which witch?

Дима готов пересматривать их совместные фотографии вечно, забив на всё, что происходит вокруг, даже когда Басота просит помочь ему с некоторыми магическими штучками для практики. - Хасан, - подает голос Тимур. – Я не могу понять, что это за слово ебучее. - Ты книгу вверх ногами держишь, - украдкой смеется парень и снова возвращается в свои мысли, погружаясь в бессмысленный каждодневный ритуал просмотра старых фотокарточек, где изображены они оба, такие молодые и счастливые. «Где ты сейчас?» - пролетает мимолетная мысль где-то в бесконечном потоке сознания. И вроде бы правда всё не так уж и плохо, если уж частичка Андрея течет по венам этого парня. Но его всё равно нет рядом, и глупо даже думать о том, чтобы попытаться утопить в себе горе, испытав эфемерное чувство близости с кем-то другим. Потому что уж точно ни один человек не заменит того, что было между ними, никто не сможет ощутить прибой адреналина во время Первой Мировой, когда вы бежите наперегонки на лошадях с поля боя, понимая, что исход битвы давно решен и даже с вашим участием ничего не изменится; никто не сможет так же заливисто смеяться, когда Хасанов будет мыть ему голову и делать глупые пенные прически, выставляя это за великий шедевр парикмахерского искусства; никто не сможет с ним напиться в хлам и всю ночь проходить по ночному Парижу, восхищаясь и описывая каждое созвездие, которое можно различить на удивительно ясном небе; да и в конце концов, кто ещё сможет так разбить сердце Хасанова, кроме Андрея и его чертовски надоевшей фразы ‘Мы больше не в Париже, Дим’? Хасан даже не желал вспоминать тот период их взаимоотношений, однако даже это не помешало ему продолжать залетать в квартиру Андрея в виде совы и шутки ради пугать, внезапно оказываясь в его кровати. “Андрей, смотри, че могу” - говорил он тогда, превращаясь обратно в сову и начиная крутить головой на триста шестьдесят градусов. Метелкой, правда, получал потом [или тапком], но это же было весело, ведь так? Когда Тимур встает с пола и подходит к Диме, тот смотрит на фотографии, сделанные где-то в начале двухтысячных: там Андрей, Дима, Гена и Никита; на одной из них Рики спит на полу, рядом лежит Алфавит, а спящий Хасанов держит за руку Коновалова, удобно устроившегося на спине у Курскеева. Басота усмехается и говорит, что фотография достаточно милая, и тогда Хасан рассказывает, что всё началось с того, как Гена в форме корги улегся спать на ковер, а Никита решил, что поспать рядом с ним - отличная идея, тогда пришел Андрей и в форме кота залез на уже спящего сенбернара, после чего прилетел сам Дима и устроился рядом с Коноваловым. Ресторатор даже не ругал их, не пытался отчитать, а просто сфотографировал и пообещал, что когда-нибудь это фото будет показано каждому новому колдуну или ведьмаку. Если бы воспоминания так сильно не давили на Хасанова, то можно было сказать, что он в полном порядке, что ему лучше – но ведь это не так. Не так. Тимур понимающе похлопал парня по плечу и уселся обратно за книги. Старший ведьмак почесал затылок и вздохнул. Ему правда не хватает Коновалова и его вечных недовольств на почве [как говорил сам Дима] обычного ‘недотраха’. В какой-то момент даже хотелось обвинить во всём этом Басоту, но какой в этом смысл? Если Олег так отчаянно хотел заполучить территорию своего бывшего любовника, то нашел бы другую болевую точку, и, возможно, этой точкой мог бы стать Хасанов. Хасан хотел закрыть альбом и убрать его обратно на стеллаж, но в этот же момент на его плечо как будто бы кто-то надавил или просто положил руку, и тело пронзила острая боль, от которой парень дернулся и все фотографии вместе с альбомом рассыпались по полу. Он дотронулся до своего плеча, и ему показалось, что на нем действительно чья-то холодная рука, но в следующий же миг это ощущение пропало, будто бы прошло сквозь пальцы и растворилось где-то в воздухе. Дима резко повернул голову в сторону плеча: - Андрей? - Саша, - не унимался Мирон, пытаясь доказать свою правоту, - повторяю ещё раз, не я это сделал, понимаешь? Если бы я хотел, то этого ублюдка уже не было бы лет сто пятьдесят назад. А эти ребята тем более не виновны. - Но у тебя есть мотив, - спокойно парировал Тимарцев. – И у этих двоих тоже, я бы даже сказал, особенно у этих двоих. - Я сказал, что это не они! – Фёдоров вскочил со стула и тот с грохотом упал на пол; Басота готов поклясться, что видел, как кожа колдуна буквально начала вздуваться мелкими покраснениями, из которых вот-вот полезут смольные перья. Ресторатор даже не испугался, а лишь выставил перед собой руку; тут же перед мужчиной возникла полупрозрачная, похожая на отражающую, волна - в следующий момент Мирон оказался на противоположном конце пустого бара, окруженный лишь облаком пыли и парой упавших рядом с ним и на него стульев. - Я не буду с тобой драться, - жестко ответил Тимарцев и, вздыхая, сел на стул. Он провёл рукой по своей бритой голове и посмотрел на двух ведьмаков, что были вынуждены наблюдать за этим. Фёдоров из принципа не стал бы врать своему другу, равно как и не стал бы прикрывать малолеток, если бы они действительно были виновны – правда, для Совета эти выводы ничего не значат. Им нужны факты, оправдывающие подозреваемых и доказывающие их невиновность. Тем временем Мирон встал с пола, отряхнул от пыли брюки и подошел к приятелям. - Ладно, - внезапно прервал тишину Саша, - я скажу Совету, что дал вам отсрочку, вы должны доказать мне, что вы этого не делали, иначе не мне уже решать вашу судьбу, договорились? Вот и славно. Ребята могут идти, а ты, Мирон, останься, есть разговор. Дима и Тимур удивленно посмотрели на мужчин и, даже не задумываясь, синхронно наклонили головы в одну сторону. Хасанов даже хотел запротестовать, что сейчас не время на всякие выяснения семейных отношений, этого самого времени как раз в обрез, но грозный взгляд Фёдорова сделал своё дело на раз-два: - Кыш, - как только они ушли, колдун вопросительно посмотрел на Тимарцева и облокотился на барную стойку. - Ну и что из моего поведения в этот раз не понравилось ‘папочке Ресторатору’? – когда они наедине, улыбается он по-блядски, конечно, да и ведет себя так же; так желанно-отвратно. Саша встает и отворачивается, глядя куда-то в стол. Не ублюдок ли сам Мирон? Головой ударится из-за своих заскоков и выкриков, а потом лезет, примыкает и почти урчит, словно голодный кот, который получил по шее, но понял, что за дело; прощения просит, своеобразно, конечно, но хоть как-то лучше, чем вообще никак. Но ведь первый не подойдет, не будет сам что-либо предпринимать, пока Тимарцев не обернется и не материализуется рядом с ним, прижав к этой чертовой барной стойке, заставив вырвать из губ Фёдорова стон и смешок вперемешку. Так и происходит - и Мирон улыбается всё шире, так гадко и одновременно невыносимо обаятельно, так, как не умеет больше никто. И это сводит с ума, правда; кружит голову каждый раз, словно в первый – хочешь-не хочешь, но поддашься, как чертов школьник. Тимарцев хочет положить этому конец, потому что так дела не делаются, и если уж они периодически трахаются на протяжении стольких веков, то пора бы уже что-то поменять, наверное, да и постоянство бы не помешало; но проблема даже не в этом, а в том, что Мирон морально к этому не готов, мол, попробовал – обжегся, попробовал ещё раз – получил предупреждение и чуть не угробил свою жизнь; он просто не сможет адекватно строить отношения, потому как все заканчивались одинаково плохо. Ресторатор смотрит на медленно проводящего языком по своим губам Мирона и ненавидит себя за то, что делает. Саша не знает, когда перестает отвечать за свои действия: когда его губы касаются губ колдуна или когда Фёдоров начинает царапать его шею короткими ногтями? Впрочем, разницы особо никакой, когда хозяин «1703» сейчас где-то на грани всех эмоций прижимает к себе Мирона и молится, чтобы это не зашло дальше лихорадочных поцелуев в шею и оставленных на ней же ярких засосов; только бы снова не оказаться в омуте под названием ‘Фёдоров Мирон Янович’ и не ставить каменную плиту ‘здесь похоронены бессмысленные попытки закончить это дерьмо’, потому что это не то, что надо обсудить, совсем не то, по крайней мере не сейчас. Мирон отстраняется первым, думает, что дразнит Ресторатора, но тот лишь облегчённо выдыхает и отходит, поправляя майку; наигранно-обиженный вид Фёдорова вызывает мимолетную улыбку. - Тебе не кажется, что история повторилась? – начинает Тимарцев, понимая, что пора взять ситуацию в свои руки. - В каком смысле? – Мирон непонимающе склоняет голову набок. - Колдун знакомится с человеком, - его голос стал тихим и размеренным, теперь не он зажат в угол, - колдун влюбляется в человека, - он внимательно следит за реакцией друга, - колдун рассказывает о волшебстве человеку, колдун из-за своей нерасторопности лишается человека. Ничего не напоминает? - Нет, - отрезает резко Фёдоров, поджимая губы. Нагло врёт, хоть и смысла в этом нет. – На что ты намекаешь? - На то, что надо было окончательно запретить романтический контакт с людьми, - Саша смотрит пронзительно и с укором. - Сань, ты что, ревновал меня к Ване? – колдун не в силах сдержать самодовольную улыбку. Мужчина от неожиданности закашлялся и покосился на Мирона. По телу прошлась легкая дрожь; он помассировал виски и устало потёр глаза, издавая недовольный тихий стон. Снова посмотрел на колдуна, слегка испуганно, задумался и понял, что краснеет как девчонка: - Да, - он готов провалиться под землю, потому что Фёдоров начал смеяться чересчур громко. – Всё, всё, пошёл нахуй отсюда! – Ресторатору пришлось весьма потрудиться, чтобы вытолкнуть его за дверь. *** - А где Хасанов? – буднично интересуется Мирон, проходя в зал квартиры. - Я его домой отправил,- Тимур вздыхает и садится на кресло. – Он снова стал ночевать у меня - не специально, конечно, просто иногда засыпает на диване неожиданно, а будить уже не хочется. - Ему сложно, - говорит мужчина и усаживается на упомянутый диван. – Нам всем сложно. - Ресторатор говорил что-то про то, что у тебя есть мотив, - неуверенно начал Басота, - о чем это он? Фёдоров давит пальцами на обивку дивана и поджимает губы, не хочет, но малой ведь не отстанет, достанет вопросами и будет спрашивать у Димы; лучше он сам покажет. Колдун встает и начинает расстегивать рубашку, а глаза у ведьмака забегали сразу, удивленные такие стали, большие, не понимает, что происходит и слова в горле застряли огромным комом, боится сказать и слово, чтобы только не предположить ничего лишнего. Мирон улыбается одними уголками губ и поворачивается спиной, параллельно снимая рубашку. На его спине двадцать пять глубоких шрамов в форме шаров с расходящимися линиями в виде молний разных размеров и невероятное количество мелких несущественных рваных то ли порезов, то ли просто незначительных непонятных линий; они переходят на руки и шею, оплетают их, будто тянутся дальше, пытаясь обвить всё тело колдуна в напоминание о том, что в этом чертовом магическом обществе доверять можно только себе. А Тимур всё удивленно таращится, всё ещё думает о том, нужно ли спрашивать про каждый из них, и можно ли вообще дотронуться хотя бы до одного. Олег – самый капризный ведьмак из всех, кого Мирону посчастливилось [а может, и нет] встретить, однако в нём было что-то необъяснимо притягательное; он умел заговорить барышень, но в то же время говорил, что они пустышки, все до единой, мог поддержать интеллектуальную беседу с любым представителем интеллигенции, а мог выставить себя полным дураком – в этом был весь он, и колдуну никогда не суждено было понять его до конца. Немногим после окончательной редакции Кодекса Ресторатор попросил своего друга Оксимирона о том, чтобы тот взял под своё крыло милого парня Олега Савченко - поболтал с ним, обучил чему-то, да и в вольное плаванье отпустил. Обучить-то он обучил, да вот в это самое самостоятельное плаванье отправить забыл, привязался как дурак и с ума сходил рядом с ним; каждый день кофе или чай в постель, прогулки по городам, в которых они были, лучшие званые вечера, роскошные балы – всё это было у Савченко на ладони, стоило ему только пару раз намекнуть наставнику на предпочтения в партнерах. Любой бы, оказавшись непосредственно в эпицентре всей светской жизни, посчитал бы, что вот оно – счастье, но не Олег. Молодой ведьмак хотел большего: хотел территорию, личный клан, верного слугу под боком, да и чтобы халявы в жизни такой же было ещё больше. Именно поэтому в качестве верной ‘собачонки’ был выбран давно не такой соблазнительный, как раньше, любовный интерес в виде Мирона. Сам Оксимирон, конечно, не дурак, но затуманенный признаниями и влюбленностью разум шёл на любые глупости ради потехи Савченко, даже с его другом Ромой общаться начал, хоть и характерами они почему-то не сошлись. А однажды стукнуло что-то Фёдорову в голову, и решил он отдать своему любовнику территорию, мол, Саша Тимарцев и новую дать может в любое время, но Олегу этого мало, поглядывал всё на Рому и думал о чем-то своём, предлагая вариант о том, что он лучше подумает над этим ответственным шагом в их давно избитых отношениях. И Мирон верно ждал, обсудил всё пару раз с Ресторатором, привёл кучу аргументов в пользу этого решения. Сделка была заключена. Но ведь Олег не дурак, знает, что если бросит Фёдорова, то тот с легкостью может и отобрать землю, которую Тимарцев согласился передать только при том условии, что колдун сможет вернуть её по велению правой пятки в любое удобное ему время. Заботится, боится, ухаживает за своим Оксимироном, и, конечно же, если Мирон внезапно умрёт, то будет понятно, что это нихуя не внезапно, и что во всём виноват его преемник – так себе вариант. Нужно было сделать всё так, чтобы незаметно убрать Фёдорова и не подвергнуть себя наказанию или, хуже того, смерти. Думать долго не пришлось, когда в поле зрения показался Рома. Ах, Рома, ты постоянно не в том месте, не в то время. План созрел как-то сам собой, и осталось лишь задушить внутреннее ‘я’, отчаянно кричавшее, что так поступать нельзя. Жажда наживы росла с каждой минутой, и Олегу всё сильнее хотелось получить долгожданный кусок русской земли в полной мере, потому что он безысходно верил в то, что чем больше земель – тем больше власть. Глупый-глупый Савченко. Когда Олег пришёл к Ресторатору, тот лишь вопросительно покосился, оглядев молодого ведьмака сверху-вниз; первым предположением, конечно, было то, что преемник Оксимирона решил, что территория его наставника, которая насчитывала три губернии, две провинции и пять дистриктов, переходит в руки ему, ведьмаку-недоучке, который хоть и разделяет [сто процентов] власть со своим более сильным другом Романом, но всё равно чересчур самоуверен в том, что сможет следить за порядком на всей территории, да и к тому же за ведьмами смотреть - их не три-четыре штуки, как у того же Тимарцева [а, собственно, зачем ему больше?], а намного больше. - Вы хотите вызвать его на дуэль? – цинично цокнув языком, переспросил Саша. - Дружескую, - Олег сделал дружелюбное лицо и обворожительно улыбнулся, хоть это и не сработало, ибо колдун всё так же недоверчиво смотрел на него. – Дружескую дуэль. - Хорошо, я скажу ему об этом, - смотрит всё так же прямо в глаза. - Так просто? – удивлению ведьмака не было предела. - Да, - Тимарцев поставил руки на стол и наклонился немного вперед, выглядел он угрожающе и тон его голоса был таким же. - Но если что-то пойдет не так во время этой дуэли, из-за чего Мирон Янович пострадает – вы первый, кто пойдет под раздачу; я предупрежу об этом Совет, и если вы нарушите Кодекс, Олег Вадимович, вас дисквалифицируют и, возможно, казнят. Ресторатор знает, что смерть этому недоучке точно не грозит; Саша Тимарцев боится, что с Мироном может случиться что-то плохое во время дуэли; просто Саша не хочет, чтобы его друг Мирон пострадал. Последняя вещь, которая волновала колдуна в этот момент – то, что из-за своей невероятной заботы секретное дельце может неплохо так раскрыться, и вся конспирация полетит к чертям. Ресторатор не знает, что Олег и без этих угроз и постоянного попечения этого колдуна о Фёдорове прекрасно осведомлен о том, что происходит за закрытыми дверьми кабинета в личном поместье Тимарцева даже тогда, когда ведьмак якобы ‘вместе’ с Мироном. Это бы не имело никаких оснований, если бы фраза «я к Ресторатору съезжу, нужно важное дело решить» каждую неделю стабильно в пятницу около семи вечера не заканчивалась яркими лиловыми отметинами на ключицах и алыми опухшими губами Фёдорова – ‘распутные девы’, говорит он в надежде скрыть то, что само по себе и так давно ясно. Нет, Олег не ревновал и не ревнует, ему абсолютно похуй, так даже легче отвязаться от него, чтобы без лишних сомнений если не убить, то точно покалечить. Он даже не замечал, как колдун порой еле сдерживается, чтобы дождаться пятницы – это особенно заметно, когда Ресторатор нигде не появляется всю неделю. Пожалуй, его недержание – единственное, что задевало Савченко в какой-то степени; неужели секс с ‘главным колдуном на деревне’ намного лучше, чем с ним? Ведьмак даже предполагал, что эти двое могут там делать, потому что многое из того, что любит Мирон, Олег просто не в состоянии выполнить из-за, допустим, не такого гибкого тела, как хотелось бы, или попросту некоторые фетиши колдуна вызывали недоумение и нежелание им следовать ради удовлетворения любовника. Молодой ведьмак пытался убедить себя, что не чувством ревности вызвана злоба по отношению к Оксимирону и Ресторатору, а лишь обычной неприязнью к ним в целом; но ведь и так понятно, что это работало с очень большими перебоями? Ещё перед боем Тимарцев внимательно следил за каждым движением рук Олега, грозно смотрел на него исподлобья и часто дышал, пытаясь убедить себя в том, что всё будет в порядке, всё должно пройти хорошо. Должно. Украдкой поглядывая на Мирона, Саша сжал руки в кулаки; в горле пересохло. - Так, - начал он, - разошлись друг от друга на двадцать метров – дальше отойти можно, ближе нельзя. С правилами, я надеюсь, ознакомились? Вы можете использовать палочки или другие предметы, которые позволяют вам творить заклинания. Конечно, впервые вижу дуэль ‘два на одного’, но Совет одобрил, так как Оксимирон сильнее вас. Ещё раз предупреждаю, - грозно посмотрел на Савченко, - увижу, что мухлюете – билет на ковёр к Совету вам заказан. Поняли? Ресторатор взглянул на кивнувшего Фёдорова; улыбается как кот, не боится, по нему это видно, воспринимает всё это как игру, в которую, сам того не понимая, втянул ещё и Тимарцева. Он вздыхает и переводит взгляд на Рому и Олега; ни одному, ни второму не доверяет, но Савченко явно больше - как сказала бы покойная бабка, энергетика у него плохая, - а вот Роман и вовсе выглядел плохо: бледно-синие мешки под глазами, почти белое лицо, сам сгорбился и еле держится на ногах – появляется дурное предчувствие. Но ведь Мирон не дурак, должен это увидеть. Снова вздыхает, уже тяжело, и воздух из легких с колкой болью выходит; волнуется. - Начали, - колдун отошел на три шага назад. Оксимирон, как и полагалось, использовал те заклинания, что ведьмаки изучают ещё в первые годы обучения, и в основном ‘кастовал’ их на Олега, так как Рома ловко уклонялся, не давая себя задеть, но его заклинания были так слабы, что, казалось, он еле-еле передвигает пальцами рук. В то же время Савченко двигался живо, быстро произносил слабенькие приемы для того, чтобы дезориентировать оппонента, старательно пытался попасть так, чтобы оставить пару царапин – знает ведь, что легкая, быстропроходящая боль в каком-то смысле заводит Мирона, а повышенное возбуждение плохо влияет на дуэль в целом, и Тимарцев это заметил, когда в глазах Фёдорова загорелся огонёк азарта – этот взгляд он узнает из тысячи. Ничего плохого не случится, но Фёдоров может потерять контроль, а это не очень хорошо. Когда действие затянулось, Олег понял, что пора действовать. Он предугадал тактику своего оппонента и быстро поставил блок, повернувшись боком, когда Мирон произнёс заклинание чуть сильнее, чем три предыдущих; этого должно хватить. Заряд отрикошетило, и удар прилетел куда-то в бок Ромы. Парень тут же согнулся и через пару секунд бездыханно упал на землю. На мгновение повисла тишина. Ресторатор быстрым шагом направился к ведьмакам и присел на корточки, осматривая тело и причину смерти; из рта мертвеца текла зеленая вязкая жидкость, которая смешивалась с кровью. Рома, вероятно, даже не понял, что произошло – вот он был, и вот его нет. Пора. Мирона охватила паника, и когда он повернулся спиной, чтобы позвать знахарей и лекарей [а вдруг его ещё можно спасти?], ему в спину один за одним начали прилетать сильнейшие заряды заклинаний, которые знал якобы охваченный злобой Олег. Фёдоров был готов признать свою вину в случившемся и на момент обернулся; когда он увидел, что Савченко улыбается так гадко и победно, до Мирона, согнувшегося пополам от напора заклинаний и истекающего кровью, дошла одна простая мысль – это постановка, потому что вечно радостный Роман никак не мог без особой причины выйти больным на дуэль, потому что он, даже когда болеет, постоянно пичкает себя какими-то отварами и через пару часов уже как огурчик. Был ещё вариант, что ведьмак просто не знал о болезни, но это невозможно хотя бы потому, что он слишком повернут на своём здоровье. Скорее всего, он просто не знал, что с ним происходит, а его общее состояние даже на чуму не похоже. Это что-то искусственное. Да ещё и радостный Олег; чему он будет радоваться, когда его лучший друг лежит мертвый в паре шагов от него? Но всё же колдун не мог точно сказать, так это или нет, да и, может, это бурная фантазия и простые теории, но кровь начала закипать, а кулаки - сжиматься сильнее. Кожа рвется от растущих черных перьев, разум помутился. Когда Саша обернулся на колдуна, уже было поздно – он принял развитую боевую форму, которая у него не исчезнет, пока он не утолит жажду крови. Ресторатор вскочил с места и велел Олегу отойти на пару шагов [‘только не смей бежать, я всё равно найду тебя, у нас ещё будет разговор’]. Был вариант, который мог бы сработать, но если этого не случится, то вместе с Савченко умрёт ещё и Тимарцев – так себе перспектива, но выбора нет. Фёдоров подходил медленно, ступая огромными ногами-лапами по твердой земле; он ясно осознавал свою цель, но не мог себя контролировать. Саша стоит прямо перед ним, преграждая ему путь – жертва, которая ему не нужна. - Мирон, - тихо произносит Ресторатор и аккуратно тянется к оперению. – Контролируй это, ты не должен его убивать. Ты не виноват. Я знаю, что ты прав, но не делай то, что хочешь сделать. Он говорит вкрадчиво, спокойно, гладит оперение и не боится, что его сейчас могут убить. Он знает, что может успокоить Мирона, что нужно подождать. И спустя какие-то минуты полного транса и фраз, призывающих не убивать молодого ведьмака, Тимарцев чувствует, как перья опадают на землю. - Получается, что Олег всем наврал, чтобы забрать у тебя землю? – Тимур немного непонимающе посмотрел на собеседника. – Тогда почему его не казнили? - Это было так давно, мелкий, что там даже не было аппаратов и каких-либо технологий, чтобы определить токсин, содержащийся в организме. У нас была только зеленая жижа неизвестного происхождения, которая никаких результатов не могла принести. - И что было потом? - Меня признали невиновным, а Олега крупно оштрафовали и конфисковали всё имущество, включая территорию: его и ту, что ему подарил я, так как всё же посчитали, что Рома употреблял какие-то наркотические вещества, а это запрещено в рамках баттла. Но, как ты уже знаешь, с тех пор дуэли запрещены совсем, чтобы избежать вот такого. *** - И что вы теперь будете делать? – спросил Гена, лежа головой на коленях Никиты. – Как вы докажете, что не вы убили Олега? - посчитав, что просто лежать на коленях - так себе идея, он превратился в корги и улегся на ноги Курскеева полностью. Хасанов пожал плечами и устремил взгляд в пол. Они и в самом деле не знали, что делать дальше: вариантов было не так много, а сделать это мог кто угодно, даже тот, кому они доверяют. По сути, в этой ситуации нельзя было доверять никому. - Ребят, - подал голос Басота. – А мы Андрея неправильно похоронили. - В смысле? – спросил Никита. - Ну как бы, - парень указал на открытую книгу перед ним, - «по одним поверьям, после смерти ведьмака следует отрубить ему голову, положить его лицом вниз и забить в рот кол. В могилу кладут кусок осины, гвозди, бумагу, стружку, у могилы трижды рассыпают мак». В дверь позвонили, Тимур встал, так и не дочитав до конца, и пошёл открывать. В комнате на какой-то миг повисла тишина. - Я как-то читал об этом, - сказал Алфавит, поглаживая уснувшего корги по голове. – То есть, он сейчас предположил, что Коновалов превратился в упыря и убил Олега? - Получается так, - Дима побелел и сглотнул слюну. – У нас есть один выход, но он мне не нравится. - Даже боюсь представить, какой, - невесело усмехнулся Никита. - Сходить на кладбище и проверить. В комнату с открытым конвертом и письмом зашел Тимур. Вид у него был не слишком радостный. Хасан встал и аккуратно, оглаживая руки парня, забрал бумагу. Он внимательно вчитывался в строки послания, и чем дальше читал, тем сильнее начинали трястись его руки. Взгляд опустел, и сами глаза стали будто стеклянными. - Парни, - голос его дрожал, - кто-нибудь сказал Эрнесто о том, что Андрей умер?