Гамма

      Возвращение домой стало бы для Тэхёна утомительным и ненавистным, проведя пару тоскливых часов на борту самолёта, если бы не его компаньон с милой улыбкой сердечком и задорным, заразительным смехом.       Хоуп был, как никогда, возбуждён, постоянно шутил и сам же смеялся над своими шутками, заставляя тем самым присоединиться и Тэхёна. Когда подворачивался случай съехидничать друг над другом, они не упускали его, нередко получая друг от друга хлёсткие затрещины и тумаки. Чаще всего, конечно, прилетало Ви, отчего тот издавал показное «ай», вжимая голову в плечи, жмуря глаза и улыбаясь так, что скулы сводило, и злобно хихикал. Хён выглядел слишком очаровательным, хмурив недовольно брови, и одновременно не имея возможности сдержать смешки. И всегда на очередном ударе (правильнее даже выразиться, шлепке) ладошкой по Тэхёновому плечу прибавлял как-то незлобно, с мягкостью: «Дурак!»       Через какое-то время страсть безудержного пустого смеха стихла, натягивая между ними струны успокаивающей тишины. Она не приносила им неудобства или же неловкости, какая порой возникает, когда остаёшься один на один с человеком. Напротив она поселила в них комфорт и чувство полной удовлетворённости происходящим.       Хосок сидел возле иллюминатора и смотрел через него вниз, будто бы пытаясь разглядеть что-то среди комочков белоснежной ваты над бесконечным синим океаном, который пересекал самолёт на данный момент. Тэхён же — пусть и испытывал незаметные нотки ревности к лучшему месту на борту, которое досталось хёну, — был доволен, рассматривая Хоупа, особенно уделив внимание его глазам и порозовевшим губам. Он любовался тем, как нежные краски лучей солнца прикасались к его щекам, очерчивая линию скул, и отражались в тёмных, почти чёрных глазах. Свет как-то преломлялся, и Хосоковы глаза выделялись оранжево-красным ободком. Тэхёну казалось, что в них Солнце нашло своё пристанище. Хосокова кожа принимала тёплые летние лучи, приобретая нежные бледно-жёлтые, кое-где жёлто-красные тона. Эти цвета воспроизвели в мыслях юноши воспоминания их разговора в гостинице, когда Хосок придал своему сну персиковый колорит, а там Тэхён несложными путями вернулся к своему сну. Сказочному сну.       Тэхён оставался молчаливым воздыхателем недолго. Собравшись с мыслями, он тревожно поджимает губы и, быстро подумав о чём-то, подвигается к хёну так, чтобы его голова не мелькала сквозь щель между их креслами.       — Хён, — приятным баритоном, каким привык разговаривать с Хосоком, обращается Тэхён и ждёт, когда тот обратит на него внимание. — Как ты относишься к опрометчивым поступкам?       Хоуп недолго смотрит на младшего, у которого лицо приняло выражение искреннего любопытства и какого-то стеснения.       — Положительно, — просто говорит Хосок и, улыбнувшись пытливому Тэхёновому взгляду, прибавляет: — Иной раз опрометчивый поступок выступает в качестве носителя счастья для человека. Почему ты спрашиваешь?       Тэхён немного напрягается; становится заметным красноватый румянец на его щеках.       — Я хочу поступить именно так, — аккуратно подбирает слова он. — Вернее, моё Я этого желает.       — Моё тоже, — с печальным вздохом отзывается хён.       Ви настороженно всматривается в глаза, неотличимые от чёрного янтаря, и, словно выскоблив из уголочков Хосоковой души ту самую робость и неясность, с которой сталкивался сам юноша, распутывая комок переплетённых чувств, и которые пытается приручить, делает расстояние между ними — до мелкого волнения по всему телу у обоих — минимальным. Он рукой нащупывает на подставке глянцевый журнал, что раздавали стюардессы, и прикрывает им их лица от посторонних глаз, создавая некое слепое уединение. Они были точно отрезаны, укрыты от всего мира. Страстный и, в то же время, по-детски пугливый Тэхёнов взгляд не может задержаться на отдельном участке лица хёна: бегает от спокойных красивых глаз к приоткрытым влажным губам и обратно. Сам он нервно сглатывает, частенько увлажняя губы, и кажется ему, что сердце колотится во всём его теле, заглушив своими ударами абсолютно всё вокруг. Даже яркие колориты Тэхёновых чувств оказались скрыты под его бешеным ритмом.       Хосок был выдержан, и лишь изредка его тело покрывала мимолётная рябь мурашек, точно тысячи маленьких иголочек касались кожи. Он вкрадчиво глядел на Тэхёна; уголки его губ едва приподнимались от того, что он видел, как тот понемногу теряется в своей неуверенности. Хён поддался ему навстречу.       — Так и будешь на меня смотреть? — возбуждённо шепчет Хоуп, обжигая Тэхёновы губы своим дыханием.       Младший делает судорожный глубокий вдох, остановившись на его глазах, и говорит:       — Ты же понимаешь, что мы делаем?       Хён лукаво улыбается, и Тэхён видит в нём странную, скрывающуюся ранее за маской невинности, обольстительную красоту — нежность, тесно соприкасающаяся с раскованностью, отражается в ней. Хосок одурманивает своим непривычным поведением. Тэхён восхищён.       — Мне кажется, если этого не произойдёт, мы упустим что-то по-настоящему прекрасное, — сладость Хосокового голоса заставляет отбросить все сомнения и действовать.       Ви целует мягкие податливые губы, ощущает всю их горячность. Он уже не смеет сравнивать хёна с небом или с той фарфоровой фальшивкой. Он убеждён, что Хосок — воплощение чего-то поистине своей неземного, космического, выходящего за рамки человеческого понимания. Хосок — царь мира, его гордость и украшение. Он возвышается над небесами, сияет ярче любой звезды и в его глазах сокрыто тепло тысячи Солнц, а его губы нежнее самого бархата и поцелуи сладостнее перламутрового сна, в котором прошлой ночью утопал Тэхён, и нет у смертных слов, дабы описать весь спектр бурлящих ощущений, всколыхнувший недра его души.       От переизбытка нахлынувших эмоций и чувства тягучего, трепетного блаженства, колыхающего сознания и будоражащее каждую частичку тела, рука Тэхёна, которая придерживала журнал, ослабла и на мгновение опустилась, но хён вовремя её придержал.       Ви не успевает наносить цвета на палитру. Какой-то обезумевший живописец быстрыми, отрывистыми мазками беспорядочно покрывает полотно его картины и, не задумываясь, пачкает цветовую гамму, перемешивая ядовитые краски, и получает самый загадочный и таинственный из всех цветов — фиолетовый, который ставит чувствительность на крайнюю грань. Он не может насытиться поцелуем, поочерёдно целуя каждую из Хосоковых губ, а хён охотно принимает всю нежность, крепко зажмурив подрагивающие веки.       Они с трудом хватаются за остатки своей воли, чтобы отпрянуть, и долго смотрят друг другу в, затуманенные от возбуждения, глаза.       — Перламутровая сказка? — слабо говорит Хосок.       — Что-то вроде того, — ласково улыбается второй.       — To be continued?.. — многозначительная кроткая улыбка растянулась на губах хёна.       Тэхён хотел разбавить сумасшедшие оттенки фиолетового, так яро захватившего его тело, какими-нибудь тихими, пастельными тонами своих эмоций, но у него ничего не получалось, потому что Хосок был всё ещё недозволительно близко, и броский, насыщенный ежевичный колорит господствовал над его чувствами. Юноша сглатывает слюну, посматривает на Хосоковы поалевшие — прямо как тот первый оттенок на палитре Тэхёна — губы и отвечает:       — Если только ты этого пожелаешь.       Хоуп наклоняется ещё ближе к уху Ви и, нарочно касаясь губами его кожи, жарко шепчет:       — Через пару минут подойди к туалету. Не переживай, если он будет заперт. Просто постучи.       Хён покидает своё место. Тэхён провожает его возбуждённым, волнительным взглядом.       Всё словно крупицами тумана окутано, и они сами становятся частью этой самозабвенной пелены, что кружит голову от витающего в ней аромата похотливого желания отдаться друг другу до последней капли здравого смысла.       Помещение неумолимо тесное, отчего ещё больше разгорается их влечение. Хосок, будучи наполовину свободным от одежды, быстро закинул руки на Тэхёнову шею, томным, страстным и сильным движением весь прильнул к нему, не оставляя никакой возможности повиснуть даже ничтожному промежутку между ними, и зарылся пальцами в волосы. Расставленными пальцами Ви измеряет талию хёна под расстёгнутой светло-голубой рубашкой. Он наслаждается тонкостью и изяществом тела, не оставляя без внимания ни одну его часть, отвечает на страстные поцелуи старшего, который чуть-чуть игриво покусывает губы и оттягивает их, дразня и возбуждая. Затем проводит кончиками пальцев по оголённым бёдрам. Великолепным бёдрам. Тэхён поцелуями проходит по Хосоковым уголочкам губ, щекам, глазам, посасывает мочку уха и спускается к нежной шее, ключицам.       Его приводят в восторг две глубокие ямочки в самом низу спины хёна.       Они были одновременно застенчивы и непринуждённы друг с другом, отчего их действия принимали робкий, чувственный характер.       Тэхён подхватывает Хоупа за бёдра, будто бы тот ничего не весил, и усаживает на узенькую тумбу умывальника. Упругость Тэхёновых губ, их влажность кружили голову Хосоку. Тот выдыхает пылко каждый раз, стоит ему лишь отстраниться на секунду, с чего хён лихорадочно подрагивает в его руках. Ви еле-еле сдерживает безрассудное тяготение оставить на мягкой шее алую отметину, лишь слабо покусывая изнеженную кожицу. Они комкали и тискали друг друга, глухо рыча и задыхаясь.       Власть безудержной страсти одурманивала обоих.       У Тэхёна всё внутри разрывается пёстрым калейдоскопом чувств. Ему кажется, что он понемногу распадается на миллионы мельчайших пикселей, сливаясь с горячим Хосоковым телом, которое с радостью воспринимает любые его ласки.       — Ты не представляешь, как долго я был пленником собственной перламутровой сказки, — печальным сиплым от возбуждения голосом бормочет Хосок.       Тэхён едва мажет по его губам своими, и на выдохе пылко произносит:       — Т-ссс… Не надо, не надо…       Он поочерёдно целует кончики длинных Хосоковых пальцев, потом снова касается губ. Хосок скользит ладошками по Тэхёновой груди, тянет вниз язычок молнии его кофты и спускается к ширинке его штанов. Тэхён сдавленно выдыхает ему в губы, когда ощущает, как Хосок проводит пальцами по набухшему члену, и, не отрывая своих пылающих губ от его рта, шепчет отрывисто, весь содрогаясь и тяжело дыша:       — Я не могу… Больше не могу.       Ви притягивает хёна, заставляя обхватить ногами свою талию, и мнёт его бока. Благо, им не нужно было тратить время на подготовку, ибо Хосок не терял зря тех пары минут в ожидании Тэхёна и неплохо себя растянул. Тэхён увлажнил свой член слюной и, приставив головку к анусу Хоупа, начал медленно раздвигать колечко мышц. Он входил не спеша и не спускал одурманенных глаз с Хосока, беспокоясь, как бы не сделать больно, ведь хён был чересчур нежен, чувствителен... Хоуп, в свою очередь, ухватился за плечи младшего, принимал в себя, призывая взять его всего. Он хотел его, хотел безумно. И когда же Тэхён мощным движением бёдер проник в него, полностью овладев, Хосок запрокинул голову назад и издал сдержанный благодарный стон наслаждения, закусив нижнюю губу и сжав Тэхёнов член внутри.       Дискомфорт и неприятные болезненные ощущения на удивление быстро прошли, и вскоре Тэхён уже входил в Хосока чувственно и глубоко, то наращивая темп, то издевательски замедляя. Этот тёплый, пряный, сладостный запах с тонким веянием чего-то дикого, возбуждающего, который пробовал губами младший на Хосоковой шее, — опьянял.       Кровь дико пульсировала висках; стало до умопомешательства душно.       И вот они оба, и вся эта крохотная комната, и весь мир сразу наполнился каким-то нестерпимо блаженным, знойным бредом.       Их единство было теснее, чем просто прижавшиеся друг к другу тела, глубже, чем жаркие вдохи, тихие, страстные мольбы и сдавленные звуки несказанного наслаждения.       Тэхён обхватывает своей широкой ладонью, изнывающий от возбуждения, Хосоков член, начиная ритмично водить им подстать своим толчкам. Щёки хёна обжигает горячий красноватый румянец. Младший делает несколько резких проникновений, и Хосок чувствует, как горячая сперма начала вливаться в него после каждого толчка. Хён ощущает приближение разрядки, тянется за поцелуем Тэхёна и, зажмуривая глаза до искрящихся огоньков в глазах, глухо, протяжно стонет в горячие губы, а тот расплывается в усталой, счастливой улыбке.       — Люби меня. — Хосок не выпускает из своих ладоней Тэхёнового лица, поглаживая щёки большими пальцами.       Они соприкасаются лбами. Хён дышит тяжело, ненасытно и губы его трепетно подрагивают от того, что тело внезапно разомлело. Тэхён скорее угадывал его слова, чем пытался их услышать, ибо безумный гул сердцебиения, напрочь отделивший его от реалии, захватил в самозабвенный плен. Ответные Тэхёновы слова, как быстрые робкие поцелуи около самого рта, звучали тихо, едва различимо:       — Без остатка...       И про себя добавляет: «Мой безрассудный художник».