Приют для Эми

Истошный крик, доносившийся из хозяйской спальни, прерывался на несколько коротких минут, затем слышался снова. На первом этаже, в кухне, даже у поросшего за несколько лет травой чёрного хода с восточной стороны особняка. Эмили в это время сидела пред камином в гостиной, судорожно дёргая краешек белоснежного передника и изредка поглядывая в сторону главной лестницы. Свекровь полулежала в глубоком кресле слева, обмахиваясь веером и потирая пальцами виски. Доктор Харборстон — известный эксперт из столицы — суетился вокруг побледневшей женщины, подавая команды горничной, дабы та не забывала снабжать несчастную спасительными настойками. — Я не выдержу этого, доктор, — вздыхала Джуди, её глаза лихорадочно блестели. — Клянусь Богом, не выдержу! Умоляю, остановите этих людей! — Мадам, они делают всё, что возможно! — мягко возражал ей мужчина. — Прошу вас, успокойтесь… — И это мне вы говорите успокоиться?! Эмили едва на месте не подскочила от того, каким пронзительным и тонким стал её голос. — Мой сын лежит там, страдает, и это после всего, что с ним сотворили! — Джуди хлопнула доктора по рукаву сложенным веером. — Три дня прошло, и никаких изменений! Ему не стало лучше, у него истерики и кошмары, даже двое ваших помощников едва могут удержать Бенджамина в постели! — Мадам, это самый тяжёлый случай стрессового расстройства за мою практику! Капитан пережил нечто столь ужасное, столь… психотравмирующее, что, пожалуй, отравление тем химическим веществом, оставившим слепоту и оспенные следы на его лице, не настолько важны сейчас, как его пострадавший разум. — Не важны?! — почти взвизгнула вдова; горничная рядом с ней незаметно скривилась. — Его изуродовали, его пытали, судя по сообщению из министерства, и Бог знает, что ещё делали! Теперь он никого не желает слушать, не подпускает меня к себе… Доктор неопределённо пожал плечами, предусмотрительно отступив на пару шагов, опасаясь очередной вспышки гнева. Он слишком хорошо знал эту женщину и догадывался, чего стоит от неё ожидать. — И хватит сыпать медицинскими терминами, здесь вам не учёный институт! Вы должны помогать моему мальчику, а не привязывать его к постели, как сумасшедшего! Её слова перекрыл новый возглас из спальни Бенджамина, от которого Эмили захотелось зажать уши, а ещё лучше убежать прочь, как можно дальше, чтобы не окунаться больше в эти ужасающие вопли; в них она слышала столько боли, столько невысказанного кошмара, накопленного за все эти месяцы, так что казалось, будто её муж до сих пор не вернулся домой. Собственное бессилие угнетало её, как и поведение Джуди, но горе матери порой переходило некоторые границы. Через несколько минут, когда в гостиную спустился Старый Эд, подали, наконец, чай для общего успокоения. Но спустя примерно минуту молчания старик заговорил, подойдя к Джуди поближе: — Забыла уже, как муженёк твой руки распускал после возвращения в семьдесят пятом? Вдова с гневом посмотрела в его сторону и ответила: — Молчи, старикашка, и без тебя тошно! — Каждый солдат переживает войну по-своему, тебе ли не знать? — заявил Эдмунд. — Твой мальчишка и сам справится. А все эти шарлатаны только помешают. Мистер Харборстон с самым оскорблённым видом погрозил ему пальцем. — Возможно, мы не в силах заглянуть ему в голову, но помочь восстановить зрение способны! Капитану нужен отдых и никаких волнений. — Капитану нужно было вовремя бежать, — прошамкал Старый Эд. — А не рассиживаться до последнего на чужой земле. То же мне, новые хозяева нашлись! — Ты думай, о чём болтаешь, старый пень! Для Бенджамина служба была всем! — Джуди хотела зашвырнуть в него диванной подушкой, но лишь сделала вид, что собиралась. — Неудачная кампания и поражение могут плохо отразиться на его состоянии. Так что даже не смей об этом напоминать вслух. Просто убирайся прочь, в свою каморку! — Я вас провожу, сэр! — предложила Эмили и вскочила с места. Что угодно, лишь бы больше не слушать причитания свекрови; под спасительным предлогом она подала Эдмунду руку, и они вместе вышли из гостиной в столовую. Здесь шторы были наглухо задёрнуты и не горел камин, хотя в такую погоду сюда стоило бы добавить немного огня. Эмили сама зажгла пару канделябров, затем обернулась к Эдмунду, задумчиво разглядывавшему великолепную хрустальную люстру над столом, и не без тревоги спросила: — Вы думаете, с Бенджамином всё будет хорошо? Старик обернулся, хлопая глазами, будто заспанный филин, и произнёс: — Мальчишка самоуверенный и весь в отца. Но не избалованный, в отличие от него… вот уж нет. Такой выкарабкается. Я уверен! После возвращения мужа Эми порывалась быть рядом с ним, но его сопровождающие и доктор категорически настаивали на том, чтобы никто из домашних не беспокоил молодого капитана, по крайней мере первые дни. Все они говорили о жутких условиях, в которых испанские офицеры содержали пленника несколько недель, о жестокости пыток и о травмах, причинённых Барретту во время заключения. Британское правительство делало всё, чтобы освободить его и многих других солдат. Они сумели это сделать, но упустили драгоценное время. Кто-то умер по дороге на острова, другим повезло немногим больше. Искалеченные и лишившиеся рассудка они вернулись домой, но какой ценой! По настоянию вдовы Барретт доктор ежедневно дежурил у постели капитана, пока тот окончательно не впадал в забытье под действием морфия. На четвёртый день, поздним вечером, Эмили прошла по полутёмному коридору, прислушиваясь к тишине, заглянула в спальню мужа и, не обнаружив там посторонних, вошла в комнату. Бенджамин лежал на своей постели, укрытый одеялами, и даже при тусклом свете луны Эми разглядела его бледное лицо и исхудавшие руки, лежащие поверх покрывала. Она вдруг вспомнила, как прошлым днём подслушала в комнатке, прилегавшей к кухне, разговор двух молоденьких горничных. — Я больше не хочу ходить в хозяйскую спальню, — шептала одна из них недовольно. — Я боюсь. Да, доктор был рядом, но у меня сердце замирает от одного взгляда на капитана. — Как жаль беднягу! Он слыл таким красавцем! А ведь ещё и до тридцати не дожил… — бормотала другая. Эмили тогда очень расстроилась. Она-то не видела мужа с той минуты, как его довезли до дома и спрятали в его собственной спальне. Несмотря на все грязные слухи, ей хотелось видеть его. Взять за руку, возможно, поцеловать, сказать, что всё будет хорошо, и больше ему нечего бояться. Совсем как тогда, в детстве, если его родители ругались, Эми всегда находила слова, чтобы утешить своего приятеля. И вот она стояла босиком на мягком однотонном ковре, всего в нескольких шагах от кровати супруга; стояла и не могла заставить себя подойти ближе, пока лёгкий ветер из приоткрытого окна холодил её ступни. Она видела, как осторожно поднимается и опускается его широкая грудь под покрывалом, слышала мерное дыхание, лёгкими хрипами срывавшееся с губ; левая рука была забинтована под рукавом рубашки от самого локтя до кончиков пальцев; его глаза были перевязаны лентой плотной ткани. Она все эти дни достаточно внимательно слушала доктора Харборстона, чтобы понять — разговоры о том, вернётся ли к Бенджамину зрение, не на пустом месте возникают. Девушка собрала всю волю в кулак, подошла ближе и опустилась на колени возле изголовья кровати. В нос ударили знакомые запахи медицинских настоек, мазей и бальзамов. Бенджамин действительно исхудал, но всё равно казался Эми крепким и достаточно сильным, чтобы перенести муки. Она легко, почти невесомо провела раскрытой ладонью над его грудью и опустила руку на сжатые в кулак пальцы. Его кожа была тёплой. Когда неожиданно Бенджамин втянул носом воздух, словно силясь сделать долгожданный вдох, и тело его напряглось, Эмили рывком потянулась к нему и коснулась кончиками пальцев его щетинистой щеки. — Тише, тише, мой дорогой! Ты в безопасности, я с тобой, — прошептала она, пытаясь его успокоить, пока дыхание капитана снова не выровнялось. — Больше никто не причинит тебе вреда. Эми знала, что обещала ему, о чём именно говорила. Однажды он уже спас её от участи быть отосланной в далёкие незнакомые земли, как желала её тётка, или стать женой Пэттона, о котором она и слышать не хотела. Или от незнакомца в деревне, который наверняка и был злосчастным поджигателем. Перед Богом он клялся защищать её и успешно выполнял обещание, а что же она сама? Теперь она могла только подарить ему покой и уверенность в том, что ужасы войны остались позади. Если бы она ещё могла полюбить его, как мужчину, как любовника, это многое бы изменило. А если уже, и она этого не осознала? Эмили вспомнила, как чувствовала себя тогда, в деревенском домике, и такое происходило с ней впервые в жизни. В этом мимолётном порыве Эмили протянула руку к повязке на глазах. Девушка всё ещё медлила. Она не боялась увидеть его лицо, только его глаза. Стали ли они пустыми безднами горечи и отчаяния, тёмными и холодными? Или совершенно прозрачными, как вода в ручьях, что в них можно было бы увидеть отражение собственной боли? Но её ладонь уже нависла над его лицом, пальцы потянули за полоску ткани… В полусумраке спальни Эмили разглядела лицо мужа. Красноватые рубцы, напоминающие по большей части оспенные, покрывали его кожу вокруг глаз и немного на щеках. Эми вспомнила, как доктор Харборстон рассуждал: если бы яд, с помощью которого испанцы истязали капитана, попал в его организм, он бы не выжил. Эмили видела два глубоких, едва заживших шрама: один на подбородке, другой — над правой бровью. Это не было простым девичьим любопытством, Эмили никогда не считала себя назойливой. Сейчас она думала, если только раз посмотрит в лицо мужа, то больше никогда не взглянет на него так, словно он вообще изменился. Так почему не сделать это в полутёмной комнате, где они были только вдвоём? Она не хотела причинять ему боль или оскорблять этим маленьким вторжением. Но если бы он только мог понять… Эмили осознала, что он проснулся, внезапно и резко, будто вынырнув из глубокой пучины. Его правая рука взметнулась вверх, пальцы крепко схватили запястье и сжали. Сочувствие и жалость уступили место страху. Неподдельному, живому, так может бояться лишь женщина, попавшая в руки незнакомца, когда Эми, едва взглянув на Бенджамина, увидела, что глаза его распахнулись — большие, затянутые серой пеленой и горящие яростью. — Это я, это просто я, Бен! — пискнула девушка, но капитан неожиданно быстро сел прямо, с силой сжав её руку. — Пожалуйста, отпусти, ты делаешь мне больно! Его голова неестественно дёрнулась вбок, словно он пытался отыскать источник голоса; Бенджамин ослабил хватку и принялся шарить рукой по одеялу. Отыскав повязку и притом горячо и грубо ругаясь себе под нос, он снова скрыл свои глаза за тканью. — Уйди отсюда! — рявкнул он голосом, который Эмили едва бы узнала при иных обстоятельствах. — Оставь меня. — Прости, — прошептала она, не имея понятия, как поступить дальше. — Прошу тебя, Бенджамин, прости меня! Я не хотела… если я сделала больно… — Да уйдёшь ты уже?! — он махнул рукой, рассекая воздух, словно попытался отбиться от невидимого врага, и Эмили пришлось быстро увернуться. — Вон отсюда! Не смей смотреть на меня, даже не вздумай смотреть! Девушка поднялась на ноги, колени отдались ноющей болью, как и запястье руки. Бенджамин с трудом повернулся на другой бок, спиной к ней. Тьма окутала его полностью, скрыла от посторонних. Полоска лунного света со временем проскользила дальше от кровати. Эмили с минуту стояла на месте, её руки дрожали, в мыслях происходила путаница. Но, покидая комнату, она вдруг поняла, что никогда в жизни не видела такого жестокого и яростного взгляда. Её решимость спасти мужа от демонов, которых он принёс с собой в этот дом, таяла с каждым часом. Той ночью она почти не спала и думала, что хуже положение дел быть не может. Но не настало ещё время обеда, когда Эмили и здесь догадалась, как скоро поторопилась с выводами. Знакомый экипаж, который она разглядела из окна библиотеки, стоял перед главным крыльцом, а из гостиной уже доносился звонкий женский голосок. Эми едва прошла по тёмному коридору и увидела свою свекровь, обнимавшую Эстер Полк. Приветствия оказались сухими, обоюдно неприятными. Джуди объявила, что мисс Полк приехала со своей горничной, чтобы какое-то время пробыть в Хайхиллз и поддержать её в ситуации с Бенджамином. Эмили стоило больших усилий ей не возразить. Она вдруг обнаружила в себе глубокую неприязнь к этой наглой девушке. Неприязнь, граничащую с завистью, потому что только дурак не увидит явной влюблённости мисс Полк. Она любила капитана Барретта и пыталась быть с ним, несмотря на все законы приличия, несмотря даже на его жену. Эмили чувствовала себя последней идиоткой, наблюдая со стороны дружбу свекрови и дочери магната, и, хотя леди Барретт больше не проявляла к невестке неприязни, была вежлива и приветлива при встречах, Эмили ощущала себя лишней в доме, где должна была считаться полноправной хозяйкой. Внешне она старалась оставаться невозмутимой и благоразумной, но глубоко в душе ей хотелось вышвырнуть Эстер Полк прочь. И ей самой было это неприятно. Стоило волноваться исключительно о здоровье мужа и о его спокойствии. Но ни к кому она не чувствовала такого презрения, кроме разве что своей тётки Катрин, да и та вполне заслуживала. Несколько дней прошли в полном напряжении, Эмили никогда прежде не была так раздражена и расстроена. Доктор Харборстон и сёстры из госпиталя Ройал Каунти присматривали за капитаном. Вскоре стало ясно, что при должном уходе зрение может к нему вернуться. Бенджамин уже различал образы предметов в комнатах и был вполне способен самостоятельно передвигаться с помощью трости. Из столицы вызвали камердинера, Чарльза Смита, по настоянию сэра Мильтона этот невысокий коренастый мужчина средних лет, совершенно неприметный, но резвый, должен был несколько часов в сутки проводить около Бенджамина и помогать ему в восстановлении. Финансовыми вопросами, касающимися особняка и общего хозяйства, всё ещё занимались Мильтон и Эмили. Она знала, что Бенджамину всё это не нравилось. Быть под присмотром, словно беспомощному дитя, обузой, калекой — об этом он ругался с управляющим и мистером Смитом в рабочем кабинете. Ругался так, что, пожалуй, его слышали во всех уголках дома. И он до сих пор отказывался разговаривать с кем-либо из женщин. Свою мать он не принимал, а Эмили не навязывалась, припоминая ту самую ночь в его спальне. Девушка ждала, что скоро его психическое состояние улучшится, как обещал доктор. И вот тогда они смогут поговорить. В последнюю неделю сентября погода окончательно испортилась, и дожди день за днём заливали остров. Тем вечером Эмили пришлось долго выслушивать жалобы Бетси и мисс Джонс о том, как вела себя «эта уэльская стерва Сара» — горничная мисс Полк. Они ругали её за то, что та критиковала труды местной обслуги, особенно служанок. — Эта цыганка — а я уверяю вас, мадам, она цыганка та ещё! — додумалась указать мне на нечищеные столовые приборы, — возмущалась экономка. — Но я-то знаю, что мы чистили их три дня назад! Готова поспорить, эта маленькая дамочка нарочно подбивает свою собачонку следить за состоянием дома. Будто бы ей больше нечем заняться! — Мисс Джонс! Следите за своими словами! — не сдержалась Эмили. — К тому же, я не думаю, что они пробудут здесь долго. В какой-то мере она была согласна с некоторыми претензиями прислуги, порой снобизм мисс Полк просто поражал. Иногда и Эмили задумывалась, не вела ли она себя столь же горделиво, принимаясь поначалу вычищать особняк с дерзкой настойчивостью уборщицы. Но лучше бы этой Саре поумерить свой пыл, иначе неизбежным окажется восстание прислуги в один прекрасный день. С этими мыслями Эмили возвращалась из столовой в свою комнату. В коридоре второго этажа, всего в нескольких шагах от двери спальни Бенджамина, она наткнулась на Эстер. — Мисс Полк! Что вы здесь делаете? — спросила Эми, приблизившись. Их взгляды пересеклись, и она увидела, как бледна была гостья, и как отчаянное выражение на её хорошеньком личике сменилось удивлением. Без всяких слов она попыталась уйти, но Эмили решительно преградила ей путь, сделав шаг вперёд. — Что бы вы ни задумали, я прошу вас объясниться, — попросила она настойчиво. — Иначе вам нечего скрывать, прогуливаясь перед спальней моего мужа. В оливковых глазах Эстер мелькнул испуг, но лишь на мгновение. Она снова стала собой, собранной и невозмутимой. — Вас не касается то, чем я занимаюсь здесь, — процедила она с подчёркнутым презрением. — Не думаю, что я обязана отчитываться в своих передвижениях перед вами… — Мисс Полк, кажется, наш последний разговор закончился на неприятной ноте, — напомнила Эмили, предполагая исход и этого столкновения. — Вы ясно дали мне понять, что я и волоса на голове своего мужа не стою. Что ж, возможно, это так… — О, мне глубоко всё равно, с чем вы там согласны! Эстер мотнула головой так, что кудрявые локоны хлестнули её по плечам, затем снова попыталась пройти мимо, но Эми, ощутив несвойственный ей порыв злости, встала перед ней. — И вы решительно заявили, что я стала преградой на вашем пути к союзу с Бенджамином. Но всё это в прошлом, понимаете? И вы, и ваши желания. Бенджамин — мой муж! Неужели вы не понимаете, что пора прекратить все эти терзания и претензии, словно он что-то вам должен? В какой-то миг Эмили решила, что её внезапный гнев может выйти из-под контроля. И ей с трудом пришлось убедить себя не опускаться до оскорблений, не становиться такой, как другие. Она заметила, наконец, что с силой сжимала кулаки, так, что ногти больно впились в ладони. Окинув её пристальным взглядом и усмехнувшись, Эстер произнесла: — Вы ревнуете! Ревнуете, и это нормально. Это означает, что вы не уверены и боитесь. Ну так бойтесь. Я всего лишь хотела убедиться, что капитан чувствует себя хорошо. — Убедитесь в этом при свете дня, — ответила Эмили с фальшивой улыбкой. — Когда он сам того пожелает. Девушка презрительно фыркнула, но промолчала. Возможно, благоразумие взяло верх, и она решила отложить продолжение разговора на потом. Она прошествовала мимо Эмили, подтягивая полы длинного халата, и скрылась за поворотом, там, где находились гостевые комнаты.

***

Эстер в одиночестве прогуливалась в Уоттс Парк. Пожелтевшие листья, лежавшие сплошным ковром, хрустели под каблуками её сапожек, в лужах по обеим сторонам от тротуара дождевая вода уже окрасилась в цвет коснувшейся её листвы. Эстер нарочно выбрала для столь рискованной встречи общественное место, где после полудня наверняка было бы достаточно отдыхающих и просто прохожих. Мужчина, изъявивший желание встретиться с ней, оказался настойчив и немного резок. Из-за этого она его боялась. Но его предложение было слишком заманчивым, так что риск того стоил. «Я сам отыщу вас, можете не беспокоиться об этом», — гласила последняя строчка недавнего послания. Эстер отпустила Сару в обувную лавку, а сама отправилась на встречу. Фактически она всё ещё гостила в Хайхиллз и под предлогом необходимых покупок предупредила леди Барретт, что, возможно, немного задержится в городе. День был ясный и душный, дамы с питомцами лениво гуляли по аллеям парка, сетуя на переменчивую погоду, шумные дети сновали тут и там, несмотря на окрики родителей. Эстер заняла свободную скамейку недалеко от фонтана и принялась ждать. Мужчина появился позади неё, словно чёрный фантом, бесшумно, незаметно поначалу. Едва Эстер повернула голову влево, как увидела его, сидящего на противоположном краю скамейки. Неясная тревога сковала красавицу, и она принялась осматриваться, дабы убедить саму себя в безопасности: прохожие всё так же прогуливались в парке, никто не обращал на неё внимания. Эстер покосилась на мужчину: поля его чёрного цилиндра бросали тень на бледное лицо, показавшееся девушке хмурым, даже злым. Как нарочно солнечные лучи не пробивались в эту часть аллеи. Будто само Светило не желало прикасаться к человеку столь сомнительной репутации. Что же до леди, то её сковало такое сильное дурное предчувствие, что первой же её мыслью было встать и уйти. Но каким-то чудом она сохранила внешнее спокойствие и заставила себя усидеть на месте. — Вы немного не пунктуальны, — осмелилась заметить Эстер; она с силой сжимала в руке перчатку. — Признаюсь честно, не в моих привычках отвечать на странные послания незнакомых мужчин и тем более встречаться с ними. Боюсь, что мы не представлены друг другу… — Я и так прекрасно знаю, кто вы, мисс Полк, и, раз уж вы выбрали такое оживлённое и людное место, значит, что и вы обо мне слышали. Эффект от его голоса показался Эстер сравним с последствиями колокольного звона, непродолжительного, но достаточно близкого, чтобы взволновать сердце слушателя. Да, она знала о нём достаточно, чтобы опасаться. Он являлся членом департамента правительства Великобритании, по слухам даже претендовал на звание госсекретаря по вопросам войны и колоний, и в обществе о нём отзывались, как о жёстком, властном человеке. А ещё год назад погибла его жена, и расследование ни к чему не привело. Ходили слухи, будто бы он и сам мог… Но Эстер предпочла не думать о таком. — Мистер Пэттон, надеюсь, вы понимаете, что я обеспокоена тем, к чему может привести такая встреча, — напомнила она тихим, но твёрдым голосом. — Если вы не возражаете, меня всё же волнует собственная репутация. Его неподвижная фигура, наконец, шевельнулась, и мужчина повернул голову к собеседнице. Неплохой знак, так он хотя бы не напоминал ей больше зловещую статую. — Не стану ходить вокруг да около, мисс Полк, — заговорил он приглушённо. — Нас с вами интересуют одни и те же цели, мы оба жаждем ими завладеть. Я понял это, едва прочёл ваш ответ прошлым вечером. Ваш драгоценный капитан ускользнул из рук, едва не погиб за океаном, но всё-таки вернулся. И вы не брезгуете наведываться в особняк Барреттов, несмотря на то, что там уже есть полноправная хозяйка. Эстер вся напряглась при упоминании об Эмили и с волнением произнесла: — Но ведь вас волнует вовсе не Бенджамин. — Не совсем. Его присутствие в жизни его супруги глубоко меня волнует. Девушка поняла намёк и мысленно поразилась тому, как же человек вроде Роберта Пэттона мог заинтересоваться столь неприметной особой без рода и богатства. Эстер окинула мужчину взглядом и осторожно спросила: — И что же именно вы предлагаете? — Для начала меня интересует, на что готовы вы, если желаете вернуть беднягу капитана себе. После недолгого разговора Эстер покидала парк морально истощённой, будто бы неведомая сила высосала из неё все желания и стремления. Она в очередной раз убедилась, что Роберт Пэттон был не тем человеком, с которым стоило вести дела. Но он оказался прав хотя бы в одном: они оба хотели восстановить вселенский баланс и вернуть друг другу то, чего были лишены. Эстер убеждала себя в этом, вспоминала Бенджамина — её прекрасного, весёлого и обаятельного Бенджамина — и притворялась, что всё было правильно.