which witch?

- Никит, вы спускайтесь, я подойду чуть позже, надо в туалет сгонять, - пытаясь изобразить желание быстрее погнать спустить нужду, сказал Дима и перевёл взгляд на обувающегося Тимура. - Малой, ты иди тоже, я закрою – всё же я в этой квартире был чаще тебя, – едко подколов Басоту и сопроводив его недовольное лицо своей самой обворожительной улыбкой, какой он обычно одаривает – вне зависимости от его же настроения – прекрасных дам, ведьмак ловко схватил ключи, которые ему кинул нынешний хозяин квартиры. Дима закрывает за ними дверь и оседает на пол; в заднем кармане джинсов неприятно хрустит бумага письма, что в попытках владельца быстро выпроводить ребят из квартиры помялась. Парень слегка привстает, чтобы достать его, и разворачивает перед собой, пытаясь выровнять лист бумаги. - Дорогой Андрей, - вслух начинает читать Хасан и в то же время коверкает свой голос на манер Эрнесто [‘- Чувак, почему "Эрнесто", а не "Алехандро"? – А почему "Хасан", а не "пошёл на хуй"?’]. ...как ты там? Нового кота завёл или после смерти Бакса уже не пытался? Хасанов задумчиво почесал щеку и вспомнил многочисленных домашних питомцев его друга, в голову словно торнадо ворвалось воспоминание о черном-черном коте, который когда-то давно не поладил с подаренной Андреем совой; вспомнил и каждый раз, когда очередной кот Коновалова, как бы тот ни пытался продлить его жизнь, погибал, и как ведьмак после этого уходил в затяжную депрессию и отказывался делать что-либо; вспомнил, как Андрей назвал одного кота Хасаном – тот прожил дольше всех. Нежелательные, давящие на все болевые точки воспоминания с каждой прочитанной строчкой давали о себе знать – и уже было вообще плевать, что там пишет Эрнесто, вспоминая их прогулки по Петербургу, говоря о том, что Коновалов не отвечал на его звонки почти пять лет. …мне правда жаль, что я слишком поторопился с высказываниями в твой адрес и фразами о том, что нашёл новую музу… Дима помнит тот день, когда Андрей пришёл сам не свой не к себе домой, а именно к нему и говорил очень-очень много про поэтические выступления Ромащенко, про его идиотскую прическу, бороду, глупые рубашки, кучу дешевых понтов и ничего не стоящих выебонов, рассказал про его наезды на Славу из клана Чейни, про то, как сам Коновалов, будучи слегка на взводе, разбил нос Карелину и послал его куда подальше – и всё это казалось таким не похожим на давно знакомого ему ведьмака, он правда не до конца осознавал, что добродушный и вполне дружелюбный Андрей может влезть в драку с такой влиятельной в магических кругах персоной, как Слава; что там случилось такого, что послужило причиной конфликта - так и осталось тайной, которую парень унёс с собой в могилу. …мне чертовски не хватает тебя… - Эх, Ромащенко, знал бы ты, как всем нам его не хватает, - тяжело вздыхает Дима и прячет лицо в холодные сухие ладони. Уже пора спускаться вниз, и поэтому ведьмак нехотя встает с пыльного [‘а вот при Андрее здесь не было ни единой пылинки’] пола и отряхивает от сгустков мелкого мусора свои джинсы. Он нагибается, чтобы взять ключи от квартиры, потому что взять их сразу - для слабаков, а затем метко бросает скомканное письмо в мусорное ведро, что стоит ближе ко входу на кухню. …если хочешь, мы можем вовсе уехать, куда пожелаешь, чтобы воспоминания не мучили тебя; я всё ещё помню о твоих кошмарах. Жду ответа. Твой навеки, Эрнесто. *** Андрей никогда не хотел быть героем, никогда даже не думал о том, чтобы стать им. Он просто хотел быть обычным парнем, пишущим музыку ‘по фану’ и коллекционирующим комиксы; ему не нужны были эти прошедшие века наполовину бессмертной жизни, наполненной бесконечным потоком смертей и потерь, не нужны эти страдания по ушедшим из его жизни людям, постоянные переезды, обязанность скрывать от близких людей то, кем он на самом деле является – это всё надоедает, до ужаса хочется чего-то простого. Он пропустил через себя и свою оскверненную магией душу тысячу битв и войн, миллионы исторических событий, был свидетелем падений целых империй – после этого никто не захочет жить столько, сколько прожил он. Но кто-то же должен нести эту ношу на своих плечах? Коновалов хотел завести собаку и кота, хотел построить дом где-нибудь далеко за городом, прожить до старости с близким, родным человеком и умереть в один день с ним же. Он хотел предложить Тимуру поехать отдохнуть за город, на дачу Хасанова, шашлык пожарить и попеть песни возле костра, посмеяться с того, как Дима в очередной раз сожжет пастилу, передержав её над огнём, и после будет слизывать с пальцев липкую, мерзкую на вид массу; а теперь хочется, чтобы всё дерьмо, что происходит вокруг, просто закончилось. Он устал. Ему правда нужно отдохнуть от этого, но сейчас нет времени [‘это просто твои отговорки, заебал’]. Дима крепко обнимает его и продолжает упрашивать о том, чтобы ведьмак взял его с собой, потому что идти туда одному – чистое самоубийство; Андрей отмахивается и говорит, что прекрасно справится в одиночку - может, слегка потрепанный будет, но он знает, что делать, он уверен в этом. Хасанов не верит ни единому слову, но нехотя выпускает Коновалова из объятий, на мгновение задерживая свою ладонь на его холодных пальцах. Сглатывает слюну и боится посмотреть в глаза, чтобы лишний раз не пожалеть о решении всё же отпустить его одного на, мать его, верную смерть. Они стоят на пустынном перекрестке, и мир будто бы замирает вокруг них, когда их руки соприкасаются. Дима не хочет отпускать, Андрей не хочет задерживаться. Хасан наклоняется к нему и целует в лоб, заботливо и ласково, так, как целует мать, уходя утром на работу или просто по делам. Коновалов легко улыбается этому элементу поддержки и, вздыхая, отпускает руку приятеля. - Прощай, - говорит он и уходит в противоположную сторону. - Увидимся, - в надежде сдвинуть образовавшийся ком в горле, тихо отвечает Дима, когда Андрей уже находится слишком далеко. Трель мелодии звонка мобильного телефона неприятно режет по ушам и заставляет на мгновение зажмуриться, дабы абстрагироваться от источника раздражающего шума. Саша потягивается и слышит, как хрустят его кости: то ли от того, что всё попросту затекло от бессонной ночи, то ли от того, что он просто слишком стар для решения проблем в магическом мире [‘тебе пора на пенсию, Саня, смотри, ты уже паутиной покрываешься, да и песок сыпется; часики-то тикают, а ты до сих пор без сыны-корзины, как так можно – ебало на ноль’]. Он морщится от внезапно пробежавшей волны мурашек после того, как поменял расположение затекших от одной позы ног, а затем недовольно смотрит на экран телефона. (Не)приятное удивление почти что сменяет гнев на милость в такую-то ебучую рань [‘серьезно, Сань, прекрати ложиться утром’], когда он видит имя звонящего. - Здравствуй, Денис, - хрипит Тимарцев, пытаясь не упасть лицом в остывший кофе на столе. - Опять не спишь до утра? – голос собеседника такой бодрый, а уставший и тихий Сашин выдает его самого с головой. - Ты как всегда прав, - это должно было прозвучать максимально приторно-сладко, чтобы у парня на другом конце провода возникло ощущение важности и того, что улыбка всё ещё появляется на лице у Саши во время их разговоров; это не так. – Какими судьбами на этот раз? Мы не разговаривали, кажется… с две тысячи четвертого, да? Сколько времени прошло, - мужчина думает о том, что лучше бы время текло дальше и не тревожило его звонками из прошлого, напоминая о неудачном опыте и о том, что доверять, в принципе, можно только себе [‘у каждого из нас был мерзкий опыт в прошлом, да, Саня?’]. - Да вот, хотел сам зайти, но потом вспомнил, что запрет на пересечение твоей территории ещё действует, - как-то невесело усмехается Денис, а затем делает небольшую паузу и выдыхает слишком громко – снова курит, хотя и говорил, что бросает; но сколько времени прошло. – Тут дело появилось к тебе. - Я смогу отказаться? Нельзя отказать молодому перспективному бармену, когда сейчас четыре гребаных утра, но он так увлекательно рассказывает какие-то байки про своих клиентов, что не хочется отсюда уходить. Саша, наверное, тысячу раз себя проклял за то, что тогда, десять лет назад, рискнул и вместе с чаевыми – молодой человек, вы же ничего не заказывали – оставил свой номер. Не вечно же за Мироном бегать? Денис романтичный, обаятельный и весьма веселый, его предложения пойти куда-либо развлечься [‘в соседнее село на дискотеку’] всегда заканчивались достаточно забавными историями из разряда ‘пошёл я как-то за хлебом и уехал в другую страну’. И почему-то Тимарцев был убежден, что именно такого сумасшествия ему и не хватало в жизни. Не то, чтобы он особо хвастался наличием этой самой личной жизни – когда ты глава клана, о какой личной жизни может идти речь? – но он очень надеялся, что Фёдоров когда-нибудь точно спросит. Пора бросить думать и говорить о Мироне, потому что ничем хорошим это точно не закончится. А вообще пора перестать бросать: бросать все дела ради Мирона и его проблем с законом, бросать выкуривать полторы пачки сигарет в день, бросать пить, бросать слова на ветер… Лучше бы он наркотиками торговал. Чейни целует его в шею и болтает о том, что нужен симбиоз их кланов, потому что это действительно, по его мнению, будет выгодно; «Сань, ты только подумай о том, насколько сильными мы станем, когда объединимся? Ни один клан не захочет даже допускать мысль о том, чтобы вступать с нами в войну». - Денис, это моё детище, - мягко обхватывая его запястья, пытается наименее резко произнести Саша. – Я не собираюсь его ни с кем делить. Сначала Дэн смотрит на него с легким укором, дает понять, что его обидели эти слова, потому что не такой реакции он ожидал [‘ох, Чейни, ты просто не знаешь, как жизнь научила не делить территорию между влюбленной парой’]; однако через пару мгновений пустого взгляда на оппонента Денис начинает смеяться, и Ресторатор очень надеется, что всё в самом деле нормально и это никак не задело его. Чейни снова смеется. Тимарцев в своем репертуаре, и сложно сказать, что что-то могло поменяться за те долгие годы, что они не виделись. В любом случае, если что-то и изменилось, то без проблем можно вернуть того прежнего Саню, с которым вечерами было так невероятно хорошо сидеть на крыше какой-нибудь новостройки и думать о красотах ночных городов. И даже эти посиделки, в принципе, вернуть возможно, на нейтральной территории им никто не запрещал встречаться; однако единственное, что никак возродить не получится – доверие самого Саши, и это, пожалуй, главная проблема. - Саш, - голос его резко стал каким-то серьезным, тем самым не предвещая ровно ничего хорошего, - я чего звоню.. Тут зачистка моих ребят началась. Тимарцев задумался и почувствовал, как почему-то начала чесаться левая рука на участке с некрасивым шрамом, оставшимся после битвы в девяностых. Следующие слова Дениса обещали перерезать ему крылья, прямо с живого выдергивая перья, закрыть глаза маской и заковать в тяжелые цепи, посадив в клетку, как будто он снова под чьей-то властью, словно он снова должен окунуться во времена, когда каждую ночь просыпался от кошмаров, пока его катализатор, единственный, кто мог позволить прекратить удушающие ночные муки, стоял на суде и доказывал свою невиновность перед Советом [‘где была та хваленая сила, когда твою Алую Ведьму почти сожгли на костре?’]. - Мне перечислить имена? – Дену сложно, но надо, потому что его собеседник должен понять, что происходит, за что сейчас придется бороться и выливать на землю литры чужой и собственной крови, разрезая плоть и остатки собственной оскверненной души на кусочки; молчание паузы послужило утвердительным ответом. – Букер, Карим, Эмили, Юля – и это только начало послужного списка, и если смерть первых троих – хоть это и неправильно говорить – оправдана их же поступками и словами, то смерть Юли всё ещё мне не понятна. - К чему ты клонишь? – Саша начал недовольно тарабанить подушечками пальцев по поверхности стола так, что это должен был услышать даже Денис, ожидавший, в общем-то, именно такой реакции от старого товарища. - А к тому, что мои ребята видели, как это сделал твой-не_твой Андрей, который очень удачно переметнулся когда-то к вам из нашего клана, утянув за собой Диму Хасанова, помнишь? – в тоне Чейни не было ни капли сочувствия, а даже какая-то насмешливость касательно общей ситуации; и снова очередная прирученная к ласке киса совершает возмездие во время папочки? – И что мы будем с этим делать? Мне ставят ультиматум, чтобы я в короткие сроки разобрался с этим, ты же не хочешь разжечь новую войну кланов, ведь так? Ресторатор провел рукой по шее и на мгновение закрыл глаза, подумав о том, что лично должен был присутствовать на похоронах Коновалова, чтобы не возникло лишних проблем, но нет, он был слишком занят для этого. Виски из твоего мини-бара никуда не делись бы, уебок, если бы ты постоял там двадцать с лишним минут. - Денис, - колдун вздыхает и боится, что его голос может почти предательски дрогнуть, - Андрей уже четыре месяца как мертв. *** - Ребята, напомните, - Тимур старательно пытался убрать прилипшую к волосам мерзкую паутину, - какого черта мы здесь забыли? Парень провел рукой вдоль всей площади этой местности и остановился, упомянутые ребята также последовали его примеру и вопросительно уставились на спутника. - Ты чего встал? – поддерживая на руках спящего корги, спросил Никита и начал осматриваться по сторонам: на закате это место выглядело ещё более зловещим, чем оно само по себе являлось. - Я не могу понять, что мы собираемся искать на этом заброшенном кладбище, - честно и как можно более спокойно ответил Басота. - Доказательства того, что Андрей мертв, - Курскеев сегодня был прямолинеен как никогда, это слегка смущало людей, окружавших его; Гена, скорее всего, уже возразил бы парню и они бы снова начали ругаться, но – к счастью Никиты – его приятель был слишком занят сном у него на руках. С минуту помолчав и переварив всю поданную ему информацию, Тимур снял со своего плеча жирного паука и огляделся по сторонам: вокруг тишь да гладь, ни единой живой души, да ещё и густой туман лезет из лесу на горизонте, окутывая каждый куст и камень, болеющую коррозией ограду с острыми, в некоторых местах поломанными пиками, которые оплетал пересохший плющ; полупрозрачное легкое покрывало доходило до каменных плит и статуй ангелов с двухметровыми крыльями - они выглядели зловеще и, казалось, вот-вот оживут, в таком случае главное – не моргать. - А кто такой этот Эрнесто? – заинтересовался Басота и выжидающе посмотрел на идущего рядом Диму. Ведьмак шёл, пялясь в одну и ту же точку куда-то перед собой. Тимур отметил достаточно выделяющуюся часть: Хасанов снова начал заплетать свои волосы в небольшой пучок; после смерти Коновалова он вовсе перестал ходить в парикмахерскую и реже брился - лишь пару раз, оброс полностью, даже можно было заплетать маленькие косички. Мирон шутил, что если Дима не сходит постричься, то потом он сам наголо побреет его и будет шутить глупые шутки по типу ‘лысая башка, дай пирожка’ [‘Дима, ты же понимаешь, почему Ресторатор заключил тебя в твою походную форму совы и нацепил цепь на лапы?’]. - Ещё один любовный интерес Андрея, - почти безразлично пожал плечами парень, засунув руки в карманы джинсов. Тимур с недоумением в глазах посмотрел на собеседника и прикусил губу. Стоило ли об этом спрашивать вообще? Кажется, что Хасан не особо настроен на то, чтобы говорить о чем-либо. - В каком это смысле ‘ещё один’? – включив дурачка, было легче пытаться понять происходящее и переварить сказанное. - Ну, в том самом, - Хасанов всё ещё казался непробиваемой стеной, хоть и Басота прекрасно знал о том, что происходит с ним внутри каждый раз, когда он вспоминает хоть что-нибудь об Андрее, всё же они были знакомы уж очень давно; Тимур бы хотел его понять. – А ты думал, что Коновалов тихая киса? Ух, братан, ты ошибаешься, - в каждом сказанном ведьмаком слове была слышна желчь с легким налетом неприязни то ли к своим воспоминаниям, то ли к причине всего этого дерьма; он слишком горько смеется, и это больше похоже на одышку, отчаянную попытку вдохнуть кладбищенский сырой воздух, чтобы хотя бы на минуту почувствовать себя действительно живым. - Заткнись уже, пожалуйста, - бросил через плечо Никита, - о мёртвых либо хорошо, либо никак. - Следи лучше за своей кисой, Алфи, - приторно-сладким тоном парировал на замечание Дима. Курскеев заметно напрягся, а по телу идущего между ними двумя Тимура пробежала волна мурашек, и он поежился от того, как резко стало холодно. Не самая приятная из всех ситуаций, какая могла произойти; главное – чтобы они не поубивали друг друга прямо здесь и сейчас. - Поэт он, - буркнул Хасан и опустил голову. - Так, сейчас я сосчитаю до трёх и уберу руки. Начали? Ромащенко любил и умел удивлять; искреннее изумление и ярчайшая, по-детски привлекательная улыбка на лице Андрея – лучший подарок за небольшие труды в виде чего-либо наколдованного буквально за пару минут. Однако была одна из немногих больших работ, которая нравилась Коновалову больше всего и вызывала немой восторг на его лице: несколько раз в неделю он снова и снова просит показать ему заново визуализацию одного из стихотворений Димы, которые он написал после знакомства с ведьмаком, и каждый раз эмоции такие же, будто в первый, когда Эрнесто [‘зови меня Эрнесто, потому что это звучит сексуальнее’] впервые показал ему то, что может воплотить любую фантазию в жизнь ['на такое в кинотеатрах не посмотришь, да?']. Хоть ведьмак и был без ума от магических визуализаций, но на этот раз он решил, что никакой магии в сюрпризе быть не должно. > Один. Андрей улыбается и кончиками пальцев дотрагивается до теплых рук Димы, смеясь, просит не мучить его и показать уже сюрприз, потому что дико интересно, потому что хочется узнать, что сделал парень на этот раз – он правда умел удивлять. Два. Ромащенко целует его в шею, сладким шепотом просит подождать и чувствует, как по коже Коновалова пробегают мурашки. Три. Дима убирает руки, и Андрей охает, когда видит перед собой небольшой столик со свечой, вазой и красной розой в ней. - И что это? Совсем никакой магии? – добродушно усмехнулся ведьмак. - Может быть, совсем чуть-чуть, - хлопает в ладоши, свет гаснет, а на фитиле длинной бледно-бежевой свечи появляется яркий огонёк. Он приглашающе отодвигает один из стульев. - Садись, я сейчас вернусь. Андрей послушно опускается за стол, а Эрнесто убегает и через пару минут возвращается с большой тарелкой и тортом на ней. Парень ставит его на свободное пространство между тарелками и свечой. - Дим, не стоило, - Коновалов впивается короткими ногтями в свои ноги, старается не завизжать от восторга как маленькая девчонка и думает лишь о том, что это чертовски приятно, но ему дико неловко. - Нет, - парень рядом наклоняется и шепчет это чуть ли не на ухо, переходя губами на щеку, затем на челюсть [‘- господи, Андрей, побрейся, ты же колешься. – ты тоже’] и опускаясь на шею, совсем легко прикасаясь к теплой, приятно пахнущей травами коже, обводя плечи руками и крепко обнимая его. – Стоило. - В каком смысле поэт? – переспрашивает Тимур, про себя опасаясь задеть этим вопросом ещё одну болевую точку Хасанова. Хасан чешет щеку с отросшей щетиной и переводит взгляд на Курскеева, который, видимо, просёк, что от него требуется; не только же Диме рассказывать о том, что так больно бьет по воспоминаниям. - Как дела у твоего нового бойфренда? – Хасанов выглядит жутко потрепанным с этими глупыми, выкрашенными в черный прядками, зализанными гелем волосами и подводкой на глазах; его кожаная куртка порвалась на локтях - наверняка снова подрался в каком-нибудь баре с очередным скинхэдом, а в джинсах скоро появится ещё одна неровная дыра, которую захочется зашить, но ‘нет, Андрей, не трогай, что ты как мамка себя ведешь? Это модно сейчас, мы же уже не в Париже – твои слова, между прочим’. - Ты действительно хочешь об этом поговорить? – Коновалов недовольно покосился на приятеля, оторвавшись от выбора продуктов на прилавке. – Он не мой бойфренд, мы просто иногда проводим время вместе. - Ага, ‘сексом дружбу не испортишь’? – ведьмак смеется, но Андрей отчетливо слышит нотки горечи. – Прикрой шею, красавица, а то ваше ‘иногда проводим время вместе’ пестрит так ярко, что слепит глаза. - Ну, в прямом, - продолжает Никита. – Стишки писал и прочее, а Андрей же падок на такое, ну ты знаешь. Тимуру хочется тихо сказать ‘нет’, потому что он в самом деле не знает о предпочтениях его друга, потому что из общих интересов их связывали только игры на приставке и одинаковые любимые жанры кинофильмов [‘так Звездные Войны или Звёздный Путь?’] – по крайней мере, это то, что помнил Басота; с каждой попыткой вспомнить хотя бы малость о том, что было ‘до’, вместе с воспоминаниями о том, что у него были отношения с Коноваловым, сам Андрей доставал ещё и что-то другое, дико важное и нужное для того, чтобы на теперешний момент юный ведьмак не чувствовал себя пустым, а в голове не крутилась постоянная мысль о том, что чего-то действительно не хватает. - Блять, - внезапно выругался Никита, и ребята удивленно воззрились на него. – Гена просыпается, – секунда, и после этих слов на руках у колдуна лежал уже не корги, а сонный ведьмак; от неожиданного обратного превращения Курскеев наклонился вперед и уронил парня на землю. - Какого хрена? – не успев оклематься, выдает Фарафонов, стоит ему осознать, что он явно не на коленях у друга, а на холодной и влажной от прошедшего недавно дождя земле. Он окидывает пространство помутненным взглядом и пытается сконцентрироваться, четче рассмотреть картинку перед ним; думает о том, что пора завязывать с собственноручно сваренными отварами [‘Фарафонов, вари во все чашки! Ты один пить это дерьмо собрался, что ли?’]. Взгляд цепляется за каменную, разваливающуюся от времени каменную плиту с еле читаемой надписью, и ведьмак наконец-то соображает, что к чему. – Ребят, почему мы на кладбище? – испугавшись и заикаясь, он, не вставая, отскакивает от места прежней дислокации прежде, чем сказать это. - Конспирологические теории проверяем, - чуть усмехается Хасанов. Тимур смотрит на него и не может понять, почему в организме этого ведьмака постоянно происходит эмоциональный сбой. – Мы, кстати, почти подошли, - настроение вновь поменялось так же быстро, как и мгновение назад. Почему на это так мало обращают внимание те, кто каждый день находится рядом с ним? Ах да, Басота каждый день находится рядом с ним. Во всяком случае, может, это посттравматический синдром или что-то вроде этого? Может, сказать Мирону или Ресторатору? Это в самом деле начинает сильно волновать. Быстрым шагом Дима направился к месту захоронения старого друга, попутно молясь всем существующим богам о том, чтобы старые байки про упырей оказались ложью, потому что переживать заново всю ту боль от воспоминаний об Андрее вовсе не хотелось: 'Я всего лишь хотел спокойной жизни в гребаном городе, что меня жрет'. - Ну, что там? – слишком громко спрашивает Никита, вместе с Тимуром помогающий встать товарищу. Хасанов подозрительно молчит, стоя уткнувшись в одну точку, куда-то вниз, словно заглядывает в самую бездну чертового гниющего мира неживых. Остальные парни решили как можно быстрее подойти к ведьмаку. - У нас проблемы, - сглатывая слюну, на выдохе произносит Дима и с дрожащими плечами поворачивается к товарищам, указывая на место захоронения, где тяжелая тень от массивной статуи ангела с большими черными крыльями скользила прямиком внутрь раскопанной в какой-то бешеной ярости ямы и дотягивалась до сломанной в порыве гнева крышки гроба. *** Теплыми пальцами мягко поглаживая разгоряченную спину, Саша смотрел на засыпающего уставшего Мирона, что головой лежит у него на груди; его дыхание спокойное и размеренное, будто не он сейчас каждую секунду пытался набрать в легкие больше воздуха и перестать захлебываться в мыслях и чувствах там, где заканчивается имя ‘Саша’ и начинается новая взрывная волна ощущений. Это конечное ‘а’ выходило с выдохом, от которого Фёдорову казалось, что вот-вот - и он задохнется от нехватки дыхания и переизбытка эмоций, что пьянящими всплесками играют в организме, бьют в голову так, что колдун до сих пор чувствует легкое головокружение, будто в наркотическом трипе начал ловить вертолеты. - Басота справляется? – тихо, почти хрипло поинтересовался Тимарцев и приобнял мужчину за плечи. - Начал делать успехи на третий месяц после смерти Андрея. Я думал, что он сломается, - почти безразлично ответил Фёдоров и вяло пожал плечами в знак того, что не хочет сейчас говорить ни о какой магии. Ресторатор шумно вздыхает и смотрит куда-то в окно напротив – порой встречать рассветы не так уж плохо, если ты не занят очередной ебанутой бумажной волокитой [‘От руки, Тимарцев, от руки надо писать на пергаментах, никакой магии’]; гораздо лучше, когда вместо твердого лакированного стола в личном кабинете в ’1703’ – подушка, а вместо стопок бумаг – теплый и любимый Мирон, который, стоило только попросить, пришёл и без лишних вопросов, даже не выслушав причину внезапного вызова, прижал Сашу к входной двери его квартиры. Его никогда не надо просить, он сам знает, что делать. - Знаешь, я в последнее время часто вспоминаю старых товарищей и учеников, - Саша усмехается. - Это приносит тебе какое-то эстетическое удовольствие? Или чувство гордости играет в тебе? – в шутливой форме насмехается над ним Фёдоров и зевает. - Да вот недавно вспоминал ту девчонку с неконтролируемой силой, - мужчина вздыхает. – Как её там звали? Ксюша? Лера? Настя? - Не выебывайся, - цокает языком Мирон. – Уж не знаю, что между вами там происходило, но точно уверен, что имя ты её помнишь – ты бы не забыл, особенно после того, что она сделала для тебя. Жалко девчушку, конечно. - Не спорю. Тимарцев целует ‘приятеля’ в макушку с достаточно сильно отросшими волосами [‘ - Когда ты в последний раз к цирюльнику ходил? – Саш, так уже никто не говорит, они просто парикмахеры, понимаешь?’], волосы приятно щекочут кожу лица, и колдун на какой-то момент позволяет себе ещё больше расслабиться и даже в кои-то веки искренне и открыто проявить свои настоящие чувства – таких моментов не так много [привет, работа в баре]. - Тут Чейни звонил, - начинает он, но боится, что Мирон, как и каждый раз при упоминании главаря вражеского клана, скажет что-то вроде ‘nah, пусть этот уебок сам разбирается со своим дерьмом’. - Ну, допустим, - совершенно не заинтересованно говорит Фёдоров. - Их клан начали выпиливать, - колдун готов поклясться, что чувствует, как бешено бьется его сердце, и что приятель абсолютно точно слышит этот сумасшедший ритм и улавливает волнение и дрожь в голосе. – Он хочет начать войну. Мирон выпутывается из теплых объятий Ресторатора, привстает на локтях и вопросительно смотрит на него: - Снова?