By the way

Времени, чтобы привыкнуть к существованию в четвероногой кошачьей форме, понадобилось даже меньше, чем Гинтоки казалось поначалу. Синхронизация со всеми девятью жизнями прошла успешно. Эпик котобойни в посольстве нарушал только осадок, оставшийся после разговора с Хоичи, существовавшего в котооблике уже тринадцатый год. Обстоятельства в его случае были несколько иными, но возникал разумный вопрос: чьи кошачьи жизни позаимствовали они с Зурой и когда этим кошачьим жизням захочется вернуть себе власть обратно? История Хоичи была на редкость драматичной, но на вопрос не отвечала, да и Гинтоки не подходила. По ряду причин. За Кацуру он не отвечал – может для него это будет к лучшему, меньше шума, меньше проблем с законом. Однако кошачья реальность и не собиралась заканчиваться. Коты вернулись туда, где им и было место – в подворотни, чужие дома, родные планеты. Пустующие улицы города заполнились кошачьей реальностью. Гинтоки эта реальность не устраивала. Жизнь на четырех пушистых лапах ему осточертела. Он уже дошел до того, чтобы начать просить всех известных богов вернуть его обратно, если он больше не будет недооценивать бродячих котов, по мере сил начнет останавливать Садахару. Кошачий Бог должен был существовать, но слышать его не хотел. Первым делом он, конечно же, направился домой. Отосе по доброте душевной, которую она проявляла к животной версии с большей радостью, чем к нему в его человеческой ипостаси, заботливо накормила. А потом Кагура вышла на прогулку с Садахару. Черные собачьи глаза встретились с его, Садахару рванулся вперед, и Гинтоки понял, что остаться у него не получится. Кагура всегда обладала достойным умением останавливать своего пса, когда это было необходимо, за что ей огромное спасибо. В своем списке “сделать после возвращения” Гинтоки добавил еще один пункт по поводу Кагуры, а потом подумал, и прибавил дополнительный. Его спасенная шкура того стоила. В конце концов, он оказался на очередной крыше, пытаясь принять правильное решение. Искать другие кошачьи банды ему не хотелось – спасибо, плавали, знаем, но ничего другого не оставалось. Гинтоки подумал было наведаться в додзе к Шимуре… и не захотел умирать молодым. Казалось бы, тринадцать лет не такой уж и долгий срок. Удача подвернулась сомнительная, но стоит ли жаловаться на нее, если уж госпожа хоть раз в жизни решила обратить свое внимание на его жалкую персону. По стечению обстоятельств, словно в дежавю повторяя уже известные события, внизу он увидел Сого. План, хоть и был весьма рискованный и ненадежный, да и планом мог называться с натяжкой, созрел в маленькой кошачьей голове довольно быстро. Животных суровые самураи из Шинсенгуми не держали, если не считать некоторых шуточных сравнений, которые при всей их мнимой ценности, не имели ничего общего с реальностью, то ли потому что в их своде правил были прописаны соответствующие пункты, то ли просто потому что не хотели обременять себя обязательствами или просто не любили пушистые пылесборники. Насчет третьего Гинтоки сомневался. Очень. Когда он пробрался внутрь казарм, что коту сделать оказалось в разы проще, третий вариант отмелся сразу же, ведь на появление кота, ворующего сосиски в столовой, отреагировали они совершенно не так, как должны были отреагировать. Гинтоки остался жив – это во-первых. Накормлен и оставлен – это во-вторых. Не то чтобы он был сильно против. Вопрос, вернется ли он обратно и когда же это случится, все так же волновал его, но пока есть крыша над головой и возможность не умереть с голоду, он думал, что вполне может прожить в кошачьей форме еще немного. Гинтоки надеялся, что “немного” не затянется слишком надолго. И что Кагура не разрушит дом до его возвращения. Вернуться обратно хотелось больше, чем продолжать смотреть на мир из другой плоскости, но у него не было ни малейшего представления, что он бы мог сделать, чтобы этот момент приблизить или ускорить его приближение. – В век технического прогресса, строительства высоток и стеклянных бизнес-центров, магазинов различных канцелярских принадлежностей и авторучек, бравые самураи из Шинсенгуми, отдавая дань традиции, использовали кисти. Кисть очень плавно двигалась над поверхностью бумаги, и кошачья натура внутри и снаружи Гинтоки ничего не могла с этим сделать. Верхушка кисти двигалась противоположно ее кончику над бумагой и гипнотизировала своими движениями. Хиджиката отвлекся от документа, белый пушистый ком сидел недалеко от стола, прижавшись к полу и пристально наблюдая горящими глазами за движениями кисточки, его хвост слегка подергивался от напряжения. Приютить бездомного кота оказалось не такой уж плохой идеей, по крайней мере конкретно этого, ворующего еду в столовой. С этим белым комом Хиджиката уже встречался в городе, не то чтобы он помнил всех животных (хотя и подмечал многие тонкости – профессия обязывала) и не то чтобы он определял, достойны ли они нахлебничать на их территории. Нет. Конкретно этого он запомнил, потому что… почему-то. Кот стремительно прыгнул вперед, намереваясь вцепиться в кисточку зубами, словно в голову змеи, Хиджиката каким-то мистическим везением успел перехватить чернильницу прежде, чем белый хвост окунулся в нее. Бумага, конечно, была испорчена, кисть прошлась по диагонали, упала на стол и прокатилась ниже, где кот ее подхватил лапой, все же пачкаясь чернилами, оставил на листе следы своих лап. Хиджиката вздохнул горестно, на пылесборники всерьез злиться не удавалось. – Ты мне кое-кого напоминаешь, – сказал он, зная, что кот его все равно не поймет, потрепал его по голове, отобрал кисть. – Так же оказываешься, где не надо и все портишь. Кот фыркнул, словно понял, что ему сказали, эмоционально, обиженно, вполне по-человечески, увернулся от руки, махнул хвостом и собрался гордо удалиться. Хиджиката поймал его прежде, чем испачканные лапы коснулись пола, вынес в коридор и с важным видом вручил так удачно проходящему мимо Ямазаки. Потому что: “раз ты ничем не занят, вот тебе задание на вечер”, улыбнулся странной ситуации и вернулся к работе. Он не хотел признавать этого, но с котом в казармах стало чуть веселее. Посреди ночи Хиджиката проснулся от странного ощущения. Он помнил, что ему снилось нечто хорошее, не имеющее очертаний, но определенно очень мягкое, теплое и счастливое, а потом хорошее стало мокрым, холодным и скользким, как те шары, историю с которыми Хиджиката, если честно, хотел бы забыть. Проснувшись окончательно, он увидел, что его сон нарушил такой же мокрый, белый и круглый объект, прижимающийся к его одеялу и дрожащий от холода. Трясущийся комок было жалко, ведь Ямазаки все же нашел, чем отмыть чернила с шерсти, и вряд ли это было простой задачей. Хиджиката подумал, чтобы пустить его погреться под одеяло, но мысль спать с мокрым комком в еще более тесных отношениях его не обрадовала. Комок, правда, не спал. Его уши несколько раз шевельнулись в ответ на движения Хиджикаты, и кот поднял голову, посмотрел на него большими жалобно просящими глазами, со свисающими сосульками клочками белой шерсти он выглядел беспомощным, вызывал необъяснимое желание проявить к нему снисхождение и спасти от холода. До чего я докатился, подумал Хиджиката, смотря в эти жалостливые глазища, и все же поставил коту ультиматум: – Я пущу тебя под одеяло, если ты не будешь ко мне прижиматься. Кот, как ему показалось, все понял и даже кивнул, словно был куда понятливей и, может, даже человечнее, чем всякие бродячие коты, которых иногда подкармливали втайне от Хиджикаты остальные. Что не помешало мокрому комку напрочь проигнорировать все предъявляемые к нему требования. Хиджиката возмутился вполголоса, отпихнул ком шерсти подальше, но ком и не думал сдаваться, ком был своевольным, делал, что ему хотелось, а в данный момент ему хотелось находиться в тепле, и своих позиций он сдавать не планировал. Наглость кота зашкаливала, Хиджиката начинал понимать, что приютил на своей груди змею, но ему ничего не оставалось, кроме как сдаться. Ком шерсти победил безоговорочно. Второе пробуждение в пересчете на абсурдность ситуации в целом и некоторых ее аспектов в частности понравилось Хиджикате еще меньше. Во многом из-за того, что некоторые странности вчерашнего дня стали еще более необъяснимыми странностями сегодняшнего утра. Тем не менее, от желания то ли заорать, то ли применить насилие Хиджиката себя сдержал, стремительно отползая подальше к стене. Данное действие ничем не помогло в решении проблемы, но оказавшись от нее подальше, можно было начать задавать вопросы. Свидетели Хиджикате были не нужны, так что размышлять он принялся молча. Сого, конечно же, нашелся бы и с отличным решением, и подходящими комментариями, но Окиту сейчас хотелось бы видеть тут меньше всего. По правде говоря, меньше всего ему сейчас хотелось бы видеть в своей комнате (и постели) кого угодно, кроме себя самого… Утро не задалось. Мокрый шар сам оказался драконом, но желания исполнял в какой-то извращенной форме, превращая обычные вещи в кошмары… В это утро у Хиджикаты появилось только одно желание: проснуться еще раз. Кошмар постепенно зашевелился во сне, макушка выглянула из-под одеяла, постепенно выбралась полностью, приоткрыла сначала один глаз, осмотрелась, заметила Хиджикату возле стены, открыла уже оба глаза, глянула на свои руки, затем еще раз на Хиджикату, а потом совершенно не заинтересованно протянула: “Вот как”, и у Хиджикаты мир несколько сдвинулся с оси. Кошмар звали… хотя никто его сюда не звал, он сам пришел. На четырех лапах. А теперь осматривался своими сонными глазами и зевал. Хиджиката так и остался в нескольких метрах у стены в прострации, не способный подобрать хоть какие-то комментарии к произошедшему. Шутка, конечно, получилась не очень смешной. Вчерашний наглый кот оказался не менее наглым Сакатой Гинтоки, который смотрел так же как вчера – молча, может, проникся моментом и нашел в себе, наконец-таки, отголоски совести, может, сам не до конца осознавал произошедшее, а, может, и прекрасно все понимал, потому и молчал. А, может, и ничего из этого. – Кхем. Ну, спасибо, что приютили, что ли, – тихо и неуверенно Гинтоки все же нарушил тишину, и прозвучало это немного странно. Хиджиката со своего стратегически далекого пункта молча кивнул, наблюдая, как незваный гость неоправданно медленно собрался, вероятно, разочарованный тем, что ему не удалось втянуть Хиджикату в какую-нибудь бессмысленную перепалку, и покинул комнату. Провожая его взглядом, замком надеялся, что у Йорозуи достаточно мозгов, чтобы пробраться к выходу незамеченным, ведь Сого просыпается рано, сидит высоко, глядит далеко, а проблем на это утро Хиджикате уже достаточно.