - Значит, ты готова рискнуть чем-то – кем-то – другим? Мне не нравится то, к чему ты клонишь. Скажи, что мне показалось.       В ее глазах что-то проскочило, будто она только сейчас вдумалась в свои слова. Изумление, сомнение, досада. Солона понимала, что назревающий бунт грозит ее репутации больше, чем что бы то ни было. Но и отступаться не желала, тем более, пойти на поводу у человека, которого она и в грош не ставила. Рассудительность схлестнулась с упрямством, благоразумие – с самовлюбленностью, и видеть эту борьбу в складках на ее идеальном лбу было сплошным удовольствием.       Опять вздохнув, Солона уныло постучала кончиками пальцев по подбородку, посмотрела на Лелиану и вдруг сладко прикрыла свои глубоко темные глаза, как кошка с вымазанной сметаной мордой. Мысль, которая пришла ей в голову, еще не озвученная, почему-то уже заранее не нравилась Лелиане.       - Хорошо, - уступчиво проговорила магичка. – Давай разделимся. Мы со Стэном идем к гномам. Вы вдвоем переждете бурю и вернетесь к Винн. А потом ты возьмешь с собой Морриган и встретишься с нами в Орзаммаре.       - Солона, я не думаю… - начал было Алистер растерянно, но упрямо мотнул головой. – Неизвестно, что может ждать вас впереди.       - Стэн меня защитит, не беспокойся, - беззаботно улыбнулась она и уверенно сжала его руку. – Ты лучше меня понимаешь, что так будет правильно.       Он завороженно опустил взгляд, разглядывая их переплетенные пальцы, и Лелиана уже понимала, каким будет его ответ. Не тем, что ему хотелось высказать. Не тем, что она отчаянно желала услышать. А, как всегда, только тем, что ему нашептали чародейские касания. Бесхитростный и непосредственный, Алистер мог даже с полной уверенностью считать, что это его собственное решение. Укрепляя свои позиции, Амелл взяла его за другую руку и подошла ближе. Вполне ожидаемо, у него порозовели кончики ушей, складка между бровей разгладилась, глаза заблестели.       - Ты согласен? – спросила Солона вкрадчиво, не выпуская из цепкой хватки взгляда его глаза. Алистер робко улыбнулся и неловко заправил золотую прядь ей за ухо, так аккуратно, будто хрустальную. Чувствуя себя безвольной коровой в загоне, Лелиана едва сдержалась, чтобы не застонать в полный голос от беспомощной злости.       - Спасибо, - вместо этого прохрипела она, не в силах больше видеть эти сладкие сопли. – Прости, что задержала вас.       Магичка снова посмотрела на нее этим довольным, даже ласковым, взглядом и мгновенно изобразила сочувствие. Она даже удостоилась приготовить отвар из эльфийского корня и сделать перевязку, пока мужчины расчищали выход, и постоянно щебетала какую-то бессмыслицу, на которую необязательно было отвечать. А когда они уходили, Солона осторожно обняла ее за плечи с искренностью, которую невозможно было отличить от настоящей.       - Да присмотрит за тобой Создатель, - благодарно улыбаясь, сказала на прощание Лелиана.       «Ты, маленькая лицемерная сучка», - невыносимо хотелось добавить ей.