Быть собой

      Из открытого окна веяло мягкой прохладой, мерно качающей огненные языки свечей в серебряном подсвечнике. Стоять в этом идеально чистом кабинете, где даже ковер был светло-песочным, а стол вырезан из массива молочного дуба, в забрызганных грязью сапогах и пыльном плаще с подпалинами казалось верхом святотатства. Искаженное мукой лицо невесты Создателя взирало с немым укором из картины в центре стены. Пронизанная подчеркнутой чопорностью тишина, нарушаемая лишь шорохом бумаг в узловатых пальцах, в стократ обостряла это ощущение.       Застыв среди комнаты чужеродным темным силуэтом, сестра Соловей неловко переступила на месте, с усилием сдерживая опускающиеся от усталости веки. Еще один такой марш, и ей придется замуровать себя в келье на несколько недель, чтобы восстановить силы. Услышав ее движение, Джустиния подняла лицо от письма и молча указала ей взглядом в кресло. Убедившись, что она воспользовалась ее приглашением, женщина слегка кивнула и снова принялась за чтение.       – Ты слышала про Героиню Ферелдена? – через несколько мгновений невзначай произнесла Белая Жрица.       – То, что она исчезла? – потирая переносицу, равнодушно уточнила сестра. – Конечно, слышала. Об этом первым делом сообщает каждый встречный от Вольной Марки до Орлея. Говорят, Вейсхаупт учредил поисковую операцию, но пока безрезультатно.       – Тебе ничего об этом не известно? Вы, кажется, были дружны.       – Нет, ваша милость. Мы не поддерживали связь. Но я уверена, что у нее были веские причины, чтобы бросить все свои привилегии. А потому не волнуюсь. Солона всегда поступает благоразумно.       – Ты ведь понимаешь, как на это отреагировала церковь? – Джустиния бросила на нее быстрый взгляд. – Маг не должен обладать такой властью.       – Значит, на все воля Создателя.       Идеальная туманная формулировка всего, что нельзя объяснить. Женщина кивнула – неизвестно, соглашаясь ли, или просто констатируя окончание разговора. Отложив письмо, она разочарованно вздохнула. Пламя свечи тревожно задрожало, когда жрица поднесла к лицу рассеянно сведенные пальцы.       – Я предполагала, что владычица Эльтина также будет благоразумна. Надеюсь, она знает, что делает.       – Не думаю, что это так, – мрачно ответила путница. – Она полагается на защиту Создателя и безоговорочную поддержку паствы. Я склонна считать, что последнее так же неоднозначно, как первое. Защитник заверил меня, что сделает все возможное, чтобы ситуация не обострилась. Но я не уверена, что это в его силах.       Джустиния опустила руки на стол и внимательно посмотрела на девушку.       – Лелиана, – мягко назвала она имя, которым ее давно уже никто не называл, – ты знаешь, что я отношусь к тебе, как к дочери.       Молча улыбнувшись, Лелиана сделала медленный кивок.       – Более того, я хотела бы, чтобы в будущем ты стала моей преемницей. Твоя любовь к Создателю прозрачна и непредвзята настолько, что не застилает тебе глаза. Ты знаешь людей и знаешь мир, о котором другие служители церкви даже не догадываются. Это незаменимые качества для Верховной Жрицы. Мое мнение по этому вопросу не вызывает сомнений. Но, – она подняла палец кверху. – Тебе известно, что это не только мне решать. Традиции андрастианства закостенели, но на них держится общество. И боюсь, никто, кроме меня, не способен оценить твои либеральные взгляды. Необоснованная самоуверенность Эльтины, которую она выдает за защиту Создателя, выглядит более благочестиво, а ее жертва и вовсе приближает ее к пророчице. И потому я надеюсь, что настолько откровенной ты останешься только со мной.       – Так что же, мы позволим ей погибнуть?       – Если она так решила – да.       Лелиана переплела пальцы, задумчиво рассматривая пятно грязи на носке сапога. Сказать, что она была удивлена, было бы преувеличением. Но предчувствие приближающейся катастрофы не давало ей покоя, а оправдывать свое бездействие эфемерными материями казалось ей глупостью и невежеством. Как это назвала Джустиния?       – Либеральные взгляды? – вслух сказала сестра Соловей, не поднимая взгляда.       – Не ты ли предложила мне разрешить принимать в ряды служителей Андрасте представителей всех рас?       – Разве Создатель не любит всех своих детей одинаково? То, что они отличаются от нас, еще не значит, что они недостойны его милости. И Шартан, верный соратник Андрасте, насколько мне известно, был вовсе не человеком. В час нужды, во время Мора эльфы безоговорочно пришли на помощь людям, а мы все еще считаем их животными.       – У них свои боги, – помедлив, возразила Верховная Жрица.       – Не думаю, что это причина для ненависти.       – Вот об этом я и говорила. Я согласна с тобой. Но ты слишком отличаешься. К сожалению, многие андрастиане разделяют любовь к Создателю и любовь к его творениям. И изменить это мы не в силах.       – В таком случае, на самом деле они любят только себя, – проговорила Лелиана тихо, но отчетливо. – И я не стремлюсь к власти, плодящей предрассудки.       Тишина, повисшая после ее слов, стала настолько пронзительной, что она, не сдержавшись, встала и подошла к окну. Издалека доносилась неясная музыка, топот копыт по брусчатке и грохот колес одинокой кареты. Сверху Вал Руайо, освещенный лампами, казался переплетением лабиринтов света. Приторно пахло лавандой и нежно – жасмином. Запах дома. Он всегда успокаивал.       – Прошу простить мою резкость, ваша милость, – вздохнув, сказала она. – Я не буду вмешиваться.       – Священные обеты безбрачия – тоже предрассудки? – задала Джустиния неожиданный вопрос. Когда Лелиана повернулась и посмотрела на нее вопросительно, она кивнула с легкой улыбкой. – Ты можешь говорить откровенно.       Лелиана обескуражено прикоснулась к застежке плаща, перебирая пальцами вычеканенные лучи священного солнца. Подбирая слова, она сделала несколько шагов вдоль комнаты. Она понимала только, что сама себе противоречит, и даже ее искренность в любом случае будет полуправдой. Но это все равно лучше, чем лицемерная ложь.       – Я считаю, что мы не зря созданы мужчинами и женщинами, – наконец, сказала она, останавливаясь напротив стола. – А истинная любовь лишь приближает нас к святости – не этого ли хотел от нас Создатель?       – Ты говоришь об этом так, будто человеческая любовь может быть такой же абсолютной, как божественная.       – Я в этом не сомневаюсь.       Верховная Жрица приложила палец к улыбающимся губам, рассматривая ее с любопытством ученого, и снисходительно покачала головой:       – Нет, тебе никогда не стать моей преемницей. И, возможно, церковь много от этого потеряет. Можешь идти.       Поклонившись, Лелиана развернулась к двери в надежде на долгожданный отдых и уже сделала шаг, нещадно пятная пушистый ковер, когда женщина снова окликнула ее:       – Да, я чуть не забыла. Это доставил гонец, пока тебя не было. Он был очень… настойчив.       Девушка удивленно взяла из ее рук скрученное маленьким свитком письмо без печатей и вензелей. Ничем не скрепленное, как многочисленные шифровки, проходящие через ее руки. Чем меньше они были похожи на письма, тем меньше ненужного интереса вызывали. Но получать их от ее милости было все равно, что заставлять короля самого чистить себе сапоги.       – На ближайшую неделю у меня для тебя нет поручений, – спокойно добавила Джустиния и, обмакнув перо в чернильницу, принялась что-то писать на гербовой бумаге. На секунду задумавшись, будто дискутируя сама с собой, она загадочно передернула бровями. – Пожалуй, даже на две. После вы с Кассандрой вместе вернетесь в Киркволл. Я хочу знать, что там происходит. Спокойной ночи.       Пробормотав пожелания плодотворных сновидений и сопутствия им взору Создателя, сестра Соловей вышла. Преодолевая путь по запутанным коридорам до своей комнаты, она думала о том, что выражение лица Верховной Жрицы еще никогда так не напоминало ей хулиганско-хитрые физиономии ее осведомителей. Кощунственность этой мысли только сильнее растягивала ее губы в усмешке. По-родственному душевной и доверительной. Что бы бывшая мать Доротея не задумала, она никогда не причинит ей зла.       Письмо хрустнуло в ладони, когда Лелиана открывала свою дверь, и она посмотрела на него, будто только вспомнила о его существовании. Усталый мозг упрямо отказывался функционировать. Зевая, она скинула плащ в угол, не имея ни малейшего желания складывать его аккуратно, брезгливо морщась, стянула грязные сапоги и зажгла свечу. Села за стол, подпирая рукой тяжелую голову. И только тогда развернула крошечный свиток.       «Монтсиммар не так уж плох. Вал Руайо помпезен до тошноты. Вал Шевэн неожиданно гостеприимен. А Недремлющее море действительно прекрасно. Сад заброшен, но на этой каменной террасе пахнет свежеиспеченным хлебом. Достаточно, чтобы захотеть остаться. Хотя звуки лютни бы не помешали».       Дочитав, Лелиана осознала, что водит пальцами по своим губам. Моргнув, ими же стерла слезинки под глазами. Прокрутила в памяти последние слова Джустинии, показавшиеся ей странными, и тихо, облегченно засмеялась. Перевела взгляд на ждущую ее постель. Окно. Сброшенный плащ. Вспомнила о плоских склянках с настойками выносливости, купленных в Киркволле и бережно спрятанных во внутренние карманы. Погасила свечу и снова натянула сапоги.       Она отоспится – после. И подумает о своем несовершенстве. И о том, что вскоре неизбежно произойдет в закулисьи Солнечного Трона. Сестра Соловей заменит собой ее настоящее имя.       Потом. Когда мир снова начнет вращаться. А пока она будет просто Лелианой.