By the way

Сого рассказал историю как шутку. Потому что Сого рассказала Кагура, наверное, в какой-то степени желая поделиться с ним частью своей жизни, ведь они, ну, встречались. С каких-то пор. Хиджиката посмеялся над этим его заискивающим тоном рассказа. Мысленно. И решил, что больше к этому они не вернутся. К середине дня Сого снова вспомнил об этой истории, видимо, чем-то она его сильно зацепила. – Хиджиката-сан, вы как думаете, магия правда способна использовать ваши яйца в качестве бильярдных шаров? От вопроса Хиджиката сначала поперхнулся, потом ощутил непреодолимое желание проверить эту магию на Оките. Зачем Сого использовал это “ваши”, если изначально речь шла совершенно не про него, а про Йорозую. – А сам как думаешь? – Я первый спросил, невежливо отвечать вопросом на вопрос, неужели вас в детстве не учили этому? – ему не хватало только начать передразнивать, иногда Сого перегибал палку. Вот с такими вопросами, например. – Звучит абсурдно, – вынес вердикт Хиджиката. – Вот и я так думал, пока не увидел собственными глазами. – В смысле?! “Что ты там видел собственными глазами?”, хотел спросить он, но по одной ухмылке Сого было понятно, что он блефует. Он смотрел на начальника своими самыми честными глазами, которые вовсе не вязались с саркастичной усмешкой. Хиджиката для профилактики кинул в него пепельницей, профилактика не удалась – Сого увернулся, но в тему вцепился он знатно: – Если не верите, посмотрите сами. “Сходите и поглядите, Хиджиката-сан”, говорил его насмешливый взгляд. Сходите и посмотрите на знаменитую магию онмёджи, самая знаменитая из которых предсказывает погоду и ведет черные гороскопы, в которые Кондо-сану всегда не везет, сходите и посмотрите, может, это заразно, – вот что говорил его взгляд, ему даже не нужно было открывать рот, чтобы Хиджиката отлично понимал, что от него хочет этот маленький садист. Непревзойденное взаимопонимание, чтоб его. В итоге слова шестнадцатилетнего манипулятора привели его к тому, что он действительно купился на “посмотрите своими глазами”. И не то чтобы он уж очень хотел... Ладно. Он посмеялся мысленно. Потом включилась чертова эмпатия, и Хиджиката внутренне поежился, представив, каково это. Воображение предположило, что совершенно точно адски больно. Как бы не пытался Хиджиката обманывать самого себя, эмпатия сообщила ему много полезного. Потому он несколько раз спросил себя по дороге, зачем он вообще куда-то идет? В Йорозуе не было света. В баре этажом ниже слышался шум, но сверху он слышался приглушенно и казался таким далеким. Дверь открылась через несколько минут после звонка. Гинтоки выглядел сонным, смотрел одним приоткрытым глазом и совершенно точно не хотел принимать никаких гостей. – Какими судьбами? – спросил он усталым близким к раздражению голосом. – Да так, – Хиджиката пожал плечами, – зайти решил. – М-м, – протянул Гинтоки со все большим раздражением. – В другое время зайди. – Ну, не станешь же ты прогонять, раз я уже здесь? Судя по его виду, Гинтоки решал внутреннюю дилемму, его взгляд выражал нечто среднее между обреченностью и раздражением и, видимо, он не мог выбрать, что сейчас важнее. В конце концов, он тяжело вздохнул, спрашивая: – Кто? – Что? – недоуменно переспросил Хиджиката. – Кто тебе сказал? На секунду он подумал, что мог бы сыграть в классического дурочка, прикинуться, что никто и ничего ему не рассказывал с такой настойчивостью, которой мог бы позавидовать любой человек. Гинтоки выглядел уставшим и даже более раздражительным, чем показалось на первый взгляд, словно не мог контролировать себя и сдерживался, чтобы не бросить какую-нибудь колкость, из последних сил. Как при первых их встречах. Хиджикату немного захлестнуло волной ностальгии, и он ответил: “Сого”. У Гинтоки в глазах мелькнуло выражение “найду и убью ублюдка”, но быстро пропало, возвращая его привычное пофигистично настроенное выражение. Он шагнул в сторону, все же решая пропустить гостя в дом. В Йорозуе не было света и кого-то, кроме Гинтоки. Возможно, промелькнуло в голове у Хиджикаты, эти мелкие засранцы все спланировали заранее: разговор с Сого, исчезновение из офиса Кагуры, приход его самого. В темноте выражение лиц определить было уже трудно, но Гинтоки как-то понял, что на него смотрят. – Зачем пришел? – спросил он серьезный тоном. – Захотел и пришел. Уже и нельзя? А в голове билась мысль: ты сам все прекрасно понимаешь, не спрашивай меня об этом, к чему вообще ведет весь разговор? Гинтоки только покачал головой, в темноте белые контуры качнулись в разные стороны, смазываясь от недостатка освещения, вернулся к своему излюбленному дивану и развалился на нем, как он обычно делал, когда не было работы. Но в его движениях не было привычной плавности человека, выполняющего привычные действия. Выходило несколько неуклюже, словно… словно Сого не шутил, а говорил всерьез и про магию, и про последствия. Эмпатия снова просыпалась, и Хиджиката всеми силами старался задавить неуместную жалость в зародыше, пока она еще не сотворила ненужных дел. Гинтоки бы его попытки не оценил, а, может, и оценил, Хиджиката не знал, они об этом не говорили никогда. Но все же решил ступить на скользкую дорожку и получить ответы. – Ты в порядке? – спросил Хиджиката вполне серьезно. – Сам как думаешь? – Думаю, что нет. – Вот и не спрашивай, – отмахнулся от него Гинтоки, так и не двигаясь на своем диване, даже глаза не открывал. В конечном счете, насчет жалости Хиджиката был прав: к черту она бы сдалась Гинтоки. Жалеть себя по какой бы то ни было причине он позволил бы разве что себе самому. Каждый раз, с каким бы ранами, будь то физическими или душевными, он всегда оставался тем, кто бросался в бой без оглядки на сопутствующий ущерб или тревоги окружающих. Большая часть знакомых кляла его всеми возможными проклятиями за то, как беспечно он относится к своей жизни. Однако Хиджиката думал иначе, и, как человек со схожими принципами, не мог не уважать Гинтоки за это. Все равно никогда не скажет ему этого, не заслужил. При обычных условиях, да, так почему же сейчас он лежит тут один в темноте и занимается самоедством? Хиджиката, наконец, осознал, что за вопрос не складывался у него в голове и понял, посмотрев на Гинтоки, что, кажется, осозновал все это вслух. Или нет. Но Гинтоки смотрел странно, словно понимал, что крутится у него в голове. Хотя они всегда думали одинаково: оказывались в одном месте, шли по одному пути, даже пытаясь просчитать все возможные варианты. Это “что-то” и позволяло Гинтоки понимать, что им сейчас движет. У Хиджикаты все же возник вопрос, но он не был уверен, как Гинтоки его воспримет, и стоит ли его задавать. Но все же. Он опустился перед диваном, сам не до конца понимая, чего вообще хочет услышать: – Когда Сого сказал мне, я подумал, что это очередная его шутка, – начал Хиджиката тихим неуверенным тоном, ощущая себя не в своей тарелке. – В мире, конечно, много всякого… странного, но это как-то слишком… Гинтоки смотрел в темный потолок, не двигался и не думал поворачиваться, хотя, надо отдать ему должное, все же слушал. Отчасти Хиджиката понимал, потому что чертова эмпатия работала на ура, и как уж тут не понимать. – Но… ты в порядке? Я не хочу знать, что конкретно случилось, чтобы там не случалось, если ты не хочешь рассказывать. Но… Гинтоки, наконец, повернул к нему голову, и выражение его лица в темноте говорило о том, что он не особо горит желанием что-либо обсуждать. Вместо ответа он задал встречный вопрос: – Зачем ты спрашиваешь? – Ты лежишь тут в темноте и одиночестве, и такое ощущение, что у тебя депрессия. И судя по всему, это вижу не только я. Вернее, не я первый, кто заметил. – Нет у меня никакой депрессии. – Думаешь? – Хиджиката театрально обвел взглядом темноту комнаты, правда, потом он понял, что это вряд ли было заметно. Однако, Гинтоки все же сдался. – Хорошо, убедил, – бросил он раздраженно. – И что с того? Признание наличия проблемы – первый шаг к ее решению, промелькнуло в голове у Хиджикаты. Но какие шаги должны быть следующими он не знал. Кагура как самая понимающая первой заметила проблему, затем Сого передал ее в нужное русло, и вот теперь Хиджиката вынужден с этой проблемой бороться, не имея ни малейшего представления как. Они все в какой-то мере были обеспокоены, все заботились в своей форме, даже Сого в определенном смысле. Хиджиката продолжал молчать, чем вызвал у Гинтоки приступ неожиданной ярости, заставив его едва ли не подскочить на месте, зашипев. Видимо, подумал Хиджиката, дернувшись в его сторону, порываясь как-то помочь, свой курс реабилитации он, конечно же, бросил на середине. – Раз начал говорить, так не останавливайся на середине! – бросил он раздраженно, Хиджиката хотел сказать, что вообще-то он уже не знает, что сказать еще, потому что не продумал этот план до конца. Вместо этого он решил занять освободившееся место на диване. Гинтоки недоуменно посмотрел на него, видимо, окончательно переставая понимать. Хиджиката и сам ничего не понимал. Он зашел в тупик. Он похлопал рукой по дивану рядом с собой. Гинтоки впал в ступор окончательно. – Что? – Иди сюда. – Я тебе собака, что ли? По сугубо личному мнению Хиджикаты Гинтоки отлично играл на нервах и очень зря делал это конкретно сейчас. Потому что Хиджиката же старался. Он не знал, что ему стоит делать, что можно говорить, а чего лучше делать и говорить не стоит, но он очень старался. – Заткнись и иди сюда. – Мм. Вот и дьявольский замком показался, – недовольно пробурчал Гинтоки, но ближе подвинулся. И объятьям сопротивляться не стал. – Думаешь, я буду тебе плакаться как маленькая девочка? Хиджиката погладил его по голове как большого послушного пса и ответил: – Маленькие девочки не страдают от того, что их яйца использовали для магического бильярда. – Иди ты нахер со своими издевками, – взвился Гинтоки, дергаясь, но Хиджиката пытался всеми силами удержать его. – Прости, больше не буду. Гинтоки очень остро реагировал на напоминания, закрылся в темной комнате и все еще не желал ни с кем разговаривать о своих проблемах. Как обычно, в его духе. Однако Хиджиката все еще не был выставлен на улицу за насыпания соли на незажившие раны, ковыряние в этих ранах острыми предметами и активное навязывание своей компании. Гинтоки ненавидел жалость и не часто принимал помощь от других. А все происходящее сейчас было еще далековато от психотерапии, на которую Гинтоки согласился бы разве что под страхом смерти, да и то вряд ли. Но уже было близко к доверию. – И что, – Гинтоки прошелся щекой вдоль воротника служебной формы Хиджикаты, пытаясь найти позу поудобнее, – ты пришел сюда со мной пообниматься? Хиджиката уже устал сравнивать его с котами и собаками, но временами отличия было трудно обнаружить. Сказалось ли наличие огромного пса на поведении его хозяина? Это был вопрос для целого исследования. – Если ты не против. Гинтоки тяжело вздохнул с примесью раздражения. – Возможно, если ты перестанешь говорить и пытаться меня выбесить, то будет даже отлично. Кажется, подумал Хиджиката, он поторопился с выводами про доверие. Хотя тот факт, что они находились на той ступени, где Гинтоки позволил ему остаться, но все еще даже не планировал рассказывать о чувствах и переживаниях, был лучше, чем ничего.