Голодные игры:Возрождение

      Это выступление Джека привело меня в смятение. Он сказал это вынуждено или сам? Неужели он и впрямь так считает? Капитолий выпустил это видео очень вовремя. Я сейчас не в лучшем состоянии, а они этим поступком еще сильнее надломили меня. Ничего не понятно, что будет дальше. Наигранные эмоции у меня не идут. Дальше только неизвестность. А она зачастую пугает.        Переодеваюсь и наедине с собой сижу в своем отсеке, перебирая в голове все моменты, связанные с Джеком, наши поцелуи и объятия, вспоминаю все его слова, его тепло, которого мне не хватает. А что теперь станет с мальчиком, подарившим мне жизнь? «Прости меня, Джек. Прости, что не спасла тебя, Какое там „не спасла“! Скорее украла последнюю надежду, обрекла на гибель. Может, не уйди я тогда в лес, если б я не стала навязывать свои правила, может тогда тебя оставили бы в живых. Что будет теперь?» — прокручиваю мысли в своей голове. Как я хочу, чтоб он слышал меня или хотя бы чувствовал.       Я тут сижу, гоняя мысли. А что с ним происходит за тысячи километров от меня? Я не хочу даже думать об этом. Ничего хорошего не лезет в голову. От одного упоминания о столице, мурашки бегут по телу.        Настойчивый стук в дверь выдергивает меня из счастливых воспоминаний, в которые превратились моменты. -Не спишь еще? Я зайду? В комнату заглядывает Хеймитч — единственный друг здесь у меня. Он выступил тогда в штабе, он явно что-то знал. Сорвавшись на президента, Хеймитч поставил себя под угрозу. Уже второй раз. Он не смог сдержать гнев, пылающий внутри. Опять понадеялся на свою удачу, которая, по его же словам, давно его покинула. Но здесь есть мы: я, Китнисс, Пит, Эффи, и на этот раз все будет по-другому.       Одобрительно киваю, ментор садится на пустующую кровать напротив. -Я поговорить пришел. -Без камеры? -бесцветно спрашиваю я. -Вот сейчас обидно было, -отвечает он. -Неужели он и правда так думает? Я всматриваюсь в глубину глаз собеседника, в поисках ответа. -Нет, -твердо и уверенно произносит Эбернети, -Его заставляют это говорить. -Ради чего, Хеймитч? -Каррингтон понимает, что он выиграл. Твою стойкость ломают, — объясняет он. -Ломают. Только вот кто? Кому я осталась нужна после всего случившегося? -Жизнь. Рано или поздно она всех ломает, лишь используя людей, — смахнув волосы, голосом с хрипотцой говорит мужчина, — Виктори, главное — ты, что ты чувствуешь. -Я не хочу чувствовать, ровным счетом, ничего. -Солнышко, перестань. Без любви мы умираем или живем искалеченными. Можешь мне поверить, я на личном опыте знаю. -Джек живет искалеченным, -замечаю я, переведя взгляд в сторону. -Потому что любит тебя, это мог только дурак не заметить. Он не по своей воле делает это все, -объясняет Хеймитч. -А что произошло в штабе? Что ты знал? -перевожу тему я, -Только не ври мне пожалуйста. -Если я врал, я делал это во благо тебе! -Слышал, что сказал Джек? Все, что мы делаем — мы делаем для себя! Во мне начинает закипать злость. Губы ментора тронула привычная для него, ироничная улыбка. -Мне нечего тебе сказать на сей счет. Но ты другая! Никакая из сторон не может контролировать тебя, они не могут сделать тебя свой пешкой, — говорит Хеймитч, глядя только на меня. -Я уже их пешка. Они играют мной, шантажируя Джеком. -Нельзя им показывать это. Ни в коем случае, — он встает с кровати и двигается к выходу. -На счет пешек. А Плутарх? -внезапно спрашиваю я, -Вроде распорядитель Игр, а стал пешкой, как и Сенека Крейн. -Всем бы такие мозги как у тебя, милая. Грубее комплимента я не слышала. Скажи Хеймитч что-то милое, то он не был бы уже тем самым Хеймитчем. -Спокойной ночи. Невольно улыбаюсь, в то время как Эбернети скрылся за дверью комнаты. Пусть Эффи считает его последним алкоголиком, но понимает меня так, как не понимает никто в этом дистрикте.       Утром, до того как выдают расписание, я иду к Холмс. Плутарх улетел, поэтому поговорю о накипевшем с ней. -Войдите, -слышу в ответ, постучав в дверь, -О, мисс Леман! Я как раз хотела с Вами поговорить. -По поводу? -Не очень хорошо получилось, когда мы решили снять видео, а Вы не дали официального согласия. Вот как. У меня решили спросить, спасибо. Лучше поздно, чем никогда. -Я пока не понимаю о чем Вы. -О том, что я предлагаю Вам стать символом революции. Вы согласны? -прямо спрашивает Холмс. -Каким животным на этот раз? -язвительно спрашиваю я. -Все той же сойкой-пересмешницей. Губы женщины трогает мимолетная улыбка. -Так революция еще не началась, -догадываюсь я. -Она скоро начнется. Или вы хотели жертв? Этими словами президент разозлила меня, отбила все желание помочь. Желание отбили у меня уже давно, но сейчас она подлила масла в огонь. -Скоро начнется, скоро Каррингтон станет президентом, скоро Вы спасете Джека, -возмущаюсь я, -Вы долго будете кормить меня одними лишь обещаниями? Холмс ничего не отвечает, а ей и нечего. Я выхожу в коридор, сталкиваюсь с Китнисс, Питом, Хеймитчем и Кристофером. Они заходят в штаб. Я знаю, что подслушивать нехорошо, но успокаиваю свою совесть той мыслью, что просто подожду их здесь. Ведь если я не буду управлять своим гневом, мой гнев начнет управлять мной. -Она не согласилась, -оповещает их Натали. -Не удивлен, -усмехаясь, произносит ментор. -Она забыла для чего привезена в Тринадцатый, — уверяет президент. -Она помнит правила игры! — чрезмерно уверено и даже грубо убеждает Хеймитч. -Да, но надо напомнить, почему она здесь, -предлагает глава 13 дистрикта. -Например? -интересуется Пит. -Отправить на экскурсию по старым аренам, -отвечает она. Мое сердце замерло, я оцепенела, не понимая, что чувствую. -Что? Вы нормальная? -возражает Китнисс. -Мисс Эвердин, Вы не с подругой разговариваете, -упрекает Холмс. -Ей и так очень тяжело, мисс, -встает на сторону победителей капитан. -Полностью согласен, -сдержанно поддерживает Эбернети. В его голосе чувствуются нотки гнева, словно языки пламени, которые он старательно сдерживает. Китнисс же выплюнула весь яд на нее. -Ладно, тогда после обеда вы вылетаете в Двенадцатый. Вместе с девчонкой и… На этом моменте я не хочу никого ждать, а уж слушать дальше тем более. Я просто разворачиваюсь и бегу прочь, туда, куда глаза глядят, где смогу быть одна. Не получаю расписание, не прихожу на завтрак. Думаю лишь о том, чтобы не найти никого.       Хожу по коридорам, опять окунувшись в прошлое. Вспоминаю строчки, которые рассказал мне Джек: «Не броди по старым адресам, душу, как карман, не выворачивай. Не прислушивайся к голосам, прошлое всегда звучит заманчиво.» Мне нужно место, где я смогу быть одна, где никто не тронет.       Сижу под лестницей, где проходят трубы. Чувствую себя побитым дворовым псом, прячущимся от грозы. Зато здесь вряд ли кто-то станет искать. Нет слез, все, что можно было выплакать, уже выплакано. Не могу поверить, что самые близкие люди устроили сговор против меня. Как они могли? Веки стали неимоверно тяжелыми толи от того, что приходится сосредотачивать зрение в темноте, толи потому, что хочется заплакать, а слез нет.       Одиночество мое длится не долго, через короткий промежуток времени слышу шаги. Бежать некуда и незачем, ведь смысл не в том, чтобы стать бесстрашным, а в том, чтобы научиться бороться со свои страхом. -И долго ты тут будешь сидеть? -почти непринужденно спрашивает ментор, присаживаясь рядом. Ему приходится неслабо согнуться, чтобы поместиться в столь маленьком помещении. Колени прижаты к груди. Дыхание несколько сбито. -Я никуда не поеду. Хеймитч понял, что я все знаю и не стал противоречить. -Разумеется, никаких арен. А вот в Двенадцатом кое-кто ждет. Ты будешь рада встрече, -отвечает он. -Я не хочу, потому что так приказала Холмс. -Знаешь, я тоже не испытываю к ней симпатий, в частности из-за сухого закона. Сразу понял, что она странная, но домой слетать стоит, -уговаривает меня Эбернети. -Хеймитч, я так больше не могу. Я устала. -А я то как устал, солнышко, — соглашаясь со мной, кивает головой ментор. -Китнисс рассказывала, как ты сказал, что по приезду домой ничего не закончится и, что поезд победителей — это вся наша жизнь. Но я хочу сойти с этого поезда, -жалуюсь я, подобно маленькой девочке. -Мы победители. Или ты забыла? Мы выживем всему вопреки. Слова поддержки очень важны сейчас, важны как никогда. -Я должна была погибнуть на арене. Как тебе позволили так глубоко вмешаться? -не отступаю я. -Хороший вопрос. Я должен был здорово поплатиться за это. Однако, одна своенравная и до чертиков упрямая девчонка решила иначе и никто не смог противостоять ей, — он саркастично улыбается. Вопрос не в том, кто станет препятствовать мне. Вопрос в том, кто сможет остановить меня. -Пойдем обедать и собираться, -зовет Хеймитч, помогая мне вылезти. Я соглашаюсь на поездку домой, только теперь не ясно, где он…       До дистрикта летим молча, некоторые во сне. Поимо меня в планолете ментор, Пит, Китнисс, Кристофер и съемочная группа. Что здесь особенного можно снять? Я бы хотела посетить дом, где жила раньше. Моя голова наполняется воспоминаниями, и я отметаю эту идею. Прилетев в Двенадцатый Китнисс ведет нас куда-то. Сначала мы идем по главным улицам, каждый раз сворачивая на второстепенные. Пройдя метров пятьсот, поворачиваем в небольшой переулок, ведущий в сторону Шлака. Я не знаю этот район, это окраина города. Шлак, в котором провели свое детство победители, идущие со мной, остался справа от нас. Люди обходят нашу компанию стороной. В 12 дистрикте все, даже собаки, знают Китнисс Эвердин, Пита Мелларка, Хеймитча Эбернети и меня, с недавнего времени. -Куда мы идем? -не выдерживаю я. -В гости, -отвечает Сойка. Этот ответ не удовлетворяет меня. -К кому? -продолжаю расспрашивать, понимая, что мне так никто ничего не расскажет. -Потерпи! -прерывает мои надоедливые вопросы ментор, бросая взгляды на прохожих.       Мы подходи к самому последнему дому на непонятной улице, он в ужасном состоянии. Ставни окон криво висят, крыша съехала, дом почти наполовину оказался в земле. Это мрачное здание оставляет желать лучшего.       Эвердин стучится в дверь, ее открывает худая женщина, на вид, ей лет 40. -Здравствуйте, проходите, -приглашает нас она в дом. -Тори, это Мария Дум, -знакомит Пит. -Здравствуйте, я Тори… -Я знаю, -перебивает меня женщина. -Откуда? -удивляюсь я, -Кстати, у Вас фамилия и имя как у моей матери. Глаза Марии наполнились слезами. Я стою в растерянности, не зная как реагировать. Я вроде не сказала ничего настолько обидного. Начинаю оглядываться на своих друзей. Они стоят и молчат. -Это и есть твоя мама, — прервав мертвую тишину, разделяя каждое слово, шокирует меня Хеймитч.